Граф Оман Да Луковый Пёс

Страница совместного творчества двух авторов: Графа Омана и Лукового Пса…

И заметьте, мы не какие-то там просто так, абы что - мы те ещё!
Вот что о нас говорят в весьма научных кругах:

"Когда на раскопках древней Вычегды был обнаружен папирус, внесённый в Государственный реестр под номером 50.355, некими не очень светлыми головами было вдруг решено, что начертанное на нём сочинение есть непременно поэма знаменитого древнего поэта Прокла (коего до сих пор штудируют отдельные продвинутые студенты аспирантур) - «Похерикон», прежде считающееся утерянным вплоть до последней своей строчки. Надо сказать, что «Похерикон» является единственным известным науке произведением этого поэта, которое, собственно, и доставило ему славу.
Мои коллеги филологи из Института Афинской филантропии Санкт-Петербурга подняли такой шум, что казалось будто сами боги сошли с Олимпа отпраздновать нечаянную находку. Потрясая старым папирусом у самого моего носа, профессор Бахусов прибил в тот день 119 современных мух. Он неистово вопил, что совершенное открытие не меньшее, чем обнаружение им договора варягов с греками, такое же, как запись Фестского диска, большее, чем каменная ступа на дне Марианской впадины, и несравнимое с найденной пятой теоремой Пифагора!
Я предупреждал его, что не стоит спешить с реверансом собственному разуму, однако бедняга уже не слышал меня, уверяя, что случившееся принесёт ему на блюдечке поздравление Президента и почётное место среди действительных членов. Он добавил, обнажив свои античные зубы, что наконец обскакал, подобно Пегасу всех алфейских ослов; прибавил и ещё много всякой пошлости, о чём вполне приличное воспитание не позволяет мне даже упомянуть. Но о нём довольно!
Хуже всего то, что мои студенты, имена которых я по причине наиглубочайшего к ним уважения предпочёл бы не называть - однако обозначив их начальным буквами их фамилий- итак, господа Д.Л. и Е.Р., опрометчиво присоединились к этому восторгу доктора Бакусова, за что в совсем недальнее время постигло их великое раскаяние. Ибо при более близком орфографическом и генетическом анализе, выяснилось, что пергамент принадлежит не третьему веку, как ранее считалось, а четвёртому, и не пергамский совсем, а Вавилонский, чернила на нём не могли быть изготовлены ранее четверга, а представляет он собой не что иное, как поэму, в общих чертах напоминающую гороскоп четеков на 2022 год.
Разочарование коллег было столь велико, что Бакусов в сердцах поклялся более никогда не читать Овидия, а глубокоуважаемые Д.Л. и Е.Р. временно покинули Россию.
Однако чего же они хотели? Ведь календари четеков пользуются ныне спросом гораздо большим, чем вирши идумейского поэта времён заката Рима. Сравните: разве могут строки вроде «се, на горУ восхожу, словно Светоч в венчании облак» прельстить современного хипстера более майянского предсказания, взятого из упомянутого выше календаря: «Падёт великий град. // Величиной с яйцо».
Это приписано было в самом низу знаменитого ныне пергамента номер 50.535. самыми что ни на есть среднечетекскими буквами - потому ума не приложу, как опозоренный ныне проф. Бакусов, да ещё носящий очки в пять диоптриев мог не заметить такого очевидного подлога! Воистину!...
Впрочем, достойный ум уже получил своё! Я же в своём эссе хочу уделить внимание именно этому манускрипту, как сочинению при более внимательном чтении ничуть не худшему, чем выше упомянутый «Похерикон» Прокла, и даже лучшем, чем ныне широко известные Песни Земли и Ветров старика Забиякина. Ибо имеем мы здесь дело с настоящим новым эпосом, поэмой, подобной не то что былинам Эллады, самому монументу Толкиена!
Прежде всего, подписано сочинение некими благородными господами, один из которых именует себя графом Оманом, а второй Луковым Псом. При более внимательном прочтении сих подписей можно было бы подумать, что речь идёт о ближневосточном шейхе Омане и его не в меру грамотном четвероногом друге, но, как известно, шейхи слыхать не слыхивали о календаре четеков, а четвероногие друзья их предпочитают луку колючку и косточке сахАрный песок.
Подозрения мои усилились после того, как от коллег с разных частей света стал я получать по почте сообщения о столь же похожих находках. Перечислю лишь некоторые из них: под руинами Пергама бетонная римская плита содержала последнюю главу этого замечательно произведения; профессор Великопольский из Белградского лицея японистики увидел во сне прорастание текста из гранатового зёрнышка, а под корой дуба, что посадил ещё наш прародитель Авраам, пусть и Линкольн, в бутылочке ведущей «Сокола и Ребра» была найдена копия искомого теста, ничуть не уступающего по качеству Вычегодскогму! Разве что название было написано справа налево, как того и требовали правила мармонского стихосложения
Столь широкое распространение древнего произведения не могло не навести на мысль, что уже прежде оно пользовалось огромной популярностью, а затем по неизвестным причинам, стало обретать ещё большую.
Больше же всего захотелось мне выйти на след неизвестных авторов поэмы. С чего начать поиски, у меня, естественно, и в мыслях не было. Неразрешённая проблема настолько извела меня, что я потерял не только след авторов, но и самый сон. Наконец, измученный трудами, лёг я в тени развесистого таршера, с твёрдым убеждением наконец сомкнуть глаза, но сон так и не шёл ко мне. Разнообразные вихри проносились в уму моём подобием грешников в дантовом аду - столь великое смятение одолевало меня.
Вдруг в стекле закрытого напротив окна зажёгся огонёк… Я зажмурился от яркого света и хотел было повернуться на бок, но огонёк приветливо замигал. И не просто так, монотонно: миг, миг, миг… нет! он замигал словно мелодию: миг-миг, миг-миг, миг-миг-миг. Мелодия то нарастала, то уходила. И вместе с ней разрастался, или уменьшался огонёк. В центре его мигала и разрасталась загадочная буква Пси, напоминающая вилку Мишлена. Наконец, в какой-то миг мелодия стала до того оглушительной, что огненный шар заполнил собой всю оконную раму и свет залил комнату, будто прорвало баллон со звездой - настолько был ярок поток. Разросшейся буквой, превращённой в медный трезубец, меня подхватило вместе с торшером и, будто недоваренную тефтельку на гребне искрящейся волны бульона, вынесло на улицу. Здесь волна, утратив границы, растворилась в ночном небе, обратившись одной из звёзд на безоблачном небосводе.
Я стоял под торшером и думал, почему вместе с нами не смыло диван - ведь тогда я мог бы продолжить свои размышления в более комфортной обстановке. Дул лёгкий ветерок и я присел на обочину дороги, любуясь бугорками асфальта под своими ногами.
О, бугорки асфальта! Как мало мы обращаем внимания на самые, казалось бы обычные, мелочи! И ведь не зря! Не было на самом деле ничего примечательного в этих серых, потемневших от вечера бугорках. Да и быть не могло.
В это самое мгновение где-то совсем не далеко донеслась до меня знакомая вспышка… Настолько родным показалось мне это явление, что словно заворожённый, пустился я в путь на мигающий огонёк, подобный ночному мотыльку, спешащему к другому, такому родному, как он сам, ночному, и тоже… мотыльку.
Я двигался как во сне, замедляя шаг и помахивая, словно крылами, почему-то длинными руками. Я спешил, и огонёк звал меня, улыбался, как смайлик, подрагивая от ожидания, как воздушный шарик на короткой верёвочке… Мимо вытягивались длинной оградой спящие дома, проплывали над головой перепутанные в паутине провода, отслаивались кое-где бугорки асфальта. В общем, не было ничего странного, за исключением этого зовущего к себе маячка.
Наконец, среди окружающей темноты я уловил очертания одиноко стоящего дома. У него было не больше этажей, чем комнат, а возносившаяся к небу труба оказалась едва ли длинней трёхступенного крыльца, выходившего прямо на небольшую лужайку с аккуратно подстриженным газоном. «Граф» подумал я и почем-то улыбнулся. Из дома послышалось довольное сопение и какой-то тихий шёпот. «Пёс» - подумал я и тепло разлилось по моей душе.
Огонёк продолжал гореть в окне, но ничего, кроме него не было видно внутри. Я осторожно потянулся на цыпочках на ступеньках и вежливо постучал молоточком о порог. На секунду сопение в доме прервалось. Потом раздался характерный звук, будто кто-то перевалился с бока на бок и дверь сама приветливо отворилась. Я готовился к вспышке света, такой, что ослепила меня дома - ведь здесь таился самый источник ея, и потому зажмурился что есть силы и, немедля более ни мгновения, храбро ступил за порог.
На мгновение застыл у входа, осторожно приоткрывая глаза. Честно говоря, я не был удивлён тому, что открылось моему взору.
За прямоугольным столом сидели двое. Их фигуры, объятые мерным светом пульсирующей под потолком лампы, удивляли своей соразмерностью и какой-то нарочитой стройностью. Какое-то тепло исходило от них и я подумал было, что они и есть источник этого удивительного света. Но это было только мгновение. Лампа - самая обычная, даже без абажура покачивалась под потолком от ветра. Где-то скрипели полы - видимо, в укромных уголках дома ютились коты.
Меня пригласили сесть и услышав, каким тихим, бархатистым голосом было сделано предложение, я не нашёл в себе силы отказать. Мне предложили чай - и опять же, отказаться было как-то невежливо, хотя, признаюсь, отродясь ничего кроме артезианской сроду не пивал. Но после третьей чашки стали постепенно проступать их черты лица: с щёточками усов, они отличались друг от дружки только тем, что одно из них обрамляла полная достоинства борода. Это же лицо принадлежало наиболее рослому. Второй обходился щёточкой. Лица были серьёзны и милы. Лишь весёлые искринки блестели в их зрачках - это были мои мятущиеся до сих пор мысли.
«Тот, что выше, наверняка Луковый Пёс - подумал я, разглядывая лицо обрамлённое. Посмотрите, как хорош! Такую выправку можно получить только после многих лет тренировки! А тот, что поменьше - наверняка Граф Оман. Они ведь так и выглядят эти… Оманы… Ну, хотя бы граф - по крайней мере титул уравновешивает фамилию…»
Но сколь же я был слеп в этот миг!
- Чушь! - отрезал высокий, которого я принимал за Лукового.
«Граф» лишь с укоризной покачал головой.
Вжавшись в кресло от смущения, я едва не пролил чай на панталоны, как хозяева поспешили меня успокоить. Даже при свете волшебной лампы, мои глаза остались слепы к истинной сути вещей!
Следующие два часа ушло на объяснение, что выше названные мною имена – не более как псевдонимы, под которыми авторы вынуждены были укрываться от взоров священнейшей инквизиции и Росрыбнадзора. В самом деле? – кто будет преследовать иноземного графа и его чудаковатого любителя фитонцидов! Никто, даже зелёная эвглена из Единоклеточных. Потому как никому не нужен международный скандал и бесконечные попойки с обществом всяких там альтернатив.
Псевдонимы же, как оказалось, несли роль эстетическую и воспитательную – потому, как каждый читатель волен решать - Граф ли равен по уму Псу, или же Пёс сподобился Графскому – прелюбопытная мотивация поразмышлять над учением креационизма!
Пусть и не сразу, но я согласился с моими собеседниками. Лишь один вопрос, порождённый нежданным открытием, не давал мне покоя во всё время чаепития - каковы же настоящие имена моих новых друзей? Набравшись смелости - или кофеина, как утверждают диетологи - я задал этот вопрос, едва Граф и Пёс соблаговолили умолкнуть.
В наступившей минутной тишине я уже успел было обо всё пожалеть, но Пёс вдруг рассмеялся, а граф милосердно положил руку на своё плечо.
- Любезный профессор! - ответили они хором – Если ваше любопытство столь же велико, сколь и ваш несравненный ум, то внемлите, что истинные имена вещей не менее важны для осознания их сущности, нежели принятые в обиходе.
И тот, что назывался Графом -с лукавой улыбкой в глазах, представился-
-Афанасий. Афанасий Крот.
Тот, что долгое время скрывался под личиной Лукового произнёс голосом, полном достоинства:
- Лукьян Салтыков.
- К вашим услугам. - добавили они и протянули мне руку.
- Пусть эта тайна, так долго мучившая чешскую науку, наконец будет открыта!- торжественно произнёс Крот и задумчиво поднял глаза к лампе.
- Это знаменательный час, коллега. Миллион опунций приветствуют ваше открытие! - добавил Лукьян и достал из-под стола губную гармонику.
Я был вне себя от счастья и пустился в пляс, под знакомую немецкую мелодию. Ах! Какие славные ребята, думалось мне, пока Лукьян играл, а Афанасий задумчиво теребил запрыгнувшего на стол сфинкса.
Во всём вокруг - в мелодии Салтыкова - такого простого русского парня, в шуршании пальцев Афанасия, виделось мне что-то волшебное. Сказочное! Какие хорошие ребята! - думалось мне, когда я уже возвращался домой. Пошатываясь от кофеина, я любовно сжимал кипу, подаренных мне растрогавшимися хозяевами, текстов. Они не только позволили мне открыть свои настоящие имена - в подлинности которых я, как и прежде, не сомневался, но и одарили десятками своих вполне свежих произведений, с эксклюзивным правом напечатать в собственном научном журнале.
Что я и сделал год назад. Увы, «Вестник славянских разночтений» выходит тиражом всего две тысячи экземпляров и мгновенно распространяется между ведущими университетами Европы. Здесь же, в России, он почти не известен. К тому же искомый текст был существенно урезан брюссельской цензурой за недостаточностью шовинизма. Потому чувство долга перед наукой не позволяет мне ограничиться лишь малым тиражом журнала. В этом году, при содействии к.ф.н. профессора Сяня, мне удалось добиться публикации - наиболее полной на сегодняшний день публикации текста «Героиады» и других произведений господ Л. Салтыкова и А. Крота в том виде, в котором их предоставили мне сами авторы, причём на их Родине. То, что уважаемый читатель прочтёт в этой книге, не исчерпывает собой всего корпуса текстов наших авторов, но представляет робкую попытку первого знакомства с этими без всякого преувеличения самобытнейшими и блистательнейшими представителями российской поэзии и прозы нынешнего поколения.
Придирчивый читатель не найдёт здесь острых сюжетов и досужих домыслов, которыми так богато пространство постмодернистской культуры. Нет, эти тексты требуют едва ли больше вдумчивого чтения, чем заметки о состоянии широколиственных лесов Ямайки. Полные неожиданностей, они не нанесут вреда неокрепшему уму и послужат досугу взыскательного и вдумчивого искателя свежей литературной струи.
Дерзай же, мой юный или зрелый друг! Пусть вслед за мной озарит тебя сияние волшебной лампы фантазии!

Ёжи Звоницкий, Институт славянских разночтений, город Брагов"


Вот так-то, господа…

Написать личное сообщение    Добавить в список избранных