Разговор онлайн о детстве.
Рецензия на «Шутошная побасенка» (Сан-Торас)
"Рокфор пахнул носочками в заштопке."
Я все время удивлялся такому совпадению запахов.
Эт интересно: в школе училке во все дырки стола и стула засунуть по кусочку!
Ринад Абузаров 12.02.2015 13:18
*
Мальчишка!
Дык этаж деликатес.
Вапще-т не перевариваю вонючую пищу.
Но есть любители этой духовитой плесени.
Сан-Торас 12.02.2015 16:28
*
Эт интересно в школе - училке во все дырки стола и стула засунуть по кусочку!
И не стыдно вам училке (между прочим, это у меня на странице записано так) засовывать сыр? Это мне-то!!!
Вот ведь мальчишки бестолковские! Так и норовят начудить!!!
Надежда Туманова 12.02.2015 19:35
*
Это кто там училке газовую атаку устроить замышляет? ВОТ Я ВАС! Дневники на стол, родителей в кабинет к директору!
Лина Чирко 12.02.2015 19:56
*
Добрый вечер, Лина! Мальчишки - они и есть мальчишки! Даже в солидном возрасте!
Ну как их накажешь! У меня в классе есть мальчик: сидит на уроке, ничего не пишет. Я делаю замечание, а он на меня огромными глазами с длинными ресницами-хлоп, хлоп - и улыбается: " А я думаю!!!"
Надежда Туманова 12.02.2015 20:06
*
А я почти каждый год к ЕГЭ готовлю и всех хлопающих глазами и ушами призываю к порядку, требуя выдать мне немедля плоды "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет". Но не все выдают. Устала требовать.
Лина Чирко 12.02.2015 20:13
*
Училки педсовет устроили!!!! Рокфора им в тапки !!!!!
Ринад Абузаров 12.02.2015 22:12
*
Вообще-то любой сыр - моя любимая еда. Так что присылай, Ринад.
Лина Чирко 12.02.2015 22:14
*
Молодцы мы, Лина! Одного выманили!
Из-под парты!
Надежда Туманова 12.02.2015 22:19
*
Я Вас послушал, девчонки и просто ахнул!
Ничего в этой жизни не изменилось. НИЧЕГО. Это планида, видать, у меня такая.
Ну вот за што? Мне-то за што сичас влетело?!
Это чья идея про сыр училке? - МОЯ?!!!! Я ХОТЬ СЛОВО об этом сказаааал?!
Я энту мысль хоть где-то пооддержал?! - ГДЕ? НУ - ГДЕ?!!!
ОТ лично я, за что: " ВОТ Я ВАС! Дневники на стол, родителей в кабинет к директору!" (с)
Я люблю этих девочков-училок! Я не собирался им делать вонюче
через сыр!
Канеша, не заложу моего друга! Ничего не скажу. Пусть хоть из школы выгоняют.
Но Вы! ВЫ!!! Просто так... - под одну гребенку! Ни за что совсем ни про што!
И отак сегда!!!
"Невестка виновата!" Так ее же не было! Ну и что? ЕЕ ПЛАТЬЕ ВИСЕЛО!
Я никогда, ни-ка-да училкам ничего не подкладывал!
Я их так изводил... - словесно! ЛИЧНО! А не дета-там за спиной!
Потомушто, просто потамушта мне это НЕ СМЕ-Ш-НО, када кто-то - на кнопку. Я могу поинтересней придумать! ПЫНЯТНА?!
Лана, пускай дневник! Маме все равно не скажу! Мне ее огорчать жалко…
Я и так ее вижу раз в неделю, потому что она директор школы... а я в интернате.
...в третем классе. Я не умею читать! Я дислексик. Но никто не понимает, что
это, и я сам не понимаю… Я просто знаю, что написано в книжке, и делаю вид, что читаю, а сам только говорю, глядя в книгу то, что мне Наташка Дмитренко на перемене прочла. А буквы в глазах переворачиваются и не стоят по очереди.
И пусть, пусть Вера Пална сказала, что мне до Пашковой, как до ЛУНЫ!
Я точно знаю, что ВерПална - ДУРРА! самая круглая!
Она хотела сказать, какой я нолик в сравнении с Пашковой, которая хорошо читает. Но я не обиделся! Потому что если мне до Пашковой далеко, то Пашковой до меня точно так же ДАЛЕКО! Даже если Она ЛУНА, а я ЗЕМЛЯ - то ей до меня, так же, как мне до нее! Значит, она ничуть не лучше! совсем не
лучше меня. Пашкова даже хуже, чем я! Потому что сидеть одной на луне, где даже сесть не на что - это надо быть идиоткой.
ВО ТАК ОТ Я думаю, девачки маи:))
Сан-Торас 12.02.2015 22:57
*
Классно, Санто!
Мы тут тоже чуток пошалаили и сбежали!
А то можем кнопочку на сиденье подложить! Больно будет!
Надежда Туманова 12.02.2015 23:01
*
Дык, Санто, про Вас и речи тута не было, штоп вызывать маму? к маме-директору? на ковёр?
Лина Чирко 12.02.2015 23:03
*
Ой! Ребята! Я завтра в школу опоздаю! Побежала баюшки!
Вот здорово детям будет!
Надежда Туманова 12.02.2015 23:12
*
Я это всегда не терпел - кнопки и всякое такое.
Я просто мог сорвать любой урок - увести весь класс. Если со мной
не наладить, придется сидеть одной в пустом классе - это железно.
Новым учителям всегда говорили: главное - найдите общий язык вот с этим
мальчишкой.
Межу прочим, с интерната мы удрали с Наташкой Дмитренко, я ее в мальчика переодел. Мы в поезде спрятались - мой план - мы ехали в Америку помогать бедным детям. Потому что у нас все хорошо, мы счастливые.
Сначала я хотел зарезать себя ножом, который украл на кухне. И даже пырнул
немного, но подумал, что мог бы спасти других детей, а уж потом…
А без Наташки я не мог ехать в Америку, потому что мне не прочесть, что за
станция.
Нас искали две недели … и мама меня забрала и была со мной даже в цирке и в Большом театре на балете «Дюймовочка», потому что я очень люблю театр,
особенно балет, когда зеленая жаба украла Дюймовочку, я чуть не умер -
мурашки бежали по спине, какой прекрасной была эта злая жаба. Мама мне купила живую птицу, и она жила без клетки, я ее кормил.
Сан-Торас 12.02.2015 23:22
*
Санто, я не пойму одного:почему интернат? Почему не дома и не в школе с мамой?
Лина Чирко 12.02.2015 23:39
Вы не знаете, как этим вопросом опрокинули меня в детство.
Потому что нельзя в одном слове объяснить, почему в жизни сложилось так, а не иначе.
Если знаешь, что будет непонятно, непрочувствованно - так зачем начинать?
Я стал вспоминать, как оказался в интернате, и провалился в детство, как под снег.
Выбрался, пошел поискать свои дневники, которые вел с 9 лет, с того момента, как научился читать, это множество исписанных общих тетрадей - я рухнул в них, точно с обрыва, и летел до самого рассвета.
Как объяснить, почему я был заперт в интернате на 6 дней в неделю? А мама, самая лучшая, любимая, прекрасная… И в детстве моем, заброшенном и голодном, присутствовало великое счастье внутренней свободы.
И эту свободу я никогда бы не променял ни на какое благополучие, сдавленное насилием родительского эго и подчинением чужой воле.
Во всех лишениях и страданиях, через которые я прошел, присутствовало счастье. Потому что всегда, при любых системах давления и контроля над маленькой жизнью, я оставался Хозяином Своего Детства.
Никого не чувствовал над собой, никого не боялся.
Для меня расти в лишениях, но в любви и свободе - лучше, чем расти с комфортом и контролем.
В детстве мне думалось, что когда просыпаешься и колотит от недосыпа и холода, это у всех, просто человек так устроен - просыпается через ножи в глазах и озноб. Мне в голову не приходило, что можно приятно проснуться.
Мне казалось, что дрожать зимой, чтоб пальцы и уши коченели, это нормально - просто зима.
Мои дети даже словосочетания такого не знают: ребенок закоченел, - или такого: дай платком тебя закутаю, не то совсем околеешь. Окоченеешь, околеешь – они не знают таких слов, в которых я жил.
Ну, зима и дрожишь, как по-другому? Мороз.
Мне казалось, что желудок сосет всегда и у всех, что так он работает, потому что надо что-то есть, но не всегда есть это что-то.
Еще мне не удавалось уснуть, только провалиться куда-то.
Сколько ни стараюсь поймать момент засыпания, умирания - ускользает.
Вот жил и вдруг умер, очнулся, будто только что упал в обморок, а прошло четыре часа, светает, в глазах ножи, надо вставать.
Это детство.
Мама меня забирала раз в неделю, в субботу, всегда затемно, уже не верилось, что приедет. Там у нее школа в две смены, последние уроки в восемь вечера, полдевятого. Потом уж все разойдутся, пока ко мне на трех транспортах, да в гастроном что-то купить, очередь, вот и ночь.
А проклятый трамвай 13 номер ходил редко, с большими пропусками.
До 4-й станции - 29-тый и тройка - их много было, но поворачивал к нам только 13-тый - и он ходил раз в час.
Доедем на 29-том, до 4-ой…. Холод, тьма, снег колкий. Ни души на этой окраине. Ни фонаря, ни асфальта.
Один деревянный продуктовый магазинчик и сторожевая будка при нем, а в будке добрая старуха, лицо - печеное яблочко, в фуфайке, с ружьем. Пускала погреться, посидим у нее с мамой с часок, вот уже и 12 ночи, а проклятого 13-го трамвая нет. И мама с сумками, полными тетрадей, как гирями набитыми, да еще молоко в стеклянных бутылках тяжелых:
- Ну, пойдем по шпалам? (до дому 5 километров)
Киваю, мне лишь бы с мамой.
- Дойдешь?
Киваю. Идем.
За руку нельзя, мы же по шпалам, она меня за свою спину прячет, чтобы сечка в лицо хлестала меньше, говорить нельзя, «и не слышно слов, и не видно звезд»,
идем, идем, идем, никогда не кончаются эти рельсы, эта пурга, никогда.
Посидим на рельсах, может, трамвай загудит, но нет - и дальше идем, идем, идем...
А дома не топлено, печка, уголь антрацит и кокс, такой красивый, черный, блестящий, печка до потолка плиткой выложена, когда уголь горит, у основания он синий, потом красный, на концах желтым трепещет. Жар колючий, если лицом туда нырнуть, но не топили, кто ж натопит?
У кого силы есть?
Сначала золу выгребать, пару ведер – неподъемные, на дорогу выходить, сыпать, слякоть утрамбовывать, а утром смотришь - соседи ползают на коленях, копаются в прогоревшем угле, выбирают, что не догорело, себе несут, снова топят.
Водопровод на улице, газа нет, керогаз – если есть керосин - хорошо.
Пальто не снимаем, а у меня поверх пальто ватного платок вязаный, серый, накрест, как у пленного француза, так и сижу кульком заледенелым, жду, пока мама разожжет керогаз, нагреет воду, в бутылки зальет и пробки из газеты накрутит.
На газетах жили, усну в ее директорском кабинете, на планерке, газетами накроют, или подстелят газетку, может, и завернут в нее что-то, подложат куда-то…
Вижу эту «Правду» в кусках, эти мокрые пробки.
Потом мама быстро разденет меня, пар в комнате изо рта, и в постель.
Вот сейчас будет блаженство! Я жду этой минуты всю неделю, всю вечность.
Она откроет книжку – «Флаги на башнях» - о детях, как они жили, … я буду слушать…. блаженство.
Как я обожаю после этих вьюжных переходов, после бесконечной тоски и ожиданья этот момент: лежать с мамой, обнимать, зарываться лицом, вот так обхватить ее руками и чувствовать, что мы одни на свете и что свет - это она.
Но всегда, всегда, всегда слышу только одну строку и… не знаю, как это происходит, но проваливаюсь куда-то и лечу.
Сколько прошу: не давай мне заснуть! Я хочу тебя слушать! … ты уколи меня булавкой, у меня всегда что-то приколото этой булавкой, и если ею пырнуть, то я вскочу и буду слушать «Флаги на башнях».
Ну, весь год - не дальше строки на первой странице… На большее у меня не хватало сил.
Оказались мы в таких условиях быта из-за того, что мама любила своего брата, войну прошли, хотела с братом хотя бы в одном городе жить.
Она никогда не забывала, что он спас семью.
Война накрыла маму, когда ей было 15. Они с моей бабушкой Анной Францевной остались, а брат Владимир ушел воевать - он был офицером на военном судне.
Немцы наступали, мама с моей молодой бабушкой решили добраться до Баку. Туда должно было прибыть военное судно с братом. Ехали в поезде. У мамы был с собой только портфельчик с ее фотографиями, до войны она на артистку хотела поступать.
Началась бомбежка, бабушка кричала:
- Беги от меня! Кто останется в живых, расскажет, как мы погибли.
Поезд бомбили, они бежали и оказались в пролеске. (Рассказывая мне, как бомбы летели, мама сжималась, будто пряталась в плечи, и делала так: "Дзыыы….- БАХ!!!)
…
А бабушка металась от вагона к вагону:
- Вы не видели девочку? Вы не видели?...
Эти бомбы многое в моей жизни определили.
Бывало, что про всякие трудности мама говорила:
- Ну, бомбы тебе на голову не падают?
- Нет!
- Ну и все!
Измеряя проблемы бомбами, как-то по-другому видишь житейское...
Они добрались до Баку. У одной женщины был младенчик, но она с ним эвакуировалась, а талоны на питание для младенчика маме оставила.
Вот они вдвоем на этих бутылочках для новорожденного и держались.
Наконец военный корабль с братом причалил к берегу. Брат забрал на корабль мать и сестру и пошел к капитану просить, чтобы родных разрешили вывезти в тыл. Мама потихоньку пошла за ним, стала за приоткрытой дверью, прислушалась, о чем капитан с братом говорят.
Капитан сказал:
- Не позволю на военном судне гражданских лиц!
А брат сказал:
- Я не для того кровь проливал, чтобы мои мать и сестра оказались в плену!
Капитан схватился за кортик, и брат рванул свои ножны, а мама вбежала
и повисла на руке брата:
- Володенькаааа, не надо!!!
Капитан посмотрел на нее и сказал:
- Оставить, в виде исключения, мать и сестру на корабле.
Брат отдал честь и вышел. Мама с бабушкой сидели в каюте, к ним стучались матросы и что-то предлагали:
- Вот для матери и сестры.
И передают две сложенные тельняшечки, такие тепленькие!
Потом снова стук и новый подарок - юбки, сшитые из матросских брюк,
такие тепленькие, хорошие, шерсть плотная, красота!!!
А вечером мама с братом вышли на палубу.
Все спали, они стояли в тельняшках, обнявшись, и пели «Синенький скромный платочек» (ключевое слово - "скромный", и это ласкательно уменьшительное - синенький...)
Мама пела больше чем очень хорошо, а брат басом и мимо нот. Было ветрено... так они, прижавшись друг к другу, пели...
А потом, на семейных праздниках, бывало, они с братом, обнявшись, запоют душевно, она чудесно, а он басом и мимо нот...
Обоих уже нет на земле.
Когда военное судно пришвартовалось в тылу, моряки собрали маме и бабушке
драгоценную посылку - табак и чай.
- Зачем табак? - удивлялась мама.
- Будете менять на питьевую воду .
Моряки и брат провожали их к поезду. От платформы отходил состав с ранеными.
У входа стояла толстая проводница и твердила:
- Гражданским нельзя, поезд для раненых!
Моряки окружив проводницу, взяли в кольцо:
- Мамаша, или наши мать и сестра уедут, или вы останетесь.
Она согласилась их взять с условием, что мама будет носить раненым воду во время пути, а пресная вода - на вес золота. Мама разносила по вагону воду в бидоне, черпала из него кружкой и давала раненым попить.
Солдаты лежали на полках, курили и травили военные байки.
В одном купе было особенно весело, на третье полке лежал молоденький паренек, ему бомбой оторвало ступни ног, торчали перебинтованные култышки.
Все хохотали над какой-то армейской шуткой, а солдатик рассмеялся и забыл,
что у него нет ног. Хохоча, он свесил их с полки и прыгнул прямо на эти култышки.
Раздался крик, его прошибло потом, и он рухнул без сознания.
Стало тихо, точно все умерли.
Моя девочка-мама рванулась к солдатику и плюхнула ему на лицо всю драгоценную воду, весь бидон. Он дернулся, пришел в себя. Потом тряхнул головой, вспомнил анекдот и расхохотался!!!! И за ним весь вагон - все смеялись.
Так и доехали насухую, без питьевой воды.
Сан-Торас 13.02.2015 05:40
Вспоминаю это, а в голове звучит мамин голос, ее речь, фразы.
Не все мама измеряла бомбами.
Она еще говорила, утешая меня:
- Это ерунда по сравнению со Вселенной!
Ее интонация:
- Ты шутишь? Все-ле-нная
Ну вот, брат-полковник живет в другом городе на «военной» квартире с женой и дочкой.
Никто не хочет туда меняться, и мама нашла временные финские домики на окраине города, там кто-то готов был ехать в квартиру брата, потому что жить в этих домиках было невозможно.
Без отопления, без водопровода, во дворе помпа - ведра таскай. Без туалета: на улице сколоченная гвоздями наружу сараюшка с газетой на гвозде.
Эти домики подлежали сносу, была надежда как бы на квартиру в будущем.
Но когда жена брата увидела этот вариант обмена, она сказала: « Я сюда никогда не войду».
- А в мою квартиру пойдешь? - мгновенно спросила мама.
- В твою пойду!
Мы в центре города жили, на улице Островидова, в сталинском доме на 4-м этаже.
Так мамин брат оказался в нашей квартире, потому что мама любила его.
А мы во временных домиках, которые простояли 25 лет.
Я лично эти деревяшки стер с лица земли.
Но это другая история...
Летом там было хорошо, сирень цвела колерованная прямо в окна.
Орех чудесный, молочный, от него руки и губы черные, когда он юный.
Комнаты большие, квадратные, сад виноград - как дача… но лето только три месяца. Остальное время года - погибель.
Мебель у нас стояла 18 века, барокко, еще со времен, когда мы на Дворянской улице жили, до меня, у всех были свои дома, и кухарка своя, и университеты, но все наши погибли… все дворянство погибло.
А серебро фамильное с вензелями уцелело, и подлинники картин на стенах, такая была панорама среди угля и керогаза .
Потом город к нам подвинулся, заасфальтировали дорогу (одну), автобус пустили, дома построили, высокие, с лифтами, и мы бегали кататься на этих лифтах.
Я помню космический восторг: заходишь в кабинку - она едет! Кнопку нажал, как в ракете - ползет сама - вверх, вниз .
У нас свет часто отключали. По неделям, и у меня от этого случалась депрессия, будто внутри меня лампочку выключили, темно - не выдерживаю.
Пусть холод, только не свет... бегаю к большим домам, на окна смотрю, напитываюсь светом, наполняюсь, заряжаюсь, как батарейка.
А проголодаешься - можно в пельменную сгонять, стать у стенки, выбрать, кто поприятней, и смотреть, как он ест, и мысленно представить себе вкус и будто ты ешь: он в рот - и ты, он жует - и ты, он глотает - и ты.
Очень помогало это мое личное изобретение - светом надышаться и так вот поесть, покафтать, как мама говорила.
У мамы речь была ярчайшая и почерк удивительный, такой изумительной вязи никогда не встречал. Один раз увидишь - не забудешь. И чувство юмора, что называется наповал.
Она умела говорить глазами на "пантомимах" вслух, но только мы с ней понимаем, о чем речь.
Зарплата у мамы была очень высокая, директор школы + преподавательские часы - 420 рублей, после вычетов партийных взносов, профсоюзных, подоходного налога оставалось 380 - все что угодно могла мне купить, хочу птичку – твоя. Собаку – на! Хочу мольберт настоящий – пожалуйста, карандаши, лучшие альбомы, пианино хочу! Уже везут.
Всегда в доме рояль, мама играла, пела, как артистка.
СердИться ненаадо, вообрази, что это тайна
Сердиться не надо, я исчеезну, как мечта.
Думал, кто это СердИца? Девушка Сердица с большим сердцем.
А потом проигрыш такой красивый, а руки у мамы необычайной красоты, смотрю и сморю, не могу наглядеться.
Так почему же есть было нечего?
А мама:
- Бог даст день, Бог даст пищу!
День-то Бог, слава Богу, давал, а вот пища….ну, как, когда..
Теперь понятно, почему мы оказались в таких условиях.
А потом наступил голод при такой маминой зарплате, и я попал в Интернат… а где мой папа?
Папа умер, он погиб, когда мне было полтора года – об том отдельно.
Может, я бы и не запомнил столь ясно период нашего обнищания и полного краха, если б не мистический момент, который врезался в память ярче яркого.
Мама обладала внутренней силой, это, наверное, особый темперамент провоцирует мощные волны энергетических всплесков.
Она руководила огромной школой в две смены - больше 2-х тысяч учеников и учителей.
По воскресеньям она водила школу на разные мероприятия, называлось это культпоход. В Большой театр, балет «Дюймовочка» будто вчера мы смотрели.
В «Дюймовочке» безумной красоты была лягушка - изумрудная, пластичная. Очень выразительная.
Завучиха заболела, и мама билеты на балет раздала по классам, а долги за эти билеты в тетрадку записала.
Эту тетрадь украли, а деньги никто сам не возвращал.
Пришлось отдать свои.
Денег таких, чтобы оплатить целый театр, конечно, не было. И мама одолжила их под проценты.
Ростовщица Мери держала нас в кабале много лет.
Мама могла отдавать только проценты.
Было это мучительно, долг не убывал. Каждое первое число мы шли к Мери, сам долг был выплачен уже несколько раз, но проценты делали его нетронутым,
К концу месяца мы жили впроголодь - страшное рабство.
Однажды говорю маме:
- Давай продадим мебель, посуду и одежду…
(Вообще-то можно просто плюнуть на нее! Но мама слушать этого не хотела.
- Она меня выручила. Я дала слово .
- Тогда давай все продадим.
- Нам не хватит.
- Но начнем выплачивать хотя бы долг, а не только проценты.
Мы ходили на толчок и продавали вазы, книги, постельное белье, мама очень боялась встретить там родителей своих учеников(директор школы!)
Такой позор, говорила она, и пряталась.
А я продавец до сих пор бестолковый, торговаться не могу – противно, и потом деньги грязь… (мамины внушения). И еще она говорила:
- Тебе нельзя быть на базаре!
- Чего это мне нельзя?!
- Ты потеряешь свое лицо!
Думаю: как я потеряю лицо?
- Потеряешь лицо!
Потом рояль мой любимый продали, кресла, торшер, телевизор, диван, мамину шубу…
Наступил день, мы понесли Мери последний взнос.
Мама была счастливая, мы шли с настроением, пели, хохотали.
- Ты хорошо поешь - сказала она, - приятно!
Мери приняла последний взнос и вдруг заявила, что еще один за нами.
Мама побледнела, кровь отхлынула от лица.
- Нет, это последний взнос, Мери Аркадьевна!
Мама была кристальной честности, слова Мери ее как по щеке ударили.
А та достала тетрадку, исписанную нашими взносами, и там прямо над заплаченным зачеркнуто и рукой Мери написано - еще взнос.
- Хорошо, - сказала Мама, и мы вышли молча.
Дверь закрылась, такая коричневая, дерматином обитая, на средине без заклепки, только след от нее.
По дороге мама остановилась, она была вне себя, глаза стеклянные. И вдруг в сердцах сказала:
- Ну, если ты меня обманула - пусть у тебя язык колом встанет! А если я тебя (она это повторила трижды) - Пусть у меня! - Пусть у меня! - Пусть у меня!
Мама взяла меня за руку, и мы пошли молча.
Не пели больше. Шли прочь.
Приходим к Мери через месяц с этим последним взносом, а она в кровати лежит растяпанная.
У нее были рыженькие жидкие волосы, а тут, как пух всклокочились.
Она ни слова не может сказать, только мычит, и во рту у нее колом торчит язык, рот не закрывался.
Мама деньги бросила на стол и вылетела, я за ней.
Ее трясло буквально.
- Значит, солгала Мери… господи…
Больше мама никогда о ней не вспомнила, даже имени не произнесла.
Вспомнились мои детские стихи:
Ростовщица Мери
К дому подошла.
Кудри поредели,
Поступь тяжела.
Что же Вы так рьяно
Не стучитесь в дверь,
Или Вам карманы
Оттянул кошель?
Мялась, говорила,
Дескать, низок спрос.
Мама ей вручила
Свой последний взнос.
Что ж, прощайте Мери,
Вы нам надоели!
Это случайность, совпадение? У меня нет четкого мнения, что это. Я просто помню, как все происходило.
Ну вот и интернат, вот почему…
Сан-Торас 13.02.2015 05:41
Главное, чтобы ребенок был в тепле - такой аргумент вы бы поняли?
А препоны нам ставит сама жизнь, не надо их выдумывать – человеку трудно просто с самим собой, без дополнительных барьеров.
( Как бы ему ни облегчали его ношу, тяжесть все равно присутствует.)
Тяжесть в самой конструкции жизни, потому что страдание входит в любую ее модель.
Забота, любовь снижает напряжение, но не избавляет от него. Напряжение внутри позвоночного стержня, на котором держится все сооружение, называемое человеком. Каждый сам себе барьер, сам себя грыз, каждого ожидают потери, любовь, горечь, надрыв сердца – это входит в меню жизни.
Главное – заложить точки отсчета, то, от чего человек отталкивается, к чему тянется, на что ориентируется.
Эти магнитные точки заключены в умении напрячься, в способности к усилию в знании своих физических резервов и духовных резервуаров.
Если ребенку комфортна бытовая сфера жизни, значит, у него высвобождаются ресурсы для развития, познания и самореализации.
Мой сын вырос в бесконечной любви, в полноценной (по составу и атмосфере) семье, в сверхзаботах о нем моей мамы.
Я однажды:
– Святик (ему14), расскажи мне свой день по минутам.
– Хорошо, папочка. Сплю, слышу три хлопка. Открываю глаз. Светает. Бабушка снимает с настольной лампы мои носки…
- ПОЧЕМУ ОНИ НА ЛАМПЕ?
– Чтобы тепленькие были…
Он спал в комнате с мамой, потому что хотел – у него две своих комнаты.
Он надевал шапку ради нее, а на улице снимал – там позор эта шапка.
Он нес ей все, что лопал по дороге из школы: морожку, печенье...
Он читал ей по памяти русские стихи.
Он играл для нее 10 лет на рояле.
Он давал слово дворянина, что не нарушит то и это.
Он ложился спать на подушку, которую она освежала своими духами…
и вот… ее не стало…
Он ничего не сказал об этом, никак не проявил. Не плакал.
Прошло время.
Святика друг (по сноуборду) Миля подрался с черным парнем, пробил ему голову клюшкой.
Милю посадили под домашний арест, до первого прокола (так наказывают в Америке). На ногу надели эбонитовый сенсорный браслет, тогда полиция знает, где Миля).
Разрешен маршрут: колледж, дом и классы.
Миля должен посещать классы – для агрессивных людей – жестокость названа как его проблема
Есть отдельные классы для наркоманов, отдельные для алкоголиков, для молодых отцов, для юных матерей, для беременных, для водителей, что нарушили и т.д.)
Миля обязан ходить на встречи, где сидят злые, неадекватные люди и разбирают с психологом и друг с другом причины своей агрессии и ролевое поведение в стрессовых ситуациях.
Миля уговорил Святика пойти вместо него.
На сенсоре браслета видно, что Миля на месте класса. Но Миля за углом курит травку, а на его месте мой Святик беседует с убийцами в татуировках, хроническими зэками в распальцовках и озлобленными тинэйджерами, ОНИ разбирают причины стрессов. Каждый рассказывает свою самую сильную в жизни боль.
Люди говорят о насилии, воровстве, убийстве.
Дошла очередь до Мили. И все уставились на Святика.
– Мой самый любимый человек умер, – сказал Свят.
И стал рассказывать о моей маме.
О непоправимости смерти.
О том, что все муки излечимы, только смерть неизбывна.
Он плакал, не сдерживал себя.
Говорил о ней, о нежности, о любви и боли, о старом и молодом…
И убийца плакал, и тинэйджер, и по цепной реакции все плакали о моей маме, о чем- то своем невозвратном, горьком...
Вскоре у Святика был день рождения, и к нам пришел какой-то «убивец» в свирепых татуировках.
И вдруг этот «убивец» попросил меня показать ему фото моей мамы.
– Зачем тебе? – спрашиваю.
Тогда он и рассказал мне о той первой встрече с моим сыном, о самой сильной боли и том, как все они ревели.
А мы удивлялись, что Свят молчит… ни слова о маме…
А Мили не было на дне рожденья, он в тюрьме.
Сан-Торас 13.02.2015 05:42
*
Да, Санто, хлебнули вы с мамой горя...!
Только вот я не пойму позиции ее брата: забрать вашу квартиру, а сестру с ребенком - в неотапливаемую халупу куда-то на окраину... И спокойно жить после этого, как будто так и надо?
Ответ: http://www.stihi.ru/2015/02/14/128
Санто! Дорогой! Читаю со слезами на глазах! Господи! Сколько же выпало на душу этого ребёнка! В уме не укладывается! (…)
Наверное недаром говорят, что судьба учит нас жестоко! К счастью, я этого не пережила!
Нас три сестры, и родителям приходилось много работать, чтобы кормить семью!Я с 7 лет уже помогала сушить сено, доить корову тоже научилась, прополка огорода - тоже наша обязанность была. В основном доставались ношеные вещи от старшей сестры! Старшей покупали, младшей тоже, потому что носить уже было нечего! Помню, что мне новое зимнее пальто, моё личное, купили только в 4 классе! А я, катаясь с крыши сарая, выдрала клок, сама зашила и ходила очень долго, скрывая это от родителей! Озорница ещё та была!
Надежда Туманова 13.02.2015 08:47
*
Вы и сейчас озорница:))
В отношении детства, зрелости и вообще жизни - для меня главное – ОТНОШЕНИЯ,
ЛЮБОВЬ.
Если все есть, но люди, живущие рядом, не любы - жизнь НЕ-СНОС-НА.
Я никогда не жил без любви, поэтому мне было ХОРОШО, и в детстве тоже.
Главное - МАМА - остальное не главное. А маму я обожал.
Искренне не представляю, как люди живут с нелюбимыми - вот это настоящая мука.
Грызться, собачиться, подавлять в себе неприязнь - вот это страдания.
А все остальное - просто неудобства, при условии, что живешь в любви, можно вынести.
Мне казалось, что мои однокашники несчастные люди, да, у них были нормальные
условия жизни, но они боялись своих отцов, врали, переживали скандалы.
У меня этого никогда не было.
Конфликты и нелюбовь - истинные муки жизни, остальное можно перенесть.
В моем понятии.
Сан-Торас 13.02.2015 09:03
*
Я согласна! Добрый день, Санто! Пусть он будет замечательным!
Хотя у Вас там что уже? Полдень? С улыбкой!
Надежда Туманова 13.02.2015 09:09
*
Санто ! Комок у горла !!! Такое необходимо читать всем !
Ринад Абузаров 13.02.2015 13:20
*
Правильно, Ринад!
Надежда Туманова 13.02.2015 13:25
*
Вот и я к вечеру с работы пришла - и за чтение.
Да, Санто, хлебнули вы с мамой горя... Мне маму Вашу очень жаль. Ранимый человек, сколько несправедливостей на долю выпало!
Только вот я не пойму позиции ее брата: забрать вашу квартиру, а сестру с ребенком - в неотапливаемую халупу куда-то на окраину... И спокойно жить после этого, как будто так и надо?
И коллектив той школы, которой мама руководила, очень спокойно, как должное воспринял это самопожертвование: мы за поход в театр платить не будем, расхлёбывайте, как хотите... топайте к старухе-процентщице...
Я как-то раз попала в схожую ситуацию: собрала деньги на олимпиаду (сейчас они платные: 50 руб. с участника), а у меня их стащил семиклассник - школьный воришка. Я догадывалась, кто. Обратилась к другому семикласснику, Ромке, местному "авторитету": так и так, у меня проблема. Он говорит: "Стойте здесь, Г.А., через 5 минут принесу". Дело было в большую перемену. Принес! Правда, воришка успел потратить что-то, но это был пустяк по сравнению со всей суммой.
Санто, я поражена Вашим откровенным и пронзительным рассказом о голодном и холодном детстве, о вынужденной разлуке с мамой... Тяготы и муки не только физические, но и душевные, выковали характер. Воспитали ответственность и желание сделать счастливыми тех, кого любите... У всякого своё воспитание чувств...
Лина Чирко 13.02.2015 20:56
Линочка, чтобы лучше понимать, надо глубже проникать.
Я написал, что эти дома предназначались под снос, предполагалось, дадут квартиры - мы шли перетерпеть, а не жить. На обмен не брат дал согласие, а супруга.
Когда брат прислал телеграмму, что женится на ней (не мог оставить на сносях) ,
Анна Францевна и мама в один голос: «Мы потеряли Володю!» - и зарыдали.
Никто не думал, что мое детство заклякнет на краю города.
Школа, конечно, деньги за билеты собрала - Вы шутите? - Целый спектакль - оплатить?
Все учителя скинулись, даже завхоз Зина - просто не хватило этих денег, а дети говорили: я сдал - и все! Времени не было на уточнение, надо было сдать деньги - это же тюрьма в то время.
*
Исповедь двоечника милым училкам:
Я сильно не любил школу, мои сочинения летели апстену! Потому что
- Я убил Мартынова!!!
- У меня и письмо дошло на деревню дедушке, и Тарас Бульба по бульбе схлопотал за Андрия.
Знаете, как заканчивалось сочинение?
«Ты должен знать, что в мире есть человек, который, что бы ты ни сделал, всегда простит и примет - этот человек твой отец!»
Был скандал:
– Сын Родину предал – а ты…(эпитеты) - вон из класса!
– Отец не судья сыну! Он может умереть от позора, но убить - никогда!
Все сидели претихо. А мы орали, пока я не хлопнул дверью.
Со мной дружить не разрешали. Я оказывал плохое влияние.
Я «контра и темный элемент» – так говорила мама.
У меня не было попаданий в общие реакции, было смертельно тоскливо. Смертельно одиноко. Мир мне казался перевернутым, люди сумасшедшими.
Я любил церковь.
Зайдешь – пусто, свечи горят...
( школьные стихи)
*
Это вихрь влетел в колокола!
Это бьется сердцевина в стену,
Это звук разбуженной вселенной -
Тихо пробуждается Душа -
Бум-ла-ла над миром, бум-ла-ла!
Это ветер рвется - ветер вольный!
Ярой молнии летит игла,
Это в гулком звоне колокольном -
Бум-ла-ла над миром, бум-ла-ла!
Стою у иконы, на руки Его прибитые смотрю, не понимаю, как ОН мог отдать сына на крест. Плачу, думаю… хорошо, что у меня нет отца.
Детство – самая жизнеопределяющая пора.
Несмотря на два диплома с отличием, всю жизнь чувствую себя двоечником.
В дневнике писал:
*
Сбитая птица с полета
Грудью на землю летит!
Сердце пронзил ей кто-то,
Сердце уже не болит.
Лезвия точат о камень,
Хворост лежит у огня.
Думаю, глядя на пламя,
Птица – ведь это же я...
И в мыслях клубится
Разбитая птица,
Пронзенная ветром,
Истерзана в кровь,
Стремясь грудью алой
В небо вонзиться!
И высечь на солнце
Свой символ – Любовь!
*
Я обожал жен декабристов, но не мужей.
Они царя предали. Он им лицей дал, в Царском Селе обучал. Они же присягали!
И хотя я очень любил Кюхлю, Раевского, Рылеева ( когда во время казни они сорвались с петли, их повесели дважды, Рылеев - самый молодой, покачнулся, снова поднимаясь на эшафот, палач протянул ему руку. Он отклонил:
- За родину я готов умереть дважды).
Но как больно их предательство!
Болото… и младенца царского...
А Пушкин не пошел!
И Грибоедова люблю, и бедного Чацкого: карету мне, карету.
Пушкин встретил гроб Александра Сергеевича (тезку) и плакал.
А княжна Нина, юная вдова, написала на его могиле:
“Ум и дела твои бессмертны для памяти русской.
Но для чего пережила тебя любовь моя?”
Я назвал декабристов в сочинении “благородные предатели!” И вылетел из школы.
Двоечник – не комплекс - это тяжелое чувство изгоя.
У меня нет комплексов или зависимости, но детство полощется во мне словами: «контра и темный элемент».
Мои дети до сих пор обожают мои детские дневники.
С 9 лет вел, спасался в дневниках.
Все, о чем я промолчал, есть на тех страницах - и про Пашкову с луной и землей, и про классный час.
Цитата: «Сегодня на классном часе была встреча с интересным человеком. Пришла медсестра и хвасталась, что она 35 лет проработала на одном месте. Она пример. Мы должны ею гордиться.
Я слушал и представил, как она ходит целых 35 лет по одной дороге в свой медпункт.
Там, наверное, траншея протерлась - идет на работу, одна голова торчит.
Мама говори: если тебя все время ругают, подумай, может, причина в тебе. Все ошибаться не могут.
Неужели я такая гадость?
Вот все гордятся этой медсестрой, а для меня такой подвиг – ужасный ужас.
Значит, что самое лучшее для них, то самое худшее для меня.
Выходит, я лучше, если их лучшее для меня – худшее?
Я еще завтра об этом подумаю. А вдруг мама права?
Завтра:
Так что ж мне, стремиться стать медсестрой и еще 35 ходить в эту школу?
А потом рассказывать детям, как это интересно?
Нет, мама неправа. Все могут ошибаться!
Они сожгли того умного, который один знал, что земля вертится, а все думали, что стоит на китах.
Идиоты все! ВСЕ! ВСЕ! Идиоты.
И эта медсестра, которая думает, что она герой. ИДИОТКА!!!
Надо объяснить это маме. Кто-то же должен что-то понимать».
9 класс:
Шестнадцать лет! – стою в тени.
Мир сер и туп, фальшив и скучен.
Живые – только фонари,
Надежда – только верный случай!
Банальность слов ломает слух,
Смирение – ломает волю!
И каждый слеп, и каждый глух,
Но каждый выбирает долю.
Ну, поднимись же над землей!
Ну, оторвись, взлети, стань лучше!
Будь маяком! Взорви покой!
Разбей тоску, сомненья, тучи!
Ты вознесись, ты воспари –
Прерви земное притяженье!
Сверкни, сверкай, огонь зажги:
Любовью, Гением, Служеньем!
Я не всегда умею входить в состояние детства, оно годами не всплывает, но школьная летопись многое открывает в человеке.
И все-таки мне удалось обуть школу жестоко. Это Вам не кнопки подкладывать! Я же говорил, что могу придумать получше.
Это была моя 8-я школа, после того, как выгнали из 7-ой, мама сказала, что я никогда не стану врачом.
ВСЕ. Решил сдаться – исправился. Остановил даже безумные любови, которых в этих дневниках, конечно, есть:
*
Мы гуляли по равнине,
По нескошенной траве,
Небо было ярко-синим
В вышине!
Мы стихи читали в голос,
Размышляли о судьбе,
Спелый развивался колос
На стебле!
Мы ловили дождь и звезды,
Все казалось трын-травой!
Юности не нужен роздых
И покой!
Не нужна фальшивость речи
Стадность, сбитая в стада,
Обниму тебя за плечи
Навсегда.
*
Наша классная дала мне блестящую характеристику.
В новой школе я выявил безупречное поведение. Ни одного опоздания. Ни единого пропуска. Готовность отвечать. Все домашние задания, все тетради на медальку. Все стены в школе в моих стенгазетах – десятый класс, я приличный выпускник, комсомолец.
И все же я "сдел школу" - контру и темный элемент не перекуешь.
Экзамены уже сданы. К выпускному вечеру нужно подготовить аттестаты. Классная вызывает тех, у кого хороший почерк, меня и Галку Сорокину.
Нас закрыли в классе на ключ - заполняйте аттестаты!
Перед нами стопки аттестатов и табелей нашего класса.
В аттестат надо выставить годовую из табеля и каллиграфически написать: «хорошо», «отлично», «удовлетворительно».
Тогда при поступлении конкурс аттестатов имел зверское значение.
От этого зависела судьба, например, армия или институт.
Не знаю, что меня дернуло, сижу и ставлю свои оценки, леплю – где тройка, 4, где 4, ставлю 5.
Всем на балл повыше, повыше.
Не знаю, как рука не дрогнула.
Ну, закончили работу, сдали аттестаты.
Иду домой, лицо горит: Боже, что будет? Дикий страх – ужас.
И буквально следом звонок в дверь.
– Тебя к директору вызывают - срочно!
Иду, ноги волоку, а ноги ватные и свинцовые одновременно. Себя костерю: выгонят или засудят?
У нас такая коррупция была, за оценки - и взятки, и одолжения, дрожали над каждым баллом. Родители паслись в школе, заискивали: просили, платили.
Подхожу к кабинету директора.
Он располагался слева от входа на первом этаже.
Стучу, как по плахе, ни жив ни мертв, приоткрываю дверь, заглядываю, директор голову вскинул, смотрит поверх очков:
– А, пришел! Молодец, будешь знамя выносить! Иди в актовый зал.
И никто никогда ничего не сказал. Будто не было этого.
Нас в том выпуске 32 человека поступило в вузы – почти весь класс.
Так и не знают, кто им подмахнул эти пятёрочки. Молчание.
*
Воскресенье, 15 февраля 2015, 21:29
*
Ничего себе история детства, Санто!
Здесь целый роман писать нужно!
Добрый вечер!
Надежда Туманова 13.02.2015 23:48
Санто!
Я всё детство объединила: если убрать "посторонние" реплики - мои, Надежды, Ринада - то получится связный рассказ. Его можно разбить на главы.
Дали с "Дневником одного гения" отдыхает!
*
Спасибо за это!
Но о гениях, ненене! - речи нет и, потом, Дали все же художник, а не поэт,
да и детства моего в этих трех рецах - капля!
Ведь, несмотря на путь домой через интернат по шпалам, я был самым супер богатым, буржуйским ребенком в стране!
Просто в беседе, мы не дошли до этого факта... страшная зима, когда-нибудь кончалась, наступало лето…
Мама брала большой, зеленый грузовик с водителем,
грузовик, типа военного с открытым кузовом, и мы ехали
в огромный, многоэтажный Детский Мир.
Возле магазина я выпрыгивал из грузовика и несся по этажам.
Почти целый день мы проводили в Детском мире - я выбирал ВСЕ что душе угодно:
цветные карандаши, альбомы, игрушки: 10 конструкторов, 20 пожарных машин,
лодки, катера, игры, краски, пластилины…
Особенно любил цветные бруски, пахнущего пластилина, все это загружали в зеленый грузовик до самого верху!
Я утопал в новых коробках!
Мои игрушки везли через весь город, потом их сгружали просто на пол - горы всевозможных игрушек я погружался в этот мир, не выходя из комнаты.
Такие дары у меня были - всегда, все детство! Кому еще дарили игрушки грузовиками ?
У мамы никогда не было отпусков, балет Дюймовочка - очень дорогое удовольствие,
и каждое лето мама работала директоров Пионерского лагеря - закрытие смены 31 августа, в ночь на первое сентября она гладила мне белые гольфы, форму и затемно отвозила в интернат - утром у нее открытие
школьной линейки - день занят до ночи, каждый день до воскресенья.
Все эти дары покупались на 6 - 7 отрядов, сгружались в пионерской комнате, первая смена начиналась дней через пять, я был один ребенок на территории пустого лагеря и делал что хотел.
В детском мире мама была занята, формой на все отряды, плавательными принадлежностями в гигантских количествах, и прочими
неинтересными ненужностями. - Игрушками заведовал я - все было подотчетно, но я этого не знал, не осознавал.
Домой никогда ничего не брал, просто потому что лето было вечным…
это - один бесконечный солнечный день - все три месяца.
Я очень ждал детей, радовался, когда они, наконец прибывали - наступал шумный праздник - с восторгом "делился своими игрушками" - все же играть одному - горьковато.
Я был директорским ребенком в старших отрядах, меня всегда любили,
потому что со мной можно было "затеять" - я все знал, ничего не боялся, был готов на любые подвиги.
Все же целое лето в коллективе под горн, строем, не легко - без приключений не бывало .
Мы сдруживались на смерть с клятвами у костра - костры были до неба.
Сложенные конусом ветки в два этажа, поджигали горящими факелами.
Костер пламенел, трещал, а мы скакали вокруг с диким воплями священного восторга первобытных людей и клялись, что никогда не забудем друг друга.
Потом все разъезжались за день, как за минуту и я оставался один, среди тишины, пепелища
и пустоты…
до следующего заезда - чужого и ненужного… игрушки тоже не нужные… ничего не нужно.
Другие статьи в литературном дневнике:
