Счастливый денщик. Три публикацииhttp://www.vestnik.com/issues/1999/1109/win/mogil.htm "Вестник" №23(230), 9 ноября 1999 Мендель МОГИЛЕВСКИЙ (Питтсбург) КАНТОНИСТЫ (Воспоминания моего деда) Мой дед Шмуэль Хаим жил в белорусском местечке Лиозно близ Любавичей. С раннего утра он сидел в синагоге за фолиантами религиозных книг, а вечерние часы проводил в Бет Мидраше, где втолковывал ученикам премудрости Талмуда. По субботам он оставался дома и рассказывал своим домочадцам истории, свидетелем которых был он сам, его брат, живший в Шклове, и их отец. Вот что он рассказывал о кантонистах. В 1827 году царь Николай I издал указ о воинской повинности евреев (до этого указа евреи откупались деньгами). Срок службы в армии был установлен 25 лет. В дополнение к этому указу еврейские общины были обязаны отдавать ежегодно определенное число детей, достигших 12 лет, для зачисления в кантонистские "батальоны", где их готовили к службе в регулярной армии. Вся тяжесть этого указа легла на плечи евреев-бедняков. Богачи отделывались взятками. Уже первые наборы посеяли среди евреев страх и отчаяние. Дети погибали как в кантонистских подразделениях, так и по пути к месту их дислокации в Сибири и других отдаленных местах. В еврейских домах стояли плач и слезы. Стало известно, что кантонистов заставляют отступать от веры отцов и принимать крещение, а отказавшихся подвергают истязаниям и пыткам. Среди евреев поднялась паника. Детей стали прятать. Чтобы избежать наказания, руководители еврейских общин, отвечавшие головой за недобор кантонистов, стали нанимать людей, которым поручалось отыскивать детей. Этих людей называли "хаперами", а обнаруженных детей- "пойманниками". С охотой на призывников связано множество трагических историй. Вот несколько из них. Пытаясь спасти своих двух сыновей от призыва, Левин, шорник из Шклова, распространил слух, что они, укрывшись у знакомого крестьянина, задохлись на сеновале. Чтобы придать правдоподобие выдумке, он сколотил два детских гроба и положил туда завернутые в саваны пучки соломы. Под горестные возгласы сострадающих соседей гробы понесли на кладбище. Там Левин забросил доски гробов и солому в березовую рощу, снял надгробия со старых могил и вместо них водрузил дощечки с именами своих детей. Глава общины Залман заподозрил обман и потребовал от Левина назвать имя крестьянина, в доме которого якобы погибли его дети. Левин пропустил распоряжение Залмана мимо ушей. Тогда по распоряжению Залмана хаперы установили наблюдение за домом Левина. В конце концов им удалось выследить детей. Пойманников схватили и отвезли в полицию. В одну из ближайших суббот, когда в синагоге воцарилась тишина и кантор был готов начать службу, жена Левина Бейля выкрикнула: - Молю Бога наслать на Залмана десять казней египетских. Поднялся шум. Беднота поддержала Бейлю. Залмана обвинили в том, что он выгораживает богачей и всю тяжесть рекрутчины перекладывает на малоимущих. Габай призвал паству подумать о сложном положении Залмана, поскольку он держит перед властями отчет за поставку кантонистов. Ободренный поддержкой габая, Залман во время следующего призыва поручил хаперам устроить облаву на дом плакальщицы Ханы. Хана занималсь тем, что обмывала и обряжала покойников в тахрихим и оплакивала их. Говорили, что она продает белье покойников. К ней относились, как к отверженной, и обходили стороной. Поэтому на нее пало подозрение, что в ее доме устроено убежище для кандидатов в кантонисты. Облава оказалась успешной. Хаперы обнаружили в доме Ханы детей медника Нахмана, сапожников Вульфа и Ицхака и кузнеца Мойши. В субботу, после этой облавы, когда по окончании службы Залман вышел из синагоги, на него набросился Нахман и ударил ножом в грудь. Залман выхватил у медника нож и вонзил ему в живот. Нахман упал, но у него хватило сил выдернуть нож из раны и полоснуть им по своему горлу. В толпе прихожан, ставших свидетелями этой кровавой сцены, возникла драка. Народ долго не мог успокоиться, несмотря на вмешательство пристава и урядника, а потом и раввина. Позднее возник вопрос, можно ли хоронить Нахмана на еврейском кладбище, ибо он самоубийца. Раввин нашел выход. Он сказал, что Нахман умер не от того, что перерезал себе горло, а от раны, нанесенной Залманом, так что его нельзя считать самоубийцей. На похороны Нахмана пришли цыгане, стоявшие табором неподалеку. Их предводитель подошел к раввину и попросил разрешения спеть в память умершего. - Медник был святой человек, - объяснил он, - у нас не было денег, и он лудил нашу утварь бесплатно. Раввин разрешил. Песни, исполненные цыганами, потрясли присутствующих, а раввин пожал руку цыганскому предводителю, сказав ему, что у евреев таких похорон никогда не бывало. В соседнем со Шкловым местечке Копыси в многодетной семье Бени Вайнштейна произошла другая история. Сам Беня занимался столярным делом. В молодости судьба занесла его в Смоленск. В это время там развернулось строительство военных казарм, и Беня устроился подсобником к отделочникам. Беня проработал в Смоленске три года и в совершенстве овладел столярным ремеслом. Он решил использовать свои навыки в столярном деле, чтобы укрыть детей от хаперов, и построил в одной из комнат дома двойную стену. Дверь в междустенное пространство он искусно замаскировал. Хаперы сбились с ног, разыскивая Бениных детей - они прятались в стену при их приближении. Как-то к Бене пришла мадам Беркович, у которой он ремонтировал мебель. Она услышала разговоры детей. Через несколько дней хаперы ворвались в дом к Бене и, переворошив все, нашли тайник. Одного из детей хаперы увели, другой успел убежать. Через некоторое время пристав сообщил Бене, что отпускает его сына, так как, мол, разнарядка по призывникам-кантонистам выполнена. Беня был вне себя от счастья и отправился забирать сына. Однако по его прибытии оказалось, что, не дождавшись Бени, пристав переменил свое решение и вместо сына Бени отпустил сына Берковичей. Через два дня сгорел дом Берковичей. Подозрение пало на Беню, но доказать ничего не смогли. Тем временем Беня перестал ходить в синагогу. Шамес принес ему от раввина предписание посещать службу. В субботу Беня появился в синагоге перед окончанием службы. - Почему вы пришли так поздно и без талита? - выговорил ему раввин. Он хлопнул дверью и вышел. Прихожане всполошились. Часть из них требовала наложить на Беню хейрим (отлучить его от синагоги), но большинство воспротивилось. - Первое время я почти ежедневно плакал, но потом взял себя в руки и принял решение не сдаваться и выдержать 31 год службы. После тяжелых строевых учений я не валился на койку в отупелой бесчувственности, не предавался отчаянию, как многие, а читал книги и еще вспомнал молитвы, которым меня учили в хедере. Мы часто вместе с моими товарищами-кантонистами тайком молились. Наступил день, когда мне привалило везенье. В казарму зашел ротмистр Соколов и предложил мне стать его денщиком. Я с радостью согласился. Так началась моя новая служба. Через год ротмистр получил перевод в Петербург и добился, чтобы меня отпустили с ним. Соколов принял в своем денщике большое участие и стал приобщать его к русской литеруре и истории, учить шахматам. Спустя несколько лет вышел указ Александра II об отмене кантонистской повинности (1855 г.), и Борух вскоре демобилизовался. К тому времени он подружился с петербургским купцом Райхманом, которому понравился энергичный и толковый молодой человек. Райхман пригласил его к себе в дом и познакомил со своей дочерью Ривой. Между Борухом и Ривой возникло взаимное чувство. Вскоре была сыграна свадьба, и Борух с женой переехал в Шклов, где были родные могилы. Там Борух занялся кузнечным делом. Борух находился на разломе между двумя мирами. Живя в Петербурге и общаясь с Соколовым и его друзьми, он познакомился с русской и европейской культурами, оставив далеко позади своих местечковых соплеменников. В Шклове была прослойка интеллигенции из врачей, учителей и адвокатов, порвавших со средой кагала, отгороженного от мира религиозными запретами и обрядами. Борух подружился с этими людьми и стал походить на них по образу жизни и устройству своего дома, в котором были полки с книгами и даже популярная техническая новинка - граммофон. Вокруг дома были разбиты клумбы. Люди из общины смотрели на это без одобрения: они считали, что Борух отступается от своей религии и своего народа. Нашелся и еще повод осудить Боруха: он, чтобы содержать семью, занялся постыдным в глазах евреев промыслом - торговлей лошадьми. По обывательскому мнению с лошадьми имел дело только вороватый народ - цыгане. Поэтому к Боруху прилепили кличку "вор", вначале бездумно, почти что в шутку, а потом, забыв о ее происхождении, всерьез. Спустя некоторое время произошло событие, потрясшее общину. В не открывавшемся много лет шкафу в синагоге хранились два свитка Торы с украшавшими их серебряными навершиями (в виде корон). Эти свитки были предназначены для празднования особо торжественных событий. В обычные субботы в обиходе были другие свитки Торы, не представлявшие ничего примечательного. Однажды, проверяя сохранность синагогального инвентаря, служка синагоги нашел шкаф с драгоценными Торами открытым. Серебро на свитках исчезло. Молва приписала кражу Боруху, хотя ни у кого не было ни малейшего доказательства его вины. Этот слух повлиял и на судьбу подросшей к тому времени дочери Боруха, которую отказался сватать прославленный в губернии сват Гликман. Он откровенно сказал Боруху, что пятно на его репутации, хотя бы и клеветническое, превращает сватовство в безнадежное дело. Вскоре после этого разговора со сватом Боруха нашли повесившимся в конюшне. Он оставил завещание, в котором передавал общине 11 лошадей с условием их продажи и покупки на вырученные деньги исчезнувших украшений. Как самоубийцу Боруха похоронили за пределами кладбища, у ее ограды. Спустя два года шкловскую синагогу посетил хасидский магид с большой группой сопровождавших его учеников. По его просьбе ему дали для изучения старинный экземпляр Гемары, хранившейся в синагоге. Когда магид открыл Гемару, из нее выпала расписка, находившаяся между страницами с незапамятных времен. Она удостоверяла получение серебряных наверший делегатами, направляемыми еврейскими общинами всей губернии в Гродно на встречу с царскими чиновниками для обсуждения статуса губернских евреев. Евреи собирали средства для оплаты поездки делегатов в Гродно и их проживания там. За отсутствием денег шкловские евреи внесли свою долю украшениями с свитков Торы. С Боруха были сняты все обвинения, а его останки перенесены в центральную часть кладбища (раввин объявил, что слух о самоубийстве Боруха ложный и что он скончался от сердечного приступа). На могильном камне высекли надпись: "Здесь похоронен благочестивый Борух Финкельштейн". Присутствующие на перезахоронении члены общины поклялись искупить свою несправедливость добрыми делами. История http://www.migdal.ru/history/5110/?&print=1 Кантонисты: «Архипелаг» для еврейских детей Валерий Каджая О жизни евреев в России написано так много, что даже слишком. И, тем не менее, мало кто знает даже среди евреев о трагической доле кантонистов. А ведь даже погромы, как ни страшны и бесчеловечны они ни были, бледнеют перед ней. Уравнивание носило, однако, явно неравный характер: еврейские общины (кагалы) обязали поставлять ежегодно по десять рекрутов с каждой тысячи душ населения, тогда как норма для православных составляла всего семь человек с той же тысячи душ, но — раз в два года, то есть в целом почти в три раза меньше! Вот тебе, бабушка, и царское «уравнивание». Мы привыкли представлять «солдатчину» как исключительно армейскую службу: участие в маневрах, смотрах или в войнах. На самом же деле через несколько лет солдатам разрешали обзаводиться семьями, жили они в избах в так называемых военных поселениях и в свободное от муштры время подрабатывали ремеслом, мелкой торговлей и возделыванием своих крохотных приусадебных участков. Семьи, как правило, отличались многодетностью, поэтому родители охотно отдавали ребят на казенный кошт, особенно вдовы — все-таки основным занятием отцов была война, откуда многие, ясное дело, не возвращались. Мальчиков, оторванных навсегда от родного дома, отправляли обыкновенно в отдаленные губернии — Пермскую, Вятскую, Казанскую, Симбирскую и далее, где не было еврейского населения. От Украины до Сибири добиралась в лучшем случае треть детей, остальные умирали в пути, не в силах перенести непосильные даже для взрослых пешие переходы на холоде, в дождь, в жару, при скудном питании и дурном обращении. «Мы промокли до костей, — вспоминал один из кантонистов, — а сушиться было негде; на нас все прело, белье мыть нам было не под силу, да мыла и не давали. От усталости мы засыпали под лавками на мокром полу, да так крепко, что наутро нельзя было нас добудиться». «Архипелаг» для еврейских детей Зачем понадобилось Николаю загонять еврейских ребятишек в эти школы? Отнюдь не для укрепления русской армии: евреи для воинской службы считались хилыми, трусливыми и вообще ненадежными. Нет, это была одна из сумасбродных николаевских идей, в которой ему виделся простейший путь ассимиляции евреев, точнее, их христианизации. Заставить взрослого еврея переменить веру представлялось задачей совершенно неосуществимой, другое дело — ребенок. «Евреям же малолетним, попавшим в кантонисты, оторванным от родной среды, разумеется, нелегко было устоять под давлением воспитателей (еще и наградами заинтересованных в успешном обращении воспитанников...) — отмечает Солженицын. Признавая, что такие меры обращения в христианство были далеко не христианскими, Солженицын тем не менее считает, что «рассказы о жестокости насильственных обращений в православие, с угрозами смерти кантонисту... рассказы, получившие хождение в публичности, — принадлежат к числу выдумок». Что ж, «хождение в публичности» — несомненно одна из многих удачных находок в новоязе Солженицына, но гораздо ближе к истине было бы привычное русское «хождение по мукам». Именно на них обрек христианнейший царь своих иудейских подданных, как взрослых, так и — в гораздо большей степени — «малолеток» — это слово тоже из новояза, но изобретенное не Солженицыным, а зэками «Архипелага». Такой вот «Архипелаг» придумал Николай I для еврейских малолеток задолго до того, как стал загонять в лагеря советский режим всех детей подряд, без различия национальности и вероисповедания. Любопытное совпадение: как николаевский указ позволял забирать еврейских детей в кантонисты с 12 лет, так и сталинский закон 1932 года именно с этого возраста считал ребенка подсудным. Согласно литературе, имевшей «хождение в публичности» и «общественной памяти», едва ли один из десяти забритых мальцов дотягивал до конца учения и перехода в солдатский статус. Сохранилась масса воспоминаний бывших кантонистов, которым посчастливилось выжить, о тех издевательствах, которым их подвергали. «Книга времен и событий»: детей, чтобы заставить побыстрее креститься, секли без конца, кормили соленой рыбой и не давали затем пить, оставляли раздетыми на морозе, окунали в воду до обмороков и глухоты — ну как будто все списано с «Архипелага», но там истязали таким образом все-таки взрослых, а не детей. Приведу всего несколько из множества этих воспоминаний. Видимо, это был широко распространенный прием, применявшийся, кстати, и в НКВД, — пытка паром. Вот второе свидетельство. «Густой пар повалил из каменки, застилая все перед глазами. Пот лил ручьем, тело мое горело, я буквально задыхался и потому бросился вниз. Но этот случай был предусмотрен. У последней скамьи выстроились рядовые с пучками розог и зорко следили за нами. Чуть кто попытается сбежать вниз или просто скатывается кубарем, его начинают сечь до тех пор, пока он, окровавленный, с воплем бросится назад на верхний полок, избегая этих страшных розог, резавших распаренное тело, как бритва... Кругом пар, крики, вопли, стоны, экзекуция, кровь льется, голые дети скатываются вниз головами... а внизу секут без пощады. Это был ад кромешный. Только и слышишь охрипшие крики: «Поддавай, поддавай, жарь, жарь их больше! Что, согласны, собачьи дети?» И пример попроще. «Ефрейтор хватает за голову, быстро окунает в воду раз десять-пятнадцать подряд: мальчик захлебывается, мечется, старается вырваться из рук, а ему кричат: «Крестись — освобожу!» «Жаловаться было некому. Командир батальона был царь и Бог. К битью сводилось у него все учение солдатское. И «дядьки» старались. Встаешь — бьют, учишься — бьют, обедаешь — бьют, спать ложишься — бьют. От такого житья у нас умирало иногда до пятидесяти кантонистов в месяц... Если умрут сразу несколько, солдаты-инвалиды выкопают одну яму и в нее бросают до пяти трупиков, а так как трупики при этом не кладутся в порядке, то инвалид спускается в яму и ногами притаптывает их, чтобы больше поместилось». Свидетельства Лескова Менять веру сопротивлялись обычно старшие по возрасту, ребята лет 14-15. Но значительную часть евреев-кантонистов составляли дети... до 12 лет! Но вот как комментирует сложившуюся безбожную практику Солженицын, с какой иезуитской изворотливостью он снова все переворачивает с ног на голову: «Указом 1827 года «еврейским обществам было предоставлено по своему усмотрению сдавать вместо одного взрослого — одного малолетнего», с 12 лет (то есть еще до брачного еврейского возраста)... Но разрешено — вовсе не значило обязательного призыва с 12-летнего возраста, что именно не было «введением рекрутской повинности для еврейских мальчиков», как неверно пишет Энциклопедия и как утвердилось в литературе о евреях, затем и в общественной памяти. Кагалы нашли такую замену удобной для себя и пользовались ею, широко сдавая «сирот, детей вдов (порой в обход закона — единственных сыновей), бедняков» — часто «в счет семьи богача». Итак, добрый, христианнейший царь вовсе не приказывал забривать 12-летних еврейских мальчиков, он только разрешил, ну а старейшины кагалов подло воспользовались этим разрешением. Но как может писатель-гуманист, автор «Архипелага ГУЛАГ», с такой пронзительной болью описавший страдания малолетних заключенных в советских лагерях, не понимать, что подлым было само царское разрешение. Устоять против такого давления, примеры которых мы приводили выше, мало кто мог, особенно если кантонистам доставались командиры, называвшие себя «истребителями жидов», изощрявшиеся в самых невероятных истязаниях. О них императору не докладывали, ему на стол клали рапорты (которые, кстати, он требовал ежемесячно) о количестве обращенных в православие. На рапортах сохранились высочайшие резолюции: «очень мало», «весьма неуспешно», «недоволен малым успехом обращения в православие». Зато командиров, проявивших усердие, хвалил и награждал орденами и продвижением по службе. Каким лицемерием на фоне общей бесчеловечности выглядят после этого поучения Николая обращать в христианство евреев «со всевозможной осторожностью, кротостью и без малейшего притеснения». Евреи-кантонисты, принявшие православие, получали льготы: они более не подвергались избиениям, их не заставляли надраивать вне очереди казарменные полы да на голых коленках, и вдобавок еще им единовременно выдавали по тридцать рублей, о чем с возмущением писал Н. Лесков, указывая на прямую аналогию с тридцатью сребрениками, полученными Иудой за предательство Христа. Самым тяжелым ударом по еврейству стал николаевский указ, ибо он обрушился на наиболее чувствительную его часть — на детей. Этой трагедии Н. Лесков посвятил один из лучших своих рассказов «Владычный суд», написанный на основе реальной истории. Учет страданий А доля страданий и душевных мук в бухгалтерский учет обычно не включается, ибо в нем просто нет подобной графы. Что же касается Главного штаба, то он дает сведения о количестве призванных, а какова их дальнейшая судьба, — это уже не его заботы. Здесь уже другая статистика. Солженицын, коль скоро взялся за гуж, обязан был изучить и другую статистику: а сколько из этих 2,4 процентов доживали до 18-летнего возраста? Согласно литературе, от которой Солженицын упорно отворачивается, как и от «общественной памяти», евреи-кантонисты угасали, не протянув двух-трех лет вместо положенных шести — здесь какая их доля? А сколько их вообще умирало на этапе в многомесячных пеших переходах? А вот как описал Александр Иванович Герцен одну такую партию малолеток из тех самых пресловутых 2,4 процента. Он встретил ее на постоялом дворе в 1835 году. Писателя невольно привлекла жалкая, сбившаяся в кучу толпа детей. «Пожилых лет, небольшой ростом офицер, с лицом, выражавшим много перенесенных забот, мелких нужд, страха перед начальством, встретил меня со всем радушием мертвящей скуки, — читаем мы у Герцена. — Это был один из тех недальних, добродушных служак, тянувший лет двадцать пять свою лямку и затянувшийся, без рассуждений, без повышений, в том роде, как служат старые лошади, полагая, вероятно, что так и надобно — на рассвете надеть хомут и что-нибудь тащить. — Кого и куда вы ведете? — Видите, набрали ораву проклятых жиденят с восьми-девятилетнего возраста. Во флот, что ли, набирают, — не знаю. Сначала было их велели гнать в Пермь, да вышла перемена — гоним в Казань. Я их принял верст за сто. Офицер, что сдавал, говорил: беда и только, треть осталась на дороге (и офицер показал пальцем в землю). Половина не дойдет до назначения, — прибавил он. — Повальные болезни, что ли? — спросил я, потрясенный до внутренности. Привели малюток и построили в правильный фронт. Это было одно из самых ужасных зрелищ, которые я видал — бедные, бедные дети! Мальчики двенадцати, тринадцати еще кое-как держались, но малютки восьми, десяти лет... Ни одна черная кисть не вызовет такого ужаса на холст. Бледные, изнуренные, с испуганным видом, стояли они в неловких толстых солдатских шинелях со стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных солдат, грубо равнявших их; белые губы, синие круги под глазами показывали лихорадку или озноб. И эти больные дети без ухода, без, ласки, обдуваемые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого моря, шли в могилу. Какие чудовищные преступления безвестно схоронены в архивах злодейского, безнравственного царствования Николая! Мы к ним привыкли, они делались обыденно, делались как ни в чем не бывало, никем не замеченные, потерянные за страшной далью, беззвучно заморенные в немых канцелярских омутах или задержанные полицейской цензурой. «Новое время», №43 за 2004 год. http://www.eleven.co.il/article/11955 кантонисты КЕЭ, том 4, кол. 75–79 КАНТОНИ;СТЫ, в 1805–56 гг. название в России несовершеннолетних солдатских сыновей, числившихся с рождения за военным ведомством, а также взятых принудительно в кантонисты малолетних бродяг, детей евреев, раскольников, польских повстанцев, цыган и прочих. Евреи, согласно указу императора Николая I о введении для них натуральной воинской повинности (26 августа 1827), принимались к призыву с 12 лет. Еврейские дети-рекруты до 18 лет направлялись в батальоны кантонистов, откуда большинство их попадало в школы кантонистов (от общего числа всех кантонистов туда брали только 10–13%; так, в 1842 г. — 37,5 тысяч из 293 тысяч, а в 1856 г. — 37,2 тысяч из 372 тысяч), а немногих определяли в села на постой, либо в ученики к ремесленникам. Годы пребывания в кантонистах евреям не засчитывались в срок военной службы (25 лет). Квота призыва для еврейских общин составляла десять рекрутов с одной тысячи мужчин ежегодно (для христиан — семь с одной тысячи через год). От общин, кроме того, требовали расплачиваться «штрафным» числом рекрутов за податные недоимки, за членовредительство и побег призывника (по два за каждого), причем разрешено было пополнять требуемое число призывников малолетними. Это усиливало административные и полицейские функции старшин кагала, которые избирали в вопросах рекрутчины самый легкий путь, выполняя его за счет детей, число которых нередко превышало половину общего количества сдаваемых в солдаты. Имущие и влиятельные элементы общины (от призыва освобождались семьи раввинов, купцов, приписываемых к гильдиям, и старшин кагала на время их каденции) перекладывали бремя рекрутчины главным образом на бедняков. При этом допускались всевозможные злоупотребления: в рекруты сдавали прежде всего сирот, детей вдов (порой в обход закона — единственных сыновей), бедняков, неугодных руководству общины лиц (вольнодумцев и непокорных); мальчиков 7–8 лет, которых по ложной присяге 12 свидетелей записывали 12-летними; часто таких детей зачисляли в рекруты за счет сыновей богатых семей. В рекруты попадали и так называемые не‘эламим (`тайные`), то есть специально не внесенные в «ревизские сказки» для уменьшения общего числа мужчин в общине. Вскоре власти разрешили семьям заменять своего рекрута единоверцем-«охотником» (добровольцем) из того же уезда, а с 1853 г. — евреями из других общин, не имевшими местных свидетельств или паспортов. В каждой общине появились так называемые ловцы («ловчики», «хаперс», «хапуны»), которые заодно с «чужими» хватали и детей «своих» неимущих для сдачи в кантонисты (так называемых «пойманников»). Они также совершали налеты на еврейские сельскохозяйственные колонии, жители которых освобождались от призыва, и часто похищали учеников казенных еврейских училищ, не подлежавших, как и учащиеся раввинских училищ (см. Раввинские семинарии), в период учебы сдаче в рекруты. Военной службе евреев власти придавали особое значение как «воспитательной» мере, направленной на искоренение в их среде «фанатизма», то есть на обращение их в христианство. Именно поэтому еврейских детей направляли в особенно суровые по режиму школы кантонистов, причем в самые отдаленные от черты оседлости губернии, а отданных в села «для прокормления» поручали рьяным хозяевам, которым вменяли в обязанность обращать подопечных. «Воспитание» начиналось еще по пути в батальон кантонистов. Начальников партии ждала награда за каждого новообращенного, и часто моральное и физическое «воздействие» офицеров, «дядек»-унтеров и конвоиров сводило около половины партии в могилу. В школе кантонистов еврейским детям запрещалось переписываться с родными, говорить на родном языке и молиться, у них отбирали и сжигали тфиллин, цицит, молитвенники. Основным предметом, наряду с военной муштрой, обучением грамоте и счету, был «закон Божий». В 1843 г. правительство усилило меры по обращению кантонистов в христианство, и выкрест — профессор Петербургской духовной академии В. А. Левисон составил для этой цели специальный «Катехизис». Противившихся крещению лишали еды, сна, пороли, окунали в воду до обмороков и утраты слуха, выставляли раздетыми на мороз и т. п. Устоять могли немногие, главным образом дети старшего возраста. Уникальной была судьба Герцеля Янкелевича Цама (Цви Герца, около 1843–1915), не принявшего христианства и к концу 41-летнего пребывания в армии дослужившегося до чина капитана. Часты были случаи самоубийства кантонистов, порождавшие легенды. Так, легенда 1840-х гг. о том, как на военном параде в Казани загнанные в Волгу для крещения кантонисты в присутствии Николая I утопились, имела в основе факт самоубийства двух кантонистов при массовом крещении в реке, описанный в балладе немецкого поэта Л. Виля (1807–82). Принявшие христианство получали 25 рублей и ряд льгот, хотя первые пять лет были ограничены в получении должностей. Порой такие кантонисты привлекались к миссионерской деятельности среди упорствующих, как, например, А. Алексеев (В. Нахлас), выступавший позднее по ритуальному делу в Саратове против кровавого навета. При крещении детям меняли имена и давали фамилии по имени крестного отца (Максимов, Владимиров), иерея или его прихода (Дамианский, Косминский), а имевшим ярко выраженную еврейскую внешность — фамилии, образованные от еврейских корней (Руфкин, Гершкин). Русские фамилии (Киселев, Кузнецов, Воробьев, Орлов) давали как принявшим православие, так и безродным сиротам, хотя они и оставались евреями. Случалось, что кантонист, достигший 18 лет, при переводе в часть регулярной армии заявлял, что хочет вернуться в иудаизм. За это его подвергали всяческим наказаниям до тех пор, пока он не отказывался от своего заявления. Многие крещеные кантонисты продолжали оставаться втайне верными иудаизму, а некоторые возвращались к нему после окончания службы. Но если об этом узнавали власти, виновный ссылался в монастырь «для исправления» или привлекался к суду. В Выборге группа бывших кантонистов (крещеных) за возвращение в иудаизм была в 1863 г. арестована и подвергнута пыткам. О смягчении их участи ходатайствовал Альянс. Известен также целый ряд судебных процессов 1870–80-х гг. по обвинению «в отпадении от православия»: дела И. Кацмана (1870), М. Айзенберга (А. Антонова, 1880), Я. Терентьева (Л. Либера, 1881) и др. Среди евреев-солдат из кантонистов, как во время службы, так и после ее окончания, вел религиозно-воспитательную работу Хабад. Так как законы о кантонистах не распространялись на губернии Царства Польского, а до 1852 г. и на Бессарабию, туда бежали многие еврейские семьи из Украины, Белоруссии, Литвы. Стремясь увеличить число кантонистов-евреев, власти разрешали солдатам-евреям жениться, чтобы их сыновья автоматически приписывались к военному ведомству. С этой же целью с 1837 г. дети евреев-ссыльнопоселенцев, а с 1847 г. и каторжан, зачислялись в кантонисты. В 1838 г. было разрешено евреям-мастеровым, сдавшим детей в кантонисты, жить в столице, а в 1843 г. при выселении евреев из округов военных поселений в Киевской и Подольской губернии по решению Николая I оставили там лишь те семьи, из которых сыновья до 15 лет были взяты в кантонисты. Во время Крымской войны (1853–56) набор среди евреев проводился дважды в год, и брали по 30 рекрутов с одной тысячи лиц мужского пола. По данным отчетов военного министерства за 1843–54 гг., «малолетних рекрутов от евреев принято»: год чел. год чел. Всего за 11 лет — 29 115 кантонистов. Можно предположить, что с 1827-го по 1856 г. их было свыше 50 тысяч. Коронационным манифестом императора Александра II 26 августа 1856 г. институт кантонистов был упразднен. Солдаты из евреев и кантонисты до 20 лет возвращались семьям, а принявшие христианство — отдавались под опеку новых единоверцев. Отслужившие полный срок солдаты из кантонистов (как и все «николаевские солдаты») и их потомки получали право жить на всей территории Российской империи, то есть вне черты оседлости.
Среди потомков кантонистов были И. Трумпельдор, Я. Свердлов, Я. Крейзер, И. Сельвинский, Л. Зильбер, В. Каверин и другие; на свое происхождение от кантонистов из евреев указывали академик А. А. Григорьев, гравер И. Н. Павлов, теоретик искусства Н. Ф. Чужак (Насимович), поэт Л. Н. Мартынов (мать — Збарская) и др.
© Copyright: Борис Рубежов Пятая Страница, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
