Мои друзья. Роберт Сервис

Сверху на нарах лежал убийца, снизу – отпетый вор.
Я же валялся посередине, в язвах, потухший взор.
Как я не помер в том маленьком доме, не понял я до сих пор.

Весь обмороженный, с черною кожею, жив или нет - не поймешь...
Пальцем нечаянно ткни меня в бок – сразу насквозь проткнешь.
Зубы и десны спасать уже поздно – смерть, ну чего ты ждешь?

Я был уверен - конец мой близок, и мне до сих пор не понять,
Какой им был смысл свои тратить силы и от цинги спасать?
Никто же не спросит - где его кости, отчетов им не писать.

Но нет же - на печке варили хвою, как с малым возились со мной,
Убийца болячки мои обмывал не морщась, золою подсушивал гной,
А вор улыбался и молча старался кусок мне подсунуть свой.

Да, они были дурными людьми и по ночам сквозь сон
Я слышал - убийца о тех вспоминал, с кем не поладил он,
Второй ему в масть - как лучше украсть, коль золота слышен звон.

И вот наступил этот горький рассвет - серенький и кривой,
Когда они, в шкуры меня завернув, собак заменили собой,
В санки впряглись и к посту поплелись - сто миль под метелью злой!

Я не забуду вовек этот путь, что сделать они смогли.
И хруст, хруст, хруст, хруст - ломавший наст до земли.
Дышал или нет, не могу дать ответ, я лежал, а они волокли.

Сто раз умирал и опять воскресал, чтоб очнуться и видеть, как
Солнце мелькало сквозь иней ресниц и снова кромешный мрак.
Слезы текли, а они волокли, пока день, наконец, не иссяк.

Те остановки, что делать пришлось, когда силы кончались идти …
Я богу молился, чтоб больше их было на дьявольском этом пути!
Тех двух ненавидел, кипел в обиде, что надо опять ползти.

О, как умолял же я бросить меня, пусть саваном станет снег!
И как я плакал и проклинал их, вновь начинавших бег,
Спины согнувших, хрипящих натужно, этих двух человек.

И снова все было как в страшном сне, молился - чтоб помереть,
От них, не дававших отдыха мне, спасеньем была бы смерть...
Очнулся - огни – а значит смогли на пост меня допереть.

И друг мой Убийца, и друг мой друг Вор стояли лицом к стене,
Оба в наручниках, хмурою тучею, что ж - заслужили вполне,
Но лишь призовут их на Страшный суд – позвольте там выступить мне!

MY FRIENDS

The man above was a murderer, the man below was a thief;
And I lay there in the bunk between, ailing beyond belief;
A weary armful of skin and bone, wasted with pain and grief.

My feet were froze, and the lifeless toes were purple and green and gray;
The little flesh that clung to my bones, you could punch it in holes like clay;
The skin on my gums was a sullen black, and slowly peeling away.

I was sure enough in a direful fix, and often I wondered why
They did not take the chance that was left and leave me alone to die,
Or finish me off with a dose of dope - so utterly lost was I.

But no; they brewed me the green-spruce tea, and nursed me there like a child;
And the homicide he was good to me, and bathed my sores and smiled;
And the thief he starved that I might be fed, and his eyes were kind and mild.

Yet they were woefully wicked men, and often at night in pain
I heard the murderer speak of his deed and dream it over again;
I heard the poor thief sorrowing for the dead self he had slain.

I'll never forget that bitter dawn, so evil, askew and gray,
When they wrapped me round in the skins of beasts and they bore me to a sleigh,
And we started out with the nearest post an hundred miles away.

I'll never forget the trail they broke, with its tense, unuttered woe;
And the crunch, crunch, crunch as their snowshoes sank through the crust of the hollow snow;
And my breath would fail, and every beat of my heart was like a blow.

And oftentimes I would die the death, yet wake up to life anew;
The sun would be all ablaze on the waste, and the sky a blighting blue,
And the tears would rise in my snow-blind eyes and furrow my cheeks like dew.

And the camps we made when their strength outplayed and the day was pinched and wan;
And oh, the joy of that blessed halt, and how I did dread the dawn;
And how I hated the weary men who rose and dragged me on.

And oh, how I begged to rest, to rest - the snow was so sweet a shroud;
And oh, how I cried when they urged me on, cried and cursed them aloud;
Yet on they strained, all racked and pained, and sorely their backs were bowed.

And then it was all like a lurid dream, and I prayed for a swift release
From the ruthless ones who would not leave me to die alone in peace;
Till I wakened up and I found myself at the post of the Mounted Police*.

And there was my friend the murderer, and there was my friend the thief,
With bracelets of steel around their wrists, and wicked beyond belief:
But when they come to God's judgment seat - may I be allowed the brief.