Алексей Рафиев
*
Алексей Рафиев, 1972 - 2022 гг.
*
*
*
Я ребенок башенного крана
и почти умершего трамвая.
На меня сошли с телеэкрана
первая, вторая мировая.
Я учился музыке у Блока,
я читал про то, как плачет Таня.
Но двадцатый век уже отклокал.
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Память, ты слабее год от году.
Это не причина, только повод
лишний раз убить свою свободу,
замотаться в телефонный провод
и хрипеть в осипшую мембрану,
одурев от кофе и амбиций -
я ребенок башенного крана,
я случайно выживший патриций.
Тихо ходят стрелки по запястью,
время перемешивая с ленью.
Слишком мало было в жизни счастья,
если брать на душу населенья.
*
*
*
ПСЕВДОРОМАНС-6
В том, что в Зимбабве детям нечего есть
Тоже виновен я, как и во всём остальном.
Видимо, это какая-то высшая месть –
Что-то вроде очереди в гастроном.
То, что может растаять к весне ледник,
Как и всё остальное, – моя вина.
Вот от того я сегодня душой и сник,
Вот от того-то горем душа и полна.
Как же на свете с этим дальше мне жить?
Только представлю – сразу у горла ком.
Я виноват даже в том, что повесился жид,
Жальче всего, что я не был с ним близко знаком.
Не собираюсь я впредь ничего отрицать.
Слишком много во мне накопилось вины.
Если б вернуться назад лет этак на «дцать» –
Сколько плохого не сделал бы я для страны.
Жаль, но, увы, ничего не воротится вспять.
Время безжалостно – нет одинаковых рек.
Я умудрился даже Кого-то распять,
Чтобы воскреснуть – и в этом мой высший грех.
*
*
*
Не бойся падали. Вокруг тебя — святое.
Внутри тебя — покой и тихий свет.
Молись, как хочешь — лёжа, сидя, стоя,
но лишь молись — один тебе совет.
Все остальное — было, есть и будет
всегда таким, какое оно есть.
Ты — Будда, просыпающийся в будде,
и при тебе твоя святая месть.
Ты — меч в руке Николы Чудотворца.
Ты — выживший Архангел Михаил.
Смотри, как светит в небе твоё солнце,
как неделима — кто бы не кроил —
твоя страна. Она — твоя Невеста —
земная пядь твоей — твоей! — души.
Ты не найдешь себе другого места.
Они твои — все числа, падежи,
безличные и личные глаголы
теперешних и будущих времен.
Твой Бог к тебе сошел с твоей иконы,
и нет сомнений в том, что это Он.
Владей по праву миром и Державой
и ничего не бойся никогда.
Тебя за этим Мать твоя рожала —
в смертельных муках — раз и навсегда.
*
*
*
*
мне говорили:
1. вступай в комсомол;
2. обязательно окончи институт;
3. держись подальше от уголовной среды;
4. не пей - козлёночком станешь;
5. работай и зарабатывай;
6. мы тебя любим...
чего я только не слышал!
но сделал всё так, как сделал -
никуда не вступил,
ничего не окончил,
отмотал срок и трижды оказывался под судом,
уходил в многомесячные запои,
не имею трудовой книжки,
а за три года не уплатил ни копейки налогов,
попутно потеряв пенсионную карточку,
чуть не умер от одиночества,
превратил смерть в игрушку...
меня пытали,
убивали,
заколдовывали,
травили ядами и химией,
вербовали и опутывали интригами,
предавали и подставляли,
у меня отобрали детей,
меня лишили крыши над головой,
я научился прощать то,
что годами прежде не мог себе даже представить,
родился вторым рождением,
воскреснув из мёртвых первым воскресением,
пришёл по воде,
осознал себя духом,
вспомнил, кто я такой,
вот-вот подчиню себе таблицу Менделеева
и - следом - всю эту их магию,
заново учусь любить...
я мог бы стать святым уже сейчас,
но тогда надо уходить от человечества,
а я полюбил людей...
любовь никогда не бросает раненых...
*
*
*
и летишь, как Жар-птица,
в восьмой заре –
возвестить земле,
рассказать стране
о пришедшем судить Царе.
и становишься всем –
всем, что было, что будет и есть,
и Архангелов – семь –
из огня по воде –
через весь
остывающий мир,
ледяные края
у которого – острые бритвы.
и мне чудится, что я давно не я,
а лишь тень молитвы.
*
*
*
как в тисках, мои мысли зажаты –
для того, чтоб не лезть на рожон –
среди ужаса нынешней жатвы.
среди вечных Литовских княжон
проступают сквозь вымыслы тени,
утопают в туманах миры.
я остался, как водится, с теми,
кто проспал до предельной поры,
чтоб теперь – поднимаясь из праха –
вспоминая себя, словно сон –
без упрёка, претензии, страха –
те, кто временем был занесён –
вдруг очнулся – бессмертием Света,
вспышкой новой, сверхновой звезды –
и воздали живущим, и это
стало знаком пришедшей весны.
*
*
*
КРЕСТ
я привык к этой боли, как привыкают к зиме.
наблюдая за поступью Искариота,
надоело мне взгляд пригвождать к земле –
словно это меня предал кто-то,
и не хочется, как же не хочется ворошить
всё, что было до смерти – всё, что тогда случилось.
умереть ради жизни – чтобы воскреснуть, ожить –
чтобы время нелепое остановилось.
так и сталось! а это ли? кто ж его знает теперь –
за потрёпанными веками вранья и спеси?
остаётся поверить, а хочешь – вовсе не верь,
а захочется если, то и рассмейся
над слезами любимого ученика,
над бесчувственным силуэтом промёрзшей Мамы.
и неважно, что днём вчерашним стекли века
и сердца омертвевшие вычурны и упрямы –
всё пройдёт, всё прошло, боль утихла, понять бы лишь
из беспамятства вырывающуюся стоном
Магдалины истину: – Ты не умрёшь, Малыш!
Ты воскреснешь вне времени, над Законом... –
и висеть, как тряпка, капая кровью в песок,
отверзая гробы, разрывая завесу Храма,
чтоб подумать с Креста в последний самый разок:
– Потерпи, я вернусь к Тебе, милая моя Мама...
*
*
*
ЛЮБОВЬ
поднимаясь над болью и уходя совсем
за пределы бесчувствия, памяти, даже ума –
страха нет, смерти нет! лишь руины остались от стен,
и свободна Вселенная, и тюрьма
приняла тех изгоев, которые тысячи лет
ворожили над памятью человеческих грёз...
я согрелся, укутавшись в звёздами вышитый плед,
растворившись в ответах на каждый мой детский вопрос.
я согрелся... дыханием Духа наполнен мой дух!
я лечу вместе с ветром – ничем и никем не объят,
кроме Бога богов – одного, и не может быть двух –
сквозь обители рая – до царских своих палат.
и нетварная Троица мне освещает путь,
освящая меня, примиряя меня с собой.
страха нет, смерти нет, нет силков и пут –
лишь любовь правит миром, любовь правит миром – Любовь...
*
*
*
МОЛИТВА О ДЕТЯХ К ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЕ
Царица Небесная, Матерь земная –
я солнце и одновременно луна я,
и времени нет – всё сжимается в точку.
ах, Мама, спаси мою старшую дочку,
и младшую Аню, и среднюю Еву,
и сына, и чтоб они тоже по Небу
гуляли, и чтоб они тоже любили,
и были, как люди – людьми чтобы были.
*
*
*
О ПРАВЕДНОМ ЛОТЕ
Или смысл в том, чтобы всё свернуть – и уйти?
Если смысла нет даже в этом, то – что тогда?
Ты лети, душа моя, белым крылом лети –
голубиным, лёгким крылом сквозь мои года,
через сумерки прошлого и череду сует.
Обернусь ли когда? – Ни к чему это, ни к чему.
Вон – Содом с Гоморрой – были, и больше нет.
Плачет Лот, и жарко – аж пот течёт по челу.
Плачет Лот по жене, застывшей теперь столпом
посреди дороги из страшного небытия.
Слёзы падают в пепел. Он бился б о камни лбом…
Поначалу и бился, но толку нет от битья.
Пот смешался с пеплом. Черна, как лицо, душа,
и такая тяжесть на сердце, такая мгла…
Лот глядит на дочку, которая не дыша
шепчет: – Мамочка, мама, как же ты не смогла? –
А вторая дочь, как могила, как смерть, как стон,
распласталась крестом по покрытой гарью земле.
Смотрит Лот и будто бы видит кошмарный сон –
словно жизнь он свою хоронит в этой золе.
– Боже, Боже мой… – Задыхается Лот. Губа
задрожала, брызнула в ночь слюна.
Липкий пот течёт по лицу с ледяного лба,
за редеющим пеплом угадывается луна.
За веками памяти, за чередой эпох
Лот зовёт на помощь, не слыша совсем уже
ни себя, ни Бога – но отвечает Бог –
и становится легче Лоту, и на душе
у него не так обречённо, не так темно.
Что-то будет ещё – за этим ужасом тьмы.
Не смотри назад, мой Лот, покидая дно.
Не верти башкой: уходя – уходи из тюрьмы.
*
*
*
ОТЦУ ВЕНЕДИКТУ
да и попробуй тут сказать хоть что-нибудь,
или не пробуй, не пытаясь даже
глазами сердца неприметно по Небу
увидеть всё, что есть от века – наше.
мы – дети на земле, и Слово Отчее,
нам Сыном данное в сиянье Севера,
и всё, что будь помянуто не к ночи и
упразднено пришествием спасения –
пусть славится отныне, чтоб видения
подвластны были образам подобия,
и Дух Святой – лишь вглядываюсь в тени я
в глаза по-детски смотрит исподлобья.
*
*
*
ПРОБУЖДЕНИЕ ОДИНА
вихрями смою, ужасом закружу,
выжгу ветрами всех четырёх сторон
тех, кто с оружием к моему рубежу
выйдут, осмелясь, чтобы занять мой трон!
всё, что моё – упаси это, мой Господь,
тронуть кому-то – отныне и на века.
я потихонечку вылезаю из-под
сна – меня крепко держит Твоя рука.
аж из Голгофы – деревом на горе –
я поднимаюсь вместе с Богом богов...
будет размолот костью в чёрной дыре
каждый из нераскаявшихся врагов.
Слово – и точка! гимны и плачи – вздор.
образы Слова – русской речи удел!
я поднимаюсь – в руках моих Локки и Тор –
я возвращаюсь к душам в темницах тел.
вместе со мной шеренги – моя семья –
здесь и сейчас – на просторах моей Руси.
не подходите, карлики – это я! –
князь, восстающий ангелом из грязи...
*
*
*
САШЕ ПУШКИНУ
из золотого века в этот век –
к певцам полуподвального уродства,
где в праздной скуке гибнет человек,
превознося собой своё сиротство.
зачем я здесь? к чему меня сюда
забросило – в прибой сопливой дрёмы,
где нет ни чести, ни её следа,
а молнии не предвещают грома?
здесь всё нарушено, испорчено – одна
на человечество всеобщая разруха...
лишь рифмы улыбаются со дна
моей души, нашёптывая в ухо:
ты скоро станешь, как один из них,
ты тенью будешь плыть меж оболочек,
дописывая свой предельный стих
среди набухших оттепелью почек,
но не весна идёт к тебе, а смерть
проталинами смотрит из-под снега,
и ты не сможешь никогда посметь
увидеть даже образ человека...
Но я встаю – в который раз уже –
и, чётко понимая, что нет прока,
я всё равно ищу в своей душе
себя, тебя: не Бога – так пророка!
*
*
*
тихо светится подо мной –
вековечная и простая
книга жизни моей земной.
я живу за высокой стеной
и листаю её, листаю –
каждой буковкой дорожу,
каждой выгоревшей страницей.
то – от страха опять дрожу.
то – как птица опять кружу
между кладбищем и больницей.
и никак меня не унять –
не отрыта пока мне яма.
будет ангел меня охранять
ещё долго, и перья ронять
на меня, как на купол храма.
*
*
*
я бы забыл всё разом –
порой мне мешает память.
Боже, очисти мой разум
от ложных знаний. Я ведь
переменился, оставил
дьявольские повадки.
Господи, я же Твой Авель,
я же дошёл до девятки –
Ты ведь провёл меня мимо
ям, и поставил на камень –
упавшего серафима,
вспомнившего, что он Каин.
*
*
*
я застал тебя дышащей ровно –
ты вдыхала в себя миры
и рожала их через лоно:
нас рожала – детей поры
ритуального эха, как спичка,
догорающая на ветру
мертвецов… лишь моя водичка
знает чётко, что я не умру!
это чудо ли? – я не вижу,
но мерещится, будто знал…
след мой в облаке чёрном выжжен
и проходит по кромке сна…
если струсишь – всё станет левым!
страха нет, если ты жива,
моя вечная королева –
дорогая моя жена…
*
*
*
я разрушал своим сердцем такие стены,
что не выдерживал ни один кирпич –
от корабля, увёзшего плач Елены,
до Соломона со сводом псалмов и притч.
люди всегда смотрели с опаской и искоса —
как бы чего не вышло себе в ущерб.
вот я и высадился у истоков Стикса
ангелом киевских, псковских, тибетских пещер –
еле доступно, но всё-таки осязаемо.
не торопись, дорогая моя, не спеши –
в мире людей немного найдётся займа,
могущего покрыть нищету души.
тысячу раз подумай, малейшим сполохом,
как фонарём, освещая свой узкий путь,
скрытый от зрения непроницаемым пологом –
вспомненного, о котором прошу – забудь.
*
*
*
я стоял на краю земли
Атлантического океана
титанической саги семьи
тектонического капкана.
надо мной, как печать, небосвод
расчехляет беспечную вечность,
и глядит бледной маской из-под
человечности человечность.
догорает свечой Хатынь.
за резнёй Куликовской битвы
череда болот и пустынь.
ничего вообще не забыто!
каждый взгляд, каждой молнии всплеск
и такое, о чём не надо
даже вскользь обручальных колец
на пороге ушедшего ада.
*
*
*
я чувствую наши души
и вижу души других –
на мантиях звёздных кружев
оборки, и среди них
стоишь ты – моя красавица –
немыслимо хороша…
и никогда не состарится
младенческая душа
твоя, моя самая-самая…
ах, если бы только мог
под этими небесами я –
твой муж, человек и бог –
нарисовать – хоть линией
тебя, да хоть как-нибудь
ещё – ты была бы лилией,
и весь этот Млечный путь
тебя наряжал бы блёстками,
укутывая, как в шаль…
какими же кажутся плоскими
слова – до чего ж мне жаль
сейчас, что не вижу силы я
в себе передать в словах,
какая же ты красивая
и как я люблю тебя, ах –
аж таю… и счастьем светится
прозрачная вышина –
Большая моя Медведица,
родная моя жена…
и наша с тобой – Вселенная,
и нет нам пути назад,
и, думаю, постепенно я
смог тебе всё сказать…
*
*
*
я – мир оберегающий алтарь
я – паперть охраняющая церковь
я – это яспис оникс и янтарь
я – это спайка воедино – сцепка
добра со злом – давид и голиаф
я – это числа после Воскресенья
я – первых пять и пять последних глав
я – все потопы и землетрясенья
я через всё – я тот кто только прав
я – путь к себе – единственный и верный
я – воздаянье за попранье прав
я – внутримышечный и внутривенный
я – человек обученный летать
я – чаша вечной жизни плащаница
я – тот кто может чем угодно стать
я – кто угодно – сверху и до низа
я – заповеди Слова на сердцах
печати на губах зевота речи
я – блудный сын распятый за отца
на дне провалов пропастей и трещин
я – и любовь и детище любви
и безграничность детского испуга
и в каждой Божьей плоти и крови
и в каждой борозде огня и плуга
я – яблоко повёрнутое вспять
я – следствие родительского блуда
я – тот кто распинал и был распят
я – троекратно проклятый иуда
я – осквернитель земляных могил
и остальных – каких угодно – склепов
я – тот кого зовут еммануил
я – право возродившееся слева
я – лжепророк антихрист легион
полуденных и полуночных бесов
я – протестантство греческих колонн –
полураспад бемолей и диезов
я – неизбежный ядерный удар
я – слезы вопиющего в пустыне
я – аполлон венера и икар
я – Святый Дух в моем отце и сыне
я – киберпанк французских баррикад
я – эрос и танатос робеспьера
я – самый ветхий самый скользкий гад
я – эра водолея – наша эра.
*
*
*
ЖУРНАЛ ПОЭЗИИ "ПЛАВУЧИЙ МОСТ" № 3-2023
Алексей Рафиев (1972–2023)
Стихотворения
12 июля 2023 года на пятьдесят первом году жизни умер поэт Алексей Рафиев. Отказало сердце. Имя Алексея Рафиева в последние годы его жизни было связано с карнавальной шутовской городской культурой. Если вы хорошенько покопаетесь в социальных сетях, то найдете не одну запись его художественных акций, композиций с различными группами, всё больше психоделическими, записи выступлений и перформансов, сообщения о различных поездках и посиделках, описание всевозможных сейшенов и приключений, что заслонило от нас Алексея Рафиева, как поэта и прозаика. Поэзия Алексея Рафиева имеет отчетливый водораздел – 2011 год, когда, он стал больше уделять внимания театральным действиям и перформансам. Две ранние книги стихов Алексея вышли в начале нулевых, его проза была напечатана в малотиражном альманахе в то же время. Существует множество его публикаций в газетах. Он учился в Литературном институте, но не доучился. Он имел проблемы с законом, он имел проблемы с запрещенными веществами и алкоголем, но в то же время был глубоко верующим человеком, погруженным в православие. Лёша был против войны. Был период, когда он просто странствовал по монастырям и его даже считали юродивым. До конца своих дней это был единственный человек, с которым я мог в любое время поговорить о религии. Он помог огромному количеству людей. До сих пор его статьи о борьбе с наркозависимостью ходят по сети в качестве предупреждений и предостережений. Как человек сложный, эмоциональный, вспыльчивый и острый на язык, он также имел и недоброжелателей, которым насолил не только словом. Он имел проблемы в семье, точнее в семьях. Без Алексея жить было сложно, долго находиться рядом было невозможно. Немыслимая энергетика, которая шла от этого человека, могла, как и обогреть, так и сжечь. Знать, что он рядом, было хорошо, но постоянно находитmся с ним в непосредственной близости было сложно любому человеку. Он знал огромное количество стихов и мог цитировать их часами. Его любила литературная и музыкальная Москва. Да и провинция тоже любила. Он общался с каким-то неимоверным количеством людей из абсолютно разных миров (включая власть имущих и власть неимущих) и миры эти не пересекались, точнее пересекались именно на нем. Он умел любить и ненавидеть, а этого наш порядочный расчетливый буржуазный век никому не прощает. Если можно сказать «человек без кожи», то это об Алексее Рафиеве.
…Несмотря на скудные публикации стихи Алексея знали благодаря сети интернет. Он был активным участником не одного сайта со свободным размещением стихов и прозы. Лексика его произведений такова, что даже 15 лет назад было сложно все это опубликовать, тем более это сложно сделать и в наше время. Печать же искореженных текстов принесет мало радости, потому что невозможно обрезать литературу.
…Его повесть «Уличный цирк рабочих кварталов» повествует о маргинальных городских низах и чем-то напоминает «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» Хантер С. Томпсона. Его недописанная «Автобиография» так изощренно и сатирически издевается над порнографией, которая буквально пронизывает наш мир, что видимо так и останется ненапечатанной и будет ходить по рукам в электронном виде.
…Столь остросоциальный и даже маргинальный подход к литературе, рассчитанный на народную славу, на «движуху» привел к тому, что Алексей Рафиев превратился в персонажа фольклора, но мы практически не знаем или почти забыли Алексея Рафиева, как тонкого лирика. В ниже приведенной подборке представлены некоторые избранные стихи Алексея, написанные с 2001 года по 2011 год и размещенные на Днепропетровском сайте «Термитник-поэзии», который создали Владимир Шевчук и Андрей Новиков. На начало нулевых на этом сайте сконцентрировалась целая плеяда хорошо известных ныне поэтов: Сергей Шестаков, Александр Кабанов, Герман Власов, Алексей Рафиев, Геннадий Каневский, Яна-Мария Курмангалина, Юрий Коньков, Борис Панкин, Михаил Квадратов и многие другие. Об этом можно написать отдельную статью.
…В 2011 году после смерти основателей сайта все тексты с этого сайта пропали, но благодаря родственникам Владимира Шевчука нам удалось получить локальную копию сайта, которую бережно все 10 лет хранил мой давний университетский друг Алексей Карпов. В чем ему большое спасибо.
…Именно из корпуса текстов этого сайта и составлена эта подборка. Алексей Рафиев наплевательски относился к своему творческому наследию. Он не раз забывал логины и пароли, терял ноутбуки со стихами, куда-то у него пропали кипы рун, которые он рисовал в последние годы. Поэтому мы надеемся, что всё его позднее творчество, которое он активно размещал после 2011 года в ныне запрещенной в России сети фейсбук тоже не пропало, и еще найдутся другие его тексты и также будут бережно сохранены.
Вячеслав Харченко, Симферополь.
молитва
Папа, Ты видишь – Твой сын в печали.
Ты же все видишь – я ближе, ближе.
Я уже здесь – я почти в начале.
Скоро я тоже Тебя увижу.
Не покидай меня только, только
не оставляй меня на съеденье.
Все так непрочно пока и тонко,
что я кажусь себе серой тенью.
Было так пусто и одиноко.
Вдруг все ожило, зажило, набухло,
и переполнились памятью Бога
каждое слово и каждая буква.
22-11-2006
* * *
«Век мой, зверь мой…»
Осип Мандельштам
Осмотрительная кругом
распахнула свои ресницы,
претворилась сперва врагом,
после – оборотнем столицы
закричала одной собой,
разметала стога по снегу.
Скоро грянет священный бой,
долгожданный для человека.
Зверь скребется внутри нутра,
оставляя на стеклах иней.
Дуют северные ветра –
по следам, вдоль пунктирных линий,
через годы, сквозь ведовство,
в рыжих косах моей столицы.
Колдовство кругом, колдовство
распахнуло свои ресницы
и завыло, и оберег
пошатнулся, но не разбился.
Здравствуй, мой двадцать первый век.
Я – твой крошечный человек.
Видишь, как я к тебе явился?
Чуть ступая по насту дня,
еле чавкая в талую жижу.
Видишь крошечного меня?
Видишь столб моего огня?
Если видишь – я тоже вижу.
Если нет – то и нет суда.
Так и будем играть в потёмки –
без оскомины, без стыда,
без какого-нибудь следа –
в людях спрятавшиеся волки.
22-11-2006
* * *
Жить бессмысленно. Особенно зимой.
Холодно. Кальсоны. Батарея.
Ходишь очумелый, неземной,
с каждым днем еще сильней зверея.
По утрам такая благодать,
словно мир под галаперидолом.
Очень увлекательно гадать –
намело ли за ночь перед домом?
В теплый шарф заматывая рот,
чувствуешь, что сердце бьется ближе –
всякий раз, как видишь свой народ,
с детства навсегда влюбленный в лыжи.
2001
* * *
ты сопишь так нежно и тревожно
ты во сне мне кажешься княгиней
я тебя потрогаю – мне можно
я люблю изгибы твоих линий
ты сегодня очень утомилась
ты уснула, ночь играет в прятки
я люблю – и в этом Божья милость
я с тобой, а значит – все в порядке
спи, родная – пусть тебе приснится
белый дом и много-много снега
ты – такая легкая ресница
и такая призрачная нега
24-11-2001
* * *
Я ребенок башенного крана
и почти умершего трамвая.
На меня сошли с телеэкрана
первая, вторая мировая.
Я учился музыке у Блока,
я читал про то, как плачет Таня.
Но двадцатый век уже отклокал.
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Память, ты слабее год от году.
Это не причина, только повод
лишний раз убить свою свободу,
замотаться в телефонный провод
и хрипеть в осипшую мембрану,
одурев от кофе и амбиций –
я ребенок башенного крана,
я случайно выживший патриций.
Тихо ходят стрелки по запястью,
время перемешивая с ленью.
Слишком мало было в жизни счастья,
если брать на душу населенья.
2001
(немного китайское)
Леониду Бежину
1.
Засмотревшись с утра на небо,
я подумал, что жизнь случайна,
и мы кружимся в ней нелепо,
как вот эта глупая чайка,
в облаках потерявшая разум.
Я подумал о том, как странно
мы живем – по заученным фразам,
умирая по разным странам.
2.
Здесь не хочется даже бриться,
лишь посмотришь на небе просинь.
Пятый день, как жара за тридцать.
А еще говорят, что осень.
Еле видно качнулось небо.
Здесь закаты, как сок граната…
Что угодно, но только мне бы
оказаться здесь года на два.
3.
Сегодня после обеда
ездил на местный рынок –
при помощи велосипеда
привез килограмм икринок
и два небольших арбуза.
Было немного тяжко,
но сам себе не обуза –
хоть и промокла рубашка.
4.
Одурев от бабьего лета,
не спеша ковыляю к водице.
Надо мною летает эта –
как ее там? – морская птица.
Я войду вначале по пояс.
Море теплое будет такое.
Окунусь и вдруг успокоюсь.
Счастье может быть и в покое.
5.
Весь день лежал у самой кромки.
Чуть слышно волны шелестели.
Прогрел свои татуировки
и приобрел загар на теле.
Смотрел, как в солнечном прибое
играли рыбки и креветки.
И небо было – голубое,
и облака в нем были редки.
6.
Перистые облака,
легенький ветерок.
Я здесь издалека
и на короткий срок.
Волны шумят в ушах.
Пятясь к воде, как краб,
делаю первый шаг
и погружаюсь в рябь.
7.
Я неделю прожил без прессы.
Вероятно, оно так и надо –
любоваться на волнорезы,
улыбаясь лучам заката.
Я оставил свои запарки
и уехал туда, где волны
тихо бьются в рыбачьи барки,
заглушая локальные войны.
8.
Говорят, здесь зимы короче
и теплей, чем у нас намного.
А еще – здесь темнее ночи
при отсутствии гари и смога.
Говорят, заблудиться в Лете,
что в степном утонуть угаре.
А еще – здесь румянее дети
при отсутствии смога и гари.
9.
Я сегодня дойду до обрыва.
собираюсь уже дней восемь
посмотреть, как Большая Рыба
гонит волны разбиться оземь,
как ее плавники лоснятся,
отливая багрянцем меди,
как ее рыбаки боятся…
Мне бы только ее заметить.
10.
Как-то я не у дел
вторую неделю подряд –
капельку похудел
и постоянно рад.
Дни напролет лежу
где-нибудь на берегу –
так сказать, на пляжу –
жареный, как рагу.
11.
Привкус соленых брызг
у загорелых тел.
Я разругался вдрызг
с миром идей и дел.
Позагораю всласть,
сам превратившись в кладь.
Проще на все накласть,
если морская гладь.
12.
К морю приходят коровы,
прилетают стаи ворон,
со стороны Европы
и со всех остальных сторон
к морю идут мужчины
и тянут с собой женщин –
как будто бы без причины –
от Солнца глаза зажечь им..
13.
Тополей золотые разводы
незаметно уводят в осень.
И ложатся на тихие воды
сладкий запах сентябрьских сосен.
Через день я сяду на поезд
и увижу в купейном окошке –
звезды сыплются в Красный пояс,
как в огонь залетевшие мошки.
14.
Вот и закончена книга.
Ветер листает страницы.
Эхо птичьего крика
со стороны станицы
падает на побережье
в первых лучах рассвета.
Как же я мог прежде
не замечать все это?
15.
На луне какие-то пятна.
Во дворе играют котята.
Мне пора уезжать обратно.
Может, я и вернусь когда-то.
Увожу ощущение лета
и предчувствие непогоды.
Может, я затеряюсь где-то
и найдусь через многие годы.
16.
В море скулит простуда,
сдавшись на милость стихии.
Когда-то мы вышли отсюда.
теперь мы совсем другие.
Теперь мы совсем не похожи
на тех, кто стоял в начале –
под ветром кутаясь в кожи.
Если смотреть ночами –
то кажется – небо к низу
стекает созвездием Рыбы…
…а я – иду по карнизу –
и разбиваюсь о рифы.
сентябрь 2001 г.
* * *
Контрастный душ. Похмелье, как рукой…
Мы попрощались, не сказав ни слова.
То был не я. То был опять другой –
очередной герой из Гумилева,
вооруженный зреньем узких ос…
Со мной была не ты – другая дама.
И закружило нас, и понеслось –
до чертиков, до строчек Мандельштама.
И вот – один. Холодная вода
на голову, и масса угрызений.
Так иногда бывает, господа.
Об этом написал еще Есенин.
23-6-2001
* * *
…а дальше – я умер, и больше ни-ни –
ни слова, ни всхлипа, ни шарканья тапок.
Прошу, не пиши мне тогда, не звони –
я умер – к Земле опрокинулся на бок
и долго лежал в неуютном снегу.
Чуть позже – очнулся и понял, что тело
свое ощутить никогда не смогу…
И передо мной было все очень бело –
снега, кубометры искрящейся мглы.
Я умер – и все! Через тернии к свету
ушел, как уйти до меня не смогли…
Меня похоронят в ту самую среду,
когда Рождество. Будет все, как всегда –
любимая люстра, знакомые лица…
…я – мертвый, а ты – холодна и седа,
и можно не жить, не смеяться – и злиться.
14-12-2001
* * *
Владимиру Теплицкому
Разлуки, встречи. Встречи, разлуки.
Жизнь продолжается. Шпалы, рельсы.
Ровно девять часов до скуки
или, если угодно, до стресса.
Встречи, разлуки. Разлуки, встречи.
Жизнь, состоящая из многоточий.
Мы попрощались в июльский вечер…
…если угодно, в белые ночи.
* * *
Видно, лед никогда не тронется.
Знай – гляди и мотай на ус…
Помогла бы нам, Богородица, –
в коем веке тебе молюсь.
В этом хаосе бездорожия,
в этой Богом забытой стране –
помогла бы нам, Матерь Божия,
не угаснуть… и мне… и мне…
и ему, и тому, и этому,
не читавшему Бытия.
Коль Тебе ничего не ведомо –
все погибнет… и я… и я…
Как на женщину свою первую
я гляжу на церковный свод –
и опять почему-то верую.
Видишь? – вот он я, вот Он, вот.
2-01-2001
* * *
Самое странное в этом
мире, всеми забытом, –
молча следить за светом
или за чьим-то бытом.
Или забыть все к черту…
Тень поползет на стену.
Я, по большому счету,
молча играю с тенью.
Другие статьи в литературном дневнике:
