Орешки Сталина, или Гитлер на берёзе. Публикацияhttp://www.singlenews.ru/news/342573/ "Утомленные солнцем-2: Цитадель": Гениально до одури 5 мая 2011 г. в 22:21 Все новости за 5 мая 2011 г. › Поговаривают, что один генерал напился как-то пьяный, раздулся от гордости, загоношился, да и погнал солдатиков на штурм немецкой крепости. А ведь все вокруг знали, что неприступна та крепость, что поубивает немец наших, а если не немец поубивает, то чекисты поубивают - «ни шагу назад» потому что, приказ такой вышел. Не обрались бы мы позору да кровищи, но был среди штрафников один бывший комдив, так вот этот комдив из-под пуль вылез и врезал пьяному генералу по яйцам. Чтоб не смел, упырина, русский народ зазря губить. Еще сказывают люди, как одна баба в грузовике под бомбами рожала. Кругом ад, взрывы, земля летает комьями - а ей рожать вздумалось. Ну, вроде понятно: ссать и родить нельзя погодить, но здесь другое интересно. Как младенчик-то на свет вылез, как пуповину-то ему перехватили, тут и увидели люди - всё кругом мертвые лежат, не убереглись под бомбами, а всё, кто с той бабой и сыночком её рядом был - все живёхоньки. А баба-дура знака не поняла и младенца убить хотела - он же не наш, немецкий, фриц её снасильничал. Не позволили ей, конечно, уберегли ребеночка. Сначала думали Гансом его назвать, а потом еще подумали и назвали Иосифом Виссарионовичем. Вот как. И помимо того случай был: Иосиф Виссарионович (да не тот, который младенец, а тот, который верховный главнокомандующий) задумал народу погубить - тыщи и тыщи. Тех, кто болен был, или музыкант талантливый, или другой какой уклонист, в общем, всех, кто в тылу отсиживался, харчи солдатские ел. Раздали им черенки от лопат, зарядили пулеметы заградотрядовские - и велели брать фашистский укрепрайон. Сталин думал, что покрошат фашисты безоружных в мелкий винегрет, а он потом в Европе фотографические карточки покажет - смотрите, мол, какой немец - зверь, помогать нам надо, но Господь иначе распорядился, и генерала, который операцией командовал, совестью заел. Помрачнел тогда генерал, устыдился перед народом и первым с деревяшкой в атаку пошел. А за ним и офицеры НКВД пошли - тоже с деревяшками. И весь заградотряд пошел, и все уклонисты, включая очкариков, больных и интеллигентов. Как пошли, так и взяли цитадель, в мелкую щебенку она разлетелась. Ибо русские мы, а с нами - Бог. У тех, кто дочитал до этого места, должен бы по идее подступить к горлу комок - от отвращения перед безвкусицой и стилистической избыточностью, но передать настроение фильма возможно только так - через солдатскую байку. «Утомленные солнцем - 2: Предстояние» представляло собой сборник новелл, костровых басен о войне; «Утомленные солнцем - 2: Цитадель» отличается тем лишь, что штырь-сюжет, как который басни нанизаны, более отчетлив. Еще одно отличие, на сей раз принципиальное - Михалков не повторил своей маркетинговой ошибки. Если первая часть «УС-2» подавалась как «великое кино о великой войне», то вторая - как притча, фольклор и, если хотите, альтернативная история, в которой Тухачевский (а более всего Котов напоминает именно Тухачевского) выжил и был брошен Сталиным на фронтовую авантюру. Теперь зритель не ждет живописания подвига 41-45, историк не считает ляпы - вымысел же. В который нужно просто верить. И те, кто верит, поймут первыми: ошиблись критиканы, заявив, что на «Предстоянии» Никита Сергеевич потерял всякий стыд. Нет, последний стыд он потерял именно сейчас - на «Цитадели», и слава Богу, что потерял. Он сбросил стыд, как вериги, предстал перед нами законченным и совершенным арт-проектом, где Михалков-художник неотделим от Михалкова-человека, режиссер - от персонажа, Котов - от председателя Союза кинематографистов, а творец от творения - величественного и невыносимо прекрасного. Михалков больше не скромничает, не дозирует свое присутствие в кадре, а правит в нем безраздельно. Скачет верхом на лошади, берет на танке Берлин, отплясывает на свадьбе, отработанным движением Росомахи рвет горло гопнику - заявленные в предыдущем фильме пальцы-ножницы всё-таки пущены в ход. Этими же железками он срежет погоны полковнику НКВД - Мите-Меньшикову, и в статусе штрафника поведет солдат в атаку поперек генерала. Когда же и сам станет генералом, то первым двинет на немца - в красивом кожаном пальто, с дубьем в руках и по воде аки посуху. Интонации у него при этом знакомые, надежные, испытанные, и не важно, про что рассказывает - как в гражданскую пристрелил священника или как лично наблюдал на Красной площади Диброва, насилующего афганскую козу. Паратов, Пожарский, Брылов, сэр Генри, Александр III, городничий, Устюжанин, Бесогон - един во множестве лиц, и один на один - с народом. Для солдат - батя, для вдовицы - альфа-самец, для хулиганов - карающий меч правосудия. Все уважают и все робеют пред ним, а сам он - лишь перед Сталиным, но и тут отдельно подчеркнуто, что Котов Сталину - друг (а Михалков, соответственно, друг Путину). «Сам, всё сам» - таков крест. Его крест. Его люди. Его миссия. Его гешефт. Его кино. Его Высокопревосходительство. Единственное место, где он как будто лишний, где Котову не масленица - это залитая солнцем номенклатурная дача из первых «утомленных», куда комдив вернулся спустя 17 лет совершеннейшим полтергейстом. Здесь эпос вновь соскакивает к семейной драме, к картине Репина «Не ждали!», к мещанским мелким страхам, которые острее страхов окопных. В подобном жанре Никита Сергеевич всегда был силен, и Виктория Толстоганова честно дает Актер Актерыча, но как-то вдруг дает еще и петуха, и всем отчетливо видно, что половину героев играют уже другие люди, что всё происходящее слишком невнятно, что смотреть на эту кашу почти невыносимо. Так и развалилась бы сцена - важнейшая в трилогии, так и расклеилась бы по швам, но Котов-Михалков вовремя разыщет резинового журавлика, и пустит его в ход, как камертон. Вроде бы близок был провал - неловкая пауза, постыдная несостыковка - но вот пискнул журавлик, и внимание вновь переключается на Никиту Сергеевича. Опять он главный в кадре, он гнет под себя мир, он всех вытягивает, на нем всё держится, без него и без его журавлика - дирижерской палочки - всем вам пропадать. "Вы большой человек, но и мы - маленькие - вам нужны, чтобы понятно было, что вы большой", - крикнет ему Кирик-Ильин перед прощанием, и будет не только прав, но и злободневен. Куда менее злободневен Митя-Меньшиков с фразой «без таких, как Котов, нам войну не выиграть», - война-то давно была, и ведь выиграли же. Причем, если по «УС-2» судить, неудивительно, что выиграли: киношный немец по-прежнему демонстрирует чудеса тактической глупости и тратит бомбы на обозы с ранеными. Эти поддавки, впрочем, нивелируются бездарностью советского командования, так что всё могло бы разрешиться иначе, если бы с нами не было Бога, а Бог с нами был. В первую очередь, конечно, он с семьей Михалковых был, но ведь и с нами - тоже. В «Предстоянии» уважаемому семейству подыгрывали немецкие мины и православные церкви, в «Цитадели» - те же мины и твари божьи, через них Создатель - верховный судия обнаруживает свое незримое присутствие. Мышка пробежала, хвостиком вильнула - и погорел фашист. А за ней - комарики. Паучок сыграл важнейшую роль. Бабочка подмахнула. Разве что лисички не взяли спички, а ведь могли бы - заради благого дела не жалко, и вообще - постмодернизм, гуляй, воруй, убивай, о гусях не забывай, рви последнюю гармонь. И ведь рвут. Женятся безногие, дерутся инвалиды, кушает орешки Сталин. Котов совершеннейшим псом унюхает в толпе штрафников Митю-Меньшикова, и оба потом будут невозбранно троллить друг друга, и оба вычеркнут гнев из числа смертных грехов, и частушка про Гитлера на березе тоже обязательно прозвучит. Всё это нагромождение разлюли-малины в конце концов сливается в единую, восхитительную, мастерски, но бесстыдно написанную картину. Точнее, не в картину даже, а в единый образ художника - образ Никиты Сергеевича Михалкова. Шапки долой, господа! Перед вами - сами знаете кто. На премьере «Цитатели» он обратился к залу, где многие его ненавидят (и все - за дело) и где каждого при споре визави он без проблем съест с говном (проверено многократно). Обратился, посетовав, что не может обратиться к публике в каждом кинотеатре страны. Действительно, очень жаль, что не может. Ведь Михалков не только разрушил грань между собой и своим творчеством, он бульдозером снес стену между своим кино и зрительным залом. Экранные трэш, пафос и фанаберия перемешиваются с реальными, и ты плещешься в этом потоке, и радуешься, как ребенок, но в отсутствии Самого - уже не то удовольствие. Впрочем, даже и рядом с ним может промелькнуть шальная мысль, что что-то в этом арт-проекте недоработано. Что актеры могли бы не только в кадре с кольями разгуливать, но и на поклон с кольями выходить. Что самому Никите Сергеевичу вполне по силам если и не героином на сцене колоться, как Игги, то хотя бы летучих мышей жрать, как Оззи. Но как промелькнет эта мысль, так и забудется. Потому что всё тут на месте, всё доработано, а в споре метафор опять побеждает жизнь: гостей премьеры провожали танки, и очень хочется верить, что показ специально перенесли на Новый Арбат, чтобы совместить с репетицией парада Победы. Или даже не так: репетицию парада специально подгадали под премьеру «Цитадели». А если надо, Михалков бы и тучи руками разогнал. Разумеется, это не больше, чем вопрос веры. Но куда приятнее верить, чем не верить. Верить, что Его Высокопревосходительство о нас помнит, о нас заботится - обо всех нас, хочет нас порадовать. Верить, что Котов специально улыбается столь белозубо, чтобы критики пошутили про элитную стоматологию в штрафбате; пошутили - и порадовались своему остроумию. Верить, что режиссер нарочно развел в кадре подобную пошлость, чтобы взвыла интеллигенция; взвыла - и порадовалась за себя, ибо если интеллигенции некого обличать, она тут же скисает. Верить, что все удачные и зрелищные сцены (которых немало) Михалков привнес в фильм только для того, чтобы добровольным фанатам и заступникам было проще объявить режиссера гением; объявить - и порадоваться, что объявили, ведь им это нужно, не ему. Он про себя и так всё знает. Так что вера - ключевой момент, вера - дверь таинств. Вера снимает вопросы, как это герою на протяжении трех фильмов подряд удается оживать, что это за Котов Шрёдингера такой - ни жив ни мертв. А ты просто верь в то, что он не оживает, а воскресает (с теми, кто ходит по воде, такое случается), ибо тризна и переход в мир иной отдельно прописывается всяким художником, который одновременно и человек, и арт-проект. Арт-проект Малевич завещал хоронить себя в супрематическом гробу, арт-проект Дали - в полу над женским туалетом, а арт-проект Михалков вообще не должен быть похоронен, так как он у нас один такой. Он должен воскресать и воскресать вновь. Быть с нами и вести нас. Ни шагу назад! Мы ждем «Утомленные солнцем - 3», где Котов взойдет по веревочной лестнице в небеса и заявит своим критикам - «господа, вы слишком серьезны». Мы ждем «Утомленные солнцем: Начало», где Котов вылезет из колыбели где-нибудь под Вифлеемом. ------ Замок паука Кино http://expert.ru/expert/2011/18/zamok-pauka/ Антон Долин «Цитадель» Никиты Михалкова — фильм-памятник или фильм-диагноз? Фото: Архив пресс-службы Еще в канун прошлых Канн Никита Михалков был, по разным версиям, харизматиком, злодеем, патриотом, стяжателем, бандитом, святым. Отныне он вообще не человек: теперь он универсальный гибрид, почти мутант (недаром его сравнивали с Росомахой из «Людей Икс»), вобравший в себя войну и мир, мигалки и болванки, Союзы кинематографистов, ММКФ и «Бесогон TV». В постоянных блужданиях между подлинным миром и воображаемым он создал свою Вселенную, в полной мере явленную в дилогии «Утомленные солнцем 2». Либо мы войдем туда по его приглашению, приняв предложенные правила (а они просты: отсутствие любых правил), либо двери Цитадели будут для нас закрыты. Войти в эти врата, безусловно, стоит. Страна Чудес и Зазеркалье перед этой круговертью покажутся скучными бюрократическими организациями. Здесь все наоборот: например, привычный пафос «защиты родной земли» неожиданно сменяется наступательным — Котов/Михалков со товарищи должны взять некую абстрактную Цитадель приступом. Причем сделать это можно только при помощи магического действия: выбросить оружие и взять в руки палку, а потом пойти на немецких снайперов всем миром, большой толпой. Победа будет за нами, крепость — до тех пор недостижимая, как Замок из романа Кафки, — взорвется сама собой. А то! Ведь на нее пошел Бирнамский лес с усатым комдивом во главе. Пули, мины и снаряды не берут русских людей, пока играет гармонь, а вблизи находится хотя бы один представитель семейства Михалковых. Их, по счастью, в фильме достаточно много — и в «Цитадели», в отличие от «Предстояния», персонажи все чаще не гибнут, а чудесным образом спасаются от смерти. «Утомленные солнцем 2» — памятник себе нерукотворный. Михалкова/Котова невозможно убить или ранить, он регулярно воскресает из мертвых (в самом финале подрывается на минном поле, а потом, как ни в чем не бывало, объявляется верхом на танке, направляющемся в сторону Берлина). Он слуга царю: Сталин вызывает на аудиенцию, сам подливает чайку; он же отец солдатам — сослуживцы зовут батей. Даже перчатка с железным когтем, сработанная на зоне взамен покалеченной палачами из НКВД руки, как выясняется, необходима для того, чтобы одержать победу над зарвавшимися блатарями. А уж как герой облачается во все белое и садится на белого коня — залюбуешься! Знаете, сколько в «Цитадели» красивых рапидов? Ровно по числу крупных планов Никиты Сергеевича. Это уже не может злить, веселить или раздражать, поскольку перед нами не столько кино, сколько арт-перформанс, в котором любой завышенный градус нарциссизма приветствуется. Спилберга или Малика из Михалкова не вышло, но Марине Абрамович он уже готов составить серьезную конкуренцию. Но что эгоизм перед сильнейшим допингом — любовью народной? Ради этого жизненно важного вещества Михалков пошел и в «Живой журнал», и в YouTube, и, по последним данным, зарегистрировался в «Вконтакте»… Он идет к людям и не боится критики — даже обращается к хулителям «Предстояния», студии Артемия Лебедева, с просьбой изготовить плакат к новому фильму! Он готов на все — и в жизни, и в творчестве. В «Цитадели» нет ни мракобесия, ни верноподданичества, уваровской триадой не пахнет: это очень прогрессивное кино. Раньше не хватало юмора, теперь его хоть отбавляй, и даже самоиронией начало попахивать. Постмодернизм? Сколько угодно, любой Тарантино обзавидуется. Говорите, лучше получались лирические камерные драмы? Да на здоровье, вот вам целый час в тех же декорациях и с теми же героями, что и первые, изначальные «Утомленные солнцем» (актеры слегка поменялись, но это не беда). В Каннах год назад Михалков проиграл модному тайцу, сравнивающему коммунистов с жуками и влюбляющему принцессу в рыбу? На этот раз Никита Сергеевич и с природой договорился: у него в ополчение вступают мышь, комар и паук, последовательно спасающие русских солдат и сражающиеся с немецкими снайперами. Всеми, начиная с автора, было отмечено, что «Цитадель» по жанру — сказка: мышка бежала, хвостиком махнула, крепость и рухнула. Но заметил ли Михалков, как сам превратился в сказочное существо? От нехватки любви он вот-вот растает, как Бастинда из «Волшебника Изумрудного города» от ведра воды. Впрочем, зачем непременно поминать злую ведьму? Как фея Динь-Динь из «Питера Пэна», он умрет, растворится в воздухе, если в него не уверуют зрители. Там, если помните, вера должна была выражаться в продолжительных аплодисментах… Однако с этим товаром категорический дефицит: чисто статистически «Цитадель» наверняка привлечет еще меньше зрителей, чем «Предстояние» (что несправедливо, но таковы законы сиквелов неудачных фильмов). Публика — все дальше, как тот поезд, на котором уезжает от Котова бывшая жена Маруся. Он во все белое обрядился, в бане ее ублажил, как встарь, а она все равно уехала, предпочтя былинному красавцу-комдиву толстого испуганного простака. В «Цитадели» хватает абсурда и даже бреда, но нет лжи: напротив, это кино очень откровенное, на грани эксгибиционизма. Ведь в фильмах Михалкова каждый — немножечко Михалков; и уж точно все мы, начиная с первых «Утомленных», просмотрели самую четкую автопроекцию. Это отнюдь не Котов, а его антагонист Митя, бывший белоофицер, а ныне гэбэшный чин. Человек, который был блестящ во всем, а потом продал душу, и остался один лишь блеск — да и то тускнеющий с годами. Пальцы по-прежнему ловкие и беглые, но музыка не вдохновляет. Одно слово — механическое пианино. В этом амплуа, надо сказать, Олег Меньшиков играет в «Цитадели» лучшую свою роль за долгие годы. И это уже не смешно, а страшно: эдакая фигня вместо вечности! Михалков, как любой художник, наверняка хотел бы уверовать в загробную жизнь своего произведения. Оно же будет живо только до тех пор, пока живы мы все — современники колоритнейшего из наших кинодеятелей, повелителя мигалок и болванок. То есть сравнительно недолго. А потомки будут расшифровывать загадочное послание «Предстояния» и «Цитадели» как древние иероглифы. И все равно ничего не поймут.
© Copyright: Борис Рубежов Пятая Страница, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
