ЖЗЛ

Вячеслав Дорошин: литературный дневник

Как автор «Зелёного фургона» не застрелил автора «12 стульев»


Текст: Вадим Нестеров


Есть такая детская книжка «Зеленый фургон», которую я очень люблю. Как, впрочем, и фильм.


Молодой Харатьян, лихая и смешная одесская пурга, песня про XX век и 20-й год, который перечеркивает прошлое крест-накрест. Правда, происходящее в фильме я, как и все, считал смешной комедией. И лишь недавно узнал, что в те времена прокатывали вещи и покруче, а лихие повороты сюжета случались не только на фронтах.


Волею учителя Пуришкевича за одной партой одесской гимназии оказались два юных одессита: Саша Козачинский и Женя Катаев. Мальчики очень сильно сдружились, и дружба эта осталась нерушимой и в наступившие буйные времена Гражданской войны. При этом друзья были очень разными. Женя был тихим книжным мальчиком, а Саша, хоть и тоже любил читать, и, как утверждали учителя, имел несомненный литературный талант, был человеком другого склада.


Высокий и статный красавец, он всегда нравился девушкам, а уж когда увлеченный футболом гимназист стал голкипером знаменитой команды, сборной города Одессы «Черное море»…


Но Козачинский был из бедной семьи, и после седьмого класса ему пришлось бросить гимназию. Он устраивается конторщиком уездной милиции, а через год переходит на работу в уголовный розыск. Вот там-то он и наслушался историй про Мишку-Япончика, который быстро стал его кумиром. И хотя карьера юного «сыскаря» складывалась удачно – шестнадцатилетний сыщик раскрыл дело некого налётчика Бенгальского, Саша все чаще подумывал о вольной жизни.


И однажды – сорвался. Как-то в качестве взятки начальнику милиции привезли зеленый фургон с шестнадцатью пудами зерна. И опер Козачинский «перекинулся» – прихватив с собой бывшего дезертира, немецкого колониста Георгия Феча, угнал фургон в сторону Тирасполя.


Через год бывший гимназист уже руководил большой бандой налётчиков из обрусевших немцев. Позже банда объединилась с отрядом налётчиков бывшего полковника царской армии Геннадия Орлова, командовавшего карательным отрядом у Колчака, и стала знаменитой. Действовала она больше года, а шуму навела изрядно даже по тем буйным временам. Планы всех налетов разрабатывал лично Козачинский, и вскоре авторитет его вырос настолько, что молодость 17-летнего пацана просто перестали замечать. Славы Япончика он, конечно, не достиг, но многие дамы тихонько вздыхали по красавцу-налетчику.


А потом случилось неизбежное – в банду внедрили «крота», во время очередного налёта организованную преступную группировку Козачинского повязали, а молодого главаря после долгого преследования настиг молодой сотрудник угрозыска Евгений Катаев.


Старые друзья встретились, и встреча эта вполне могла бы стать для кого-нибудь из них последней.


Но Козачинский не стал стрелять в школьного приятеля, он опустил манлихер и сдался бывшему однокласснику. Друзья, которым тогда было по 17 лет, расстались надолго.


На суде Козачинскому, Орлову и Фечу дали «высшую меру социальной защиты», а потрясённый приговором Катаев уволился из «угро».


Потом была кассация, и Козачинского не расстреляли. Когда он вышел из тюрьмы по амнистии, его неожиданно позвал к себе на работу лучший друг Женька. Он к тому времени уже переехал в Москву к старшему брату Валентину, ставшему популярным писателем. Поэтому, чтобы не путали с братом, в газете «Гудок», где он работал, Женька подписывался «Евгений Петров». Да, да, тот самый Евгений Петров, в соавторстве с Ильей Ильфом сочинивший «12 стульев» и «Золотой телёнок».


А в 38-м, уступив, наконец, постоянному нытью новоявленного классика советской литературы Евгения Петрова, ведущий журналист «Экономической жизни» Александр Козачинский написал свое первое и практически единственное произведение – повесть «Зелёный фургон».


Помните, как она заканчивается?


«Каждый из нас считает себя обязанным другому: я – за то, что он не выстрелил в меня когда-то из манлихера, а он – за то, что я его вовремя посадил».


Прототипом Володи Патрикеева был Евгений Петров, а Красавчика – сам автор.


Оба бывших одноклассника уйдут почти одновременно, в 39-летнем возрасте.


8 января, едва встретив новый, 1943-й год, в стылом Новосибирске умрёт от тяжёлой болезни эвакуированный журналист Александр Козачинский.



А немногим ранее, летом 42-го года военный корреспондент Евгений Петров обманет смерть трижды – во время бомбёжки в осаждённом Севастополе, куда он все-таки выбил себе рискованнейшую командировку; во время возвращения на эсминце «Ташкент», который едва не затонул, получив множество повреждений, и Петров помогал спасать раненых; наконец, в машине, попавшей в аварию по дороге от Новороссийска до Краснодара.


Безносая достала его в самолёте, который уже летел из Краснодара в Москву – «Дуглас», уходя от «мессершмиттов», врезался в курган где-то посреди бескрайней донской степи.


Константин Симонов напишет на смерть Петрова пронзительное стихотворение: «Неправда, друг не умирает, лишь рядом быть перестаёт...».



__________________



Константин Симонов
Смерть друга


Неправда, друг не умирает,
Лишь рядом быть перестает.
Он кров с тобой не разделяет,
Из фляги из твоей не пьет.
В землянке, занесен метелью,
Застольной не поет с тобой
И рядом, под одной шинелью,
Не спит у печки жестяной.
Но все, что между вами было,
Все, что за вами следом шло,
С его останками в могилу
Улечься вместе не смогло.
Упрямство, гнев его, терпенье —
Ты все себе в наследство взял,
Двойного слуха ты и зренья
Пожизненным владельцем стал.
Любовь мы завещаем женам,
Воспоминанья — сыновьям,
Но по земле, войной сожженной,
Идти завещано друзьям.
Никто еще не знает средства
От неожиданных смертей.
Все тяжелее груз наследства,
Все уже круг твоих друзей.
Взвали тот груз себе на плечи,
Не оставляя ничего,
Огню, штыку, врагу навстречу
Неси его, неси его!
Когда же ты нести не сможешь,
То знай, что, голову сложив,
Его всего лишь переложишь
На плечи тех, кто будет жив.
И кто-то, кто тебя не видел,
Из третьих рук твой груз возьмет,
За мертвых мстя и ненавидя,
Его к победе донесет.


1942 г.



Другие статьи в литературном дневнике: