Виртуальная пора
Игра 2
Сергей Христовский
Заглянула скука смертная,
Посмотрела на меня,
Оседлал коня я верного,
Свою долю догонять
Интернетные прогалины,
Виртуальная пора,
И дорога эта дальняя -
Очень давняя игра.
Я скачу в плаще малиновом
Под ночной деревьев гул,
Эту жизнь ещё не минул я,
И вернуться не могу.
Интернетные прогалины,
Виртуальная пора,
И дорога эта дальняя -
Очень давняя игра.
А распутья, как распятия,
И надежды - на крови,
И становится проклятие
Продолжением любви.
© Сергей Христовский, 2013
Авторская страница: http://stihi.ru/avtor/igornina
Первоисточник: http://stihi.ru/2013/12/14/8792
Не верю
Автор: Некто Она
Закрыть глаза и ни о чём не думать.
Все «за» и «против» сводятся к морали.
Бессмысленно бежать от одиночества,
Когда слова за смыслом убежали.
Ничего не изменится
1.
Я знаю её довольно долгое время. Мы друзья уже много лет. Доверяем друг другу, как самим себе. У неё немало достоинств, но речь не о них. Я рассказал бы лучше о её причудах, кстати, в этом она очень похожа на многих, обретающихся здесь. Она слишком любит игры, настолько сильно, что, мне кажется, потеряла всякое представление о том, что её фантазии, а что реальность. Нет, я её не сужу. Напротив, я очень нежно и бережно отношусь ко всем её причудам, они на самом деле безобидны и никому не приносят вреда, как, впрочем, и пользы. Я ей часто говорю, что эту игру она затеяла зря. Но что толку, она меня не слышит и продолжает рассказывать о своих приключениях. А эту историю она мне поведала, когда я был у неё в гостях и ел изумительный вишнёвый пирог, приготовленный ею для меня.
2.
Когда она увидела в списке читателей его имя, она не ощутила ничего. Только никак не меньше получаса завороженно смотрела на экран монитора, а в голове не было ни одной подходящей мысли.
После его первого исчезновения, а потом и странного действа с отпирательством от очевидного (ей пришлось даже извиниться перед ним – вернее перед ней, он тогда пребывал в личине некой Е.), прошло не так много времени, но это время показалось ей бесконечным, растянутым, унылым, голым куском её жизни, которое, казалось, никогда ничем не завершится.
Она ничего не хотела анализировать, обдумывать, строить планы, планировать свои действия. Она знала, что не ошиблась, это был он, почему-то не захотевший признаться в этом. И понимание этого приносило ей боль. И всё это время она печалилась и переживала.
А теперь вот он здесь, под своим именем, по своей воле и даже с текстом. И она наверняка знала, что он прекрасно понимает, к кому он пришёл и для кого написал, на первый взгляд, не много значащие строки… Она поняла их как приглашение к диалогу. В ритме прозы? "Какая разница, в каком ритме будут соприкасаться наши руки, в ритме поэзии или прозы, мне всё равно, на каком языке говорить с ним, лишь бы говорить, лишь бы не отпускать рук…,"- она встала, чтобы положить мне ещё кусочек своего кулинарного шедевра.
Почему так настойчиво она искала общения с ним? Ведь можно было довольствоваться тем, что читаешь его строки, тёплые и притягательные в своей скрытой грусти и приятии всего мира. Всё-таки не только его карандаш был интересен ей. Хотелось, чтобы был и тот, кто его крепко держит в своей руке как абсолютную ценность. Хотелось, как можно тише, почти шёпотом, беседовать с ним, представляя его голос, выражение лица, взгляд спокойных, устремлённых к небу глаз. Ведь теперь она видела его лицо. Она не ожидала, что оно окажется таким незнакомым, сосредоточенным и очень мужественным. Но не чужим, это точно… не чужим, и это доставило ей необъяснимое удовольствие.
В общении с ним она находила особую прелесть, радость. Ей было приятно носить эту тайну в себе, она давала ей какую-то силу не только внутреннюю, но и физическую: было очень легко спине, плечам, в голове не шумело, и самое главное усталость, которая не покидала её в течение последних лет, куда-то удивительным образом испарилась.
Ей нравилось мысленно касаться его плеч, рук, дотрагиваться до волос, до лица, крестить его лоб, молясь за здравие и благополучие его хозяина. Все эти действия начисто были лишены каких-либо эротических фантазий. В этом было скорее чувство сестры к младшему брату или матери к ребёнку. Хотя однажды, когда она в очередной раз разглядывала его фотографию, она поймала себя на желании коснуться губами его шеи. Значит, всё не совсем так, как она себе представляет. Ну и ладно, почему, в конце концов, это должно её смущать… Главное, чтобы не смущало его. А он об этом никогда и не узнает.
Ещё сильнее её озадачило и напугало его вторичное исчезновение после одного из вечерних диалогов. Отвечал и вдруг исчез без объяснений. Был ли им таким образом предъявлен счёт к её совести, который, подразумевалось, она до сих пор так и не открыла ни в одном из банков, или же это был поворот в сюжете, что неторопливо и замысловато выводил его карандаш, или ещё что-то, о чём она даже не могла догадаться… Её ум никогда не отличался глубиной и последовательностью, а собственный карандаш никогда не имел сколько-нибудь серьёзного значения. Так, забава и только. Вот печь пироги и готовить разные вкусности - в этом она искусница. Наверное, поэтому ей трудно было тягаться с ним в изобретательности и экзистенциальности.
Об этих последних ей хотелось сказать особо. Смысл и стиль его произведений поверг в длительный ступор. Понадобилось немало времени, чтобы извлечь мысли, которые были надёжно упрятаны под искусной вязью замысловатых фраз, неожиданных переходов от одной мысли к другой и выразительных, но неуловимых в самом возникновении весьма загадочных и, надо полагать, глубокомысленных образов и, самое главное, в его отношении к ним. Долго ускользала его оценка им изложенного. Она и до сих пор не уверена, что поняла всё правильно. Так что, если ему хотелось отразить поток сознания, не отделяющего объекта от субъекта изображения, то ему это удалось более, чем вполне. Читателю же ещё долго разгадывать его головоломки, и он, читатель, их никогда не разгадает до конца, но решит по-своему и будет в восторге, что автор так тонко отразил его ощущения, хотя, понятно, автор меньше всего думал об этом, ибо он был слишком был упоён и уязвлён идеалом своего любимого, по праву, карандаша.
Так вот, его изобретательность и экзистенциальность, скрыто присутствующие в его знакомых ей текстах, всегда её напрягали и надолго выбивали из колеи: мысли постоянно вертелись вокруг, забирая всю энергию и все силы. А надо было печь пироги, безупречно отглаживать рубашки, завершать ремонт в доме, собирать ягоды на даче (их этим летом было много, как никогда), варить варенье, крутить компоты, заботиться о стареньких родителях, помогать детям в решении их бесконечных проблем, встречать гостей, между делом сочинять, как того требовали её служебные обязанности, как бы научные статьи для публикации в разных сборниках и прочее. Всего и не перескажешь…
Чувствовала ли она вину перед близкими за то, что в мыслях и мечтах своих часто была далеко и что они перестали быть абсолютной, единственной ценностью для нее? Нет, они не утратили для неё ценности, но утратили абсолютную власть над её жизнью. Чувствовала ли она вину за это? Чувствовала, конечно, но это чувство открывало в ней новые ресурсы для её неустанных забот о них, их благополучии, и это в свою очередь, служило ей одновременно и оправданием, и утешением. Такова уж степень её безнравственности и грехопадения. Что тут поделаешь? В ежедневных утренних молитвах она открывалась в своих грехах Господу и молила его о прощении.
"Нет смысла, он говорит,- она будто жаловалась мне, - одновременно приглашая продолжить наши движения в ритме прозы. И даже мостик предусмотрительно построил - очень непрочный, но всё-таки, возможный путь «в космос», в этот «ныне испечённый рай». Плод этих движений мы не убьём, нет, это было бы слишком жестоко и цинично. Ведь так? Пусть он живёт своей жизнью ровно столько, сколько ему отпущено, столько, насколько хватит силы нашей странной тяги друг к другу и желания «прислушиваться к тишине давно умолкнувших», но внезапно возобновивших «своё вещание радиостанций». Я поняла, он хорошо объяснил, как всё должно быть: вечер, не обязательно осенний, чашка чая, одна, чтобы крепче был сон. Утро под аккомпанемент хорошего настроения. День, проведённый в привычных делах и заботах. И лишь изредка, по вечерам, наслаждение от всепоглощающей тишины, в которой, возможно, будет слышно шуршание по листу бумаги очень ценного для меня карандаша и дыхание того, кому он принадлежит.
3.
Я уже допивал свою последнюю чашку чая, как она вдруг замолчала и вопросительно посмотрела на меня, всё ли я правильно услышал и понял. Мне пришлось ответить.
Резюмирую. Смысл в происходящем есть, не стоит спорить, ты ведь знаешь, что это так. Нужным оказался не только твой любимый карандаш, но и его владелец. Если тебя это развеселило, я не возражаю. В ритме прозы, так в ритме прозы. Она готова к такому повороту сюжета в твоём повествовании. Лишь изредка, ни в коем случае не на виду у всего мира, только одна чашка чая, по вечерам, и полная неуверенность в том, что с вами это чудо на самом деле происходит наяву и что смысл во всём этом есть. Название ему подыскивать не буду. Ведь от этого ничего не изменится.
© Некто Она, 2012
Авторская страница: http://www.proza.ru/avtor/nektoona
Первоисточник http://www.proza.ru/2012/06/05/379
Другие статьи в литературном дневнике:
