Праздник, который всегда с ними,или Пропущенные буквы 25 апреля 2012, 15:25 http://www.izvestia.ru/news/522965 Писатель Дмитрий Ольшанский — о путешествии сталинобусов по России Иосиф едет по улице, гордо поглядывая на девочку. Пока он тут катался, она набивала и распечатывала документы и бежит теперь на бизнес-ланч. Иосиф легко обгоняет ее; он спешит, но не теряет торжественности. Его белый мундир выглядит слегка фривольно, но и он сам, и те неравнодушные люди, что занимались его маршрутом, знают: он правильно сделал, что нарядился. Уж кто-кто, а он имеет право на праздник. И дело даже не в том, что Иосиф — как сообщают неравнодушные люди — всю жизнь боролся, отчаянно преодолевал, достойно вынес нечеловечески тяжелую ношу, предвидел и сделал все для того чтобы, а еще принял, поднял, сломил и добился, вовремя уничтожил и победил. Да, победил, но едет по улице он такой красивый вовсе не из-за этого. Скорее, Иосиф заслужил праздник, потому что это он родил эту улицу и все дома, на ней стоящие; он построил и все конторы, на ней находящиеся; он придумал и тот язык, на котором говорят документы, из этих контор исходящие, он сочинил; и даже лица тех, кто по этой улице ходит, отчего-то о нем напоминают. И только к девочке, бегущей на бизнес-ланч, Иосиф никакого отношения не имеет; впрочем, и она его, кажется, не замечает. Иосиф едет по улице, а в больнице никто не может остаться. Хотя какая это больница, какое там может быть вообще лечение?! Но ведь дело не в этом, пусть бы там только кровати стояли и воду давали, неважно, а важно не выходить на работу, ни в коем случае не возвращаться на работу, лишь бы три дня, лишь бы пять дней, лишь бы неделю не ходить на работу, кто не работает — тот живет. Но как остаться в больнице? Никак, кто не работает — тот выздоравливает, и его выписывают и прогоняют. А что вы думали: заведующая — бандитка, фашистка, палачка — уж очень боится за свое место. Ну что может быть ужаснее выздоровления? Но вот видите-видите девочку? Вы не поверите, но фашистка ее почему-то оставила, говорят, бандиткина дочка когда-то давно умерла от туберкулеза, а эта девочка чем-то ее напомнила; а может, и врут, какая разница, главное, девочка уже месяц как не выздоравливает, ну что ты будешь делать, совсем, значит, больная оказалась. «Умеешь на машинке печатать? Будем считать, что умеешь», — это ей палачка сказала. Вот она и сидит за машинкой, двумя пальцами, конечно, печатает, но старается; а тут проверка какая-то неожиданная, бандитка вся серая, бегает, мечется, бумажки хватает, вдруг что-то увидела и давай орать: «Да что ж ты мне тут понаписала! Это как понимать — сиф?! Где у тебя первые буквы, где, где они?! Это же святое имя! Ты думаешь, это тебе с рук сойдет! А сиф у тебя самой скоро будет, это я тебе обещаю!», и уже ясно, что девочка вот-вот выздоровеет. Ничего не поделаешь, человек так устроен: он то болеет, то выздоравливает, и никто не может остаться; хотя никто не спешит, спешит только Иосиф, легко обгоняющий прохожих на улице. И хочется как-то сорвать его праздник. Хочется растоптать его отчаянное преодоление, выбросить его нечеловечески тяжелую ношу, отменить его победу, перекрыть его улицу, снести его дома, разогнать его конторы и запретить язык их документов; и лица, лица, как-нибудь переделать, перекроить эти лица, напоминающие о нем; и посадить всех неравнодушных людей; и обязательно закидать всякой дрянью его белый нарядный мундир, совсем как в школе, когда швыряются тряпкой и с мстительной радостью потом кричат: «сифа! сифа!» И тихо прибавить: ты больше никуда не поедешь. Но слишком поздно. Пусть едет. Здесь и сейчас — на этой улице, среди этих домов, этих контор, с этими бизнес-ланчами — поздно мстить за больницу, в которой никто не может остаться, потому что она давно снесена и распалась на незаметные и непредставимые частицы, поздно мстить за машинистку, которая не умела печатать и пропустила две первые буквы, и теперь странно даже думать о том, что где-то не пойми где еще лежит то, что ею когда-то было. Поздно доказывать Иосифу, что он не заслужил этого мундира и этого праздника, ведь Иосиф — автобус, он и должен легко обгонять прохожих, а белый мундир — ну, мундир, заплатили художнику — он и нарисовал, а заплатят другие — он нарисует палачку, машинку и девочку за машинкой, так похожую на палачкину дочку, умершую от туберкулеза. Но сходство обманчиво, а жизнь спешит. Жизнь спешит, и никто не может остаться, ведь всех так быстро выписывают и прогоняют, что уже не получается никому отомстить. Ничего не поделаешь, человек так устроен, что если он болеет, то потом выздоравливает. И потому девочка, бегущая на бизнес-ланч, не замечает Иосифа — ну едет себе какой-то раскрашенный автобус и едет, неинтересно, — как не заметила она и буквы, которые пропустила в документе до этого, так, мелкая описка, ничего особенного, к вечеру девочка все доделает и пойдет в бар пить шипучку. И это значит, что Иосиф все-таки не победил. Читайте далее: © Copyright: Борис Рубежов Пятая Страница, 2012.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
