Андрей Тавров
*
ЭЛЕГИЯ С ЧЕЛОВЕКОМ БЕЗ ЛИЦА
*
Он по парку идет, шар хрустальный разряд во рту,
наготой укрывая собственную наготу,
среди красных кленов, как бритва в себе, один,
человек без лица, утки с дудочкой господина.
Забыло свое имя, как зренье вкладывает в глаза,
как сверкает запонькой поврежденная стрекоза,
или как застревает меж цифрами горб волн,
или утро с пепельницей и в море открытым окном,
где ветром полны
веера пальмы, сошедшиеся в одном
фокусе, оптики ли, трепещущего листа ,
юбки ли на полу, камни ли на кольце...
С неподвижной точкой в ;;лбу он меняет место,
сходясь то в искре трамвая, то в дальнем лице.
Уловлен ориентир, он по краям — ничто:
хлопок без обломков, железнодорожный мост
без реки и берега и без птенца гнездо —
в гробу он видел — не раз — жители этих гнезд.
В гробу он видал небесных солдат,
из гроба встают, чтобы обнять тебя вместо своих
общих эллипсов, точку, вместо всего креста,
выбегая на жизнь, как в прятках бегут на звук.
Лицо его там, где окружение всегда нигде,
с центром во лбу и в роще, где ястреб растаял льдом,
тараня клювом тупым синяя высь на высоте,
в вывернутой матрешке сфера увидела свой общий дом.
Решка с орлом находит себя пятак,
небом и дном — схватывает овраг,
лицо без лица — идя в себя без рук,
как свеча, озаряя ее же рожденный круг.
Тут не в ритме дело, хотя, что же за Рим без стопы,
море стелет тебе с Горацием между взмахом постели,
книга с бережной буквой-держателем крылатых львов,
тело Земли кренит, как ушедшая в небо ель.
*
*
*
ГОРАЦИЙ
лысый пузатый к тому ж приземист
единица ритма разностопные строфы на четыре
из морды льва рвется фонтан
зелен бассейн пока падают листья и тишина
стоит на форуме напряжена как воздушный бицепс
рассыпая кроны меняет пристальная как пристань
в зрачке морехода
плешь на львиную голову с буруном гривы
руки на белогрудых ласточек живот на
каменную сову все вместе блуждает сомнамбулой
в синей осени
в постели одни движенья у всех либо рвешься
туда откуда уйдешь
как на растяжке боксерская груша
либо внутри хрустального шара
становишься медленным шаром
с чуткой Неэрой
чтобы позже принять любую из форм
обернувшись белым быком отцом дождем ли медведицей
или заигранным лебедем вмерзшим в себя
ледяным кристаллом с башней фригийского града
красноклювым
гулким внутри как вокзал ночью
пока время не вышло
обирая тело дарует ритм и нездешний гул старость
у бассейна с оливой музы и нимфы из круглых нимбов
смотрят на твою новую оду
как будто лайнер ушел а иллюминаторы остались висеть
в тишине над водой
*
*
*
РИМСКИЙ ДРОЗД
на выгоревшей траве
из слепка обратного выйдя
из груди наблюдателя
пустота становится плотью
а плоть пустотой
как в домах геркуланума
двадцать четвертого жаркого августа
и колизей как сланцевый ерш из воды
больше дым а не рыба
пронизан лучами
дрозд ищет в траве червяка
сознание
его окружает сферой
с бесконечным радиусом
здесь скачет малая часть
и фокус глаз его светел
пустой слепок в груди человека
схвачен обратным шаром
как велосипед исчезает
в центре бегущего колеса
чтоб расшириться с той стороны
где уже растаял
где мы есть но светлы зреньем струей
фонтана жалобой мухи пенями титира
на тонкой свирели
дрозд расходясь фокусом
образует амфитеатр
и кузнечики говорят в руинах
как мы пропали друг в друге
и возникли снова
а бездонные сферы в пространстве
играют как голуби
сходятся в сердце дрозда
собирая его воедино
августа в позвонке бомжа
клеопатру в кузнечике
множа слепки и паузы друг в друге
не утеряв ничего
ах дрозд дрозд
до смерти прост
стоит во весь рост
не идет на погост
сам себе мост
до людей до звезд
сам не свой клюв
сам не свой хвост
Другие статьи в литературном дневнике:
