Диалог о Чехове и Багрицком. Переписка с критиком
Санто.
По мотивам
картины Н. Михалкова - "Пьеса для механического пианино"
Фильм - микс по Чеховским сочинениям:
«Безотцовщина», «В усадьбе»,
«Учитель словесности»,
«Три года», «Моя жизнь» плюс другие.
***
В усадьбу вдовы, некой Анны Петровны,
съезжаюцца гости, приятно притворны:
сосед Пал Петрович и доктор ТрилЕцкий,
две дочки, ещё кое-кто по-соседски -
намерены мирно махнуться в картишки,
(ни дома сидеть же, зевая над книжкой)?
Но тут неожиданно Миша Платонов
встречает любовь свою первую – Софью.
Он в шоке и прыгает фбездну с обрыва,
а в речке воды по коленцо и было.
Нелепо, бездарно, безбожно, смешно!
Как стыдно, как пошло! О, Боже, за што?
Но всем - безразлично! В усадьбе невинно
играет, само по себе, пианино.
А. Чехов сливает все помыслы в пьесу,
И вывод – не выход с обрыва от стрессу.
Пращай, дядя Ваня, Раневская, Нина!
Пращай, механическое пианино,
Сад в вишнях, Ионыч и Черный монах,
Рояль облаков, что летит в небесах!
О, милые сердцу волшебные байки,
О, львы и орлы, и вишневые чайки!...
Ах, непостижима духовная планка!
Прощайте, о сестры, прощай, о Каштанка!
Рад с Вами обмениваться литературными пристрастиями, Палад.
А любите ли вы Воннегута, как люблю его я?
Эту бесполезную «Колыбель для кошки»?
А любите ли вы Шекли - утопическую «Планету Транай»,
как люблю ее я?
А Рея Брэдбери? А японские танки?
….
Вы говорите, Чехов креативщик? – думаю,
что креатив, как самоцель, есть некий кич и выёпистость.
А в Чехове – рывок, искренность!
Как только он кессонную болезнь не подхватил, вынырнув из-под
липкого прилавка своего батюшки.
Зяб он в Таганроге, бедный, поротый мальчик торгуя всячной всякостью.
Вот вам и дворянин во мещанстве.
Хотя туберкулез, мгэ… Достала всетке отцовская кессонная лавочка – каверной.
Знаете, что особенно больно мне? – Ялта и грёбаный ея климат усугубляют туберкулез.
Сырость морская раскачивает его турбулентность, это доказано.
Читал об этом впервые в дневниках Марии Башкирцевой, меня с ней Марина познакомила в юности, люблю ее душевно, по сей день.
А бедный Чехов сидел в Ялте, и скучно ему было, и не хотелось там быть,
он в Москву хотел, в театр.
Думал, что в Ялте бежит от конца, а приближался…
А даму с собачкой (не помните, у дамы цука-то была или нет?
У него детали важны).
Не любил реальный Чехов даму такого плана, как женсчину.
Помню цитатки из его писем: «Отдасцца на диване (неудобно, вымучишься), потом рыдает, укоряецца, вся совестью изгрызёцца».
Ему японки нравились, "как яцыком цокают и хватают салфеткой за мальчика".
Он прелесть человек был. Высок, широк в плечах, женщин ценил,
Книппер свою – Собако называл ласково. Отца простил, содержал.
А «Черный монах» – мое любимое из его эзотерического.
Он, помимо вишневых чаек и прочих сфинксов: львов-орлов и куропаток –
туда заглядывал, где душка неприкрыта…
Ведь у человечка всё должно быть на мази: «И одёжка и душонка, и личико-ебличико».
Вы, если кем дорожите литературно, пишите об этом, я нежно люблю людей пронзенных…
Особенно то, как они отражают в себе объект любви.
Мне любовь в отражении ценнее, чем в прямом соитии.
Потому что в отражении она множится.
Ваше творчество, оплавленное свечками, привлекает, и то, как берете темноту, ворочаете, вылепляя свет.
Что-то в вас натуральное, нестандартность – редкость.
Иные афтары тужатся, чтоб поинтересней роговицы вывернуть, взглянуть по-особенному.
Ан, нет! – роговицы таращат, аж ягодицы трещат, а результат – обыкновенность. Хочет как лучше, а оно ага.
Желание интересничать не вырастает в интересное ( вот что интересно), а выглядит, как деревенских гламур.
Типа – крашенная доярка под ковриком с оленями, в бюстгальтере на тахте, в позе хама-с-утра.
Или топтыжка Шишкинский над ней красуется, с несметным количеством медвежат. Почему-то именно эта дикая идиллия эстетически воодушевляет сельского жителя.
Исчо ле****и балуются на пруду с аистами, которые на крыше, не хошь, а заценишь такие характерные кичи, как маятники - от мало красиво, до много чуйств.
Сан-Торас
Палад.
Рецензия на «Курт Воннегут на Гавайях. Инь-Ян Америка» (Сан-Торас)
http://www.stihi.ru/2011/05/26/3652
Ой, Санто, Вам в рецензенты нужен бы профи-филолог, а не провинцальный лошок с глазами по блюдцу каждый, вроде меня))
Как по мне, рассказ идеален.
Ваша секретарь Бэт писана не излишне глубоко, но броскими – достаточными – штрихами художника. Читашь, и хочеца… хм…, при осознании, что этот импульс вирусно передается читателю от автора. ))
Ваши литературные приемчики впечатляют:
–…а хоть бы и весь архипелаг… возник специально для этой.. встречи!
– …этот бездонный саквояж засасывал в свои потайные днища саму жизнь (и далее с юмором);
– …самолет дрейфует вечность… отковыриваю пленку (и дальнейшее лирическое отступление – прелесть);
– …на эти задницы можно медитировать;
– …хочу нахально обожать комфорт;
– …делая бриз своими синтетическими ресницами.
Интригует и держит множество любопытных мест:
– Интересно про «Кана» и бога-веревку – «канат» не этимологический ли родственник «Каны»?
– Любопытны рассуждения о гласных и согласных звуках северных и южных ртов, о соревновательности древнегреков, данные о Куке и десятикратном падении гавайской популяции через сифилис.
– А что за «гуляющие» деревья – это вымысел?
– Закапывание гвоздей – прелестно!. (Некогда одна девочка-селянка впервые в общаге швей познакомилась с газовой конфоркой. И когда ее попросили выключить газ, эта дурища стала дуть на него.)
– Принц-дворник – в нем нечто посконно-русское живет от бродилы нац. сказок – Иванца Ревича.
– Языки атакуют пушки – мощно!
– Кана-маньяк – неожиданный крюк повествования. А как же "Летающая"? – пособница? А кабинет Воннегута – откуда у них доступ? Сам шеф в курсе? А местная полиция? Трошки бы прояснить с этим в конце))
Палад 17.07.2011 15:30
Санто.
А нафиг мне мудрило-критик? Он не умеет кайфовать, он же работает!
Смотрит на рассказ как гинеколог на женсчино. А Вы ее красоты видите, вкусности, как тот дохтор, который в трамвае познакомился с учителькой.
– Ой, Вы доктор? А случайно не гинеколог?
– Мгмм... нет, но посмотреть могу.
Мне ценно Ваше прочтение, потому что я вижу, что все расставленные флажки сбиты!
А критик – он умеет выбить табуретку из-под вдохновения, подмылить верефку и атаковать ею нежную душу поэта.
А исчо сбить весь раж своей меркантильной тупостью.
Рассказу продолжение есть, но не хочу Вас слишком зачмурить своими индейцами.
Американы их дотошно выклевали с их земли, как, дятлы личинки из стволов. Сглодали аборигенов, точно миллионеры стволовые клетки, вместе с эмбрионами и плацентой.
Индейцы тут в обсервации живут, в вагончиках. Им по 50 штук компенсации предлагают, да не все берут. А я люблю гордых!
Крестный моего ирокеза - индеец.
Обожаю его, дружим 10 лет, интересный, ленивый, добрый, писатель – сказочник-фантазер. Ходит в перьях и крыльях, а куй носит в железных шипах.
У него тоже астма, как у Багрицкого, я всегда для него имею пластиковую дыхалку и служу ему мировой энциклопедией, он знает про Багрицкого, что:
он был большой, сильный, болел астмой и писал стихи.
Вы думаете, Багрицкий много видел? Нет, мало. Кровь, грязь, смерть - этого много.
Целыми днями сидел в своей хатынке: ржавая кровать, голый матрас, он был в белом войлочном ламаистском халате, как буддийский монах.
А на щеке черная повязка. У него была копна волос цвета перца и соли, а впереди не было зуба, а еще не сгибался палец на руке и был громадный шрам на щеке. ( от флюса).
Он с утра до ночи читал романы Стивенсона, отрываясь только чтобы поесть, а еще он любил рассказы Лескова. Для меня это важно, я люблю читать то, что любили те, кого я люблю. А этот полосатый матрац Багрицкого (в красную полоску), на котором он умер в 38 лет, мелькнул в «Двенадцати стульях», в общаге Коли и Лизы, той Лизы, которую Киса разводил, и она чуть не повелась, потому что ненавидела вегетарианские сосиски.
Багрицкий тож терпеть не мог вегетарианскую хаванинку, он писал, сидя на матрасе, скрестив по-турецки ноги, кашлял и плохо дышал.
К морю ходить не любил, боялся его. Бронхиальную астму получил по наследству от отца. Отец был маклером, его звали Годел Дзюбин. Они жили в Одессе на Ремесленной улице, в маленькой двухкомнатной квартире.
Лет 20-ти с небольшим Багрицкий служил в одесской милиции, потому что ему нравился пистолет, а вообще он не хотел колебать мировые струны.
Так Олеша сказал: «Не надо колебать мировые струны».
Хорошо (прости Боже), что Багрицкий рано умер, потому что его жену посадили на 19 лет, а сына убили в начале войны.
Он чудесный, волшебный, но его надо сокращать. Неровный он, время было рваное. А вкус он черпал из Рембо и Бернса, Вальтера Скотта и Гуда, но многое сам прозревал.
Например это:
Мы жили в зелёных просторах,
Где воздух весной напоён,
Мерцали в потупленных взорах
Костры кочевавших племён...
Одеты в косматые шкуры,
Мы жертвы сжигали тебе,
Тебе, о безумный и хмурый
Перун на высоком столбе.
Приходят с заката тевтоны
С крестом и безумным орлом,
И лебеди, бросив затоны,
Ломают осоку крылом.
И желчью сырой опоённый,
Трепещет Перун на столбе.
Безумное сердце тевтона,
Громовник, бросаю тебе...
Их была троица ярчайших Одесситов: Багрицкий, Катаев, Олеша.
Мы потом поговорим о них.
Палад.
Канефна, письмо и фотку индей давайте))
За голодного поэта Багрицкого в "Ночи" чотко:
"Там всходит огромная ветчина,
пунцовая, как закат,
И перистым облаком влажный жир
Ее обволок вокруг.
Там яблок румяные кулаки
вылазят вон из корзин;
Там ядра апельсинов полны
Взрывчатой кислотой.
Там рыб чешуйчатые мечи..
..
(Рычи, желудочный сок!)..
И голод сжимает скулы мои,
И зудом поет в зубах,
И мыльною мышью по горлу вниз
Падает в пищевод..
..
Лишь поет нищета у моих дверей,
Лишь в печурке юлит огонь,
Лишь иссякла свеча - и луна плывёт
В замерзающем стекле.."
~.~
Санто, я так рад, что множество вещей Вы и я ощущаем близко!
И вдвойне ценно встретить понимание и отклик, паскоко Вы правы за всех и вся, озабоченных телом, выживанием, потребительством и ожирением моска.
Как немногим остаеца дело до литературы!
Санто.
"Там всходит огромная ветчина,
пунцовая, как закат" –
это строчка напоминает, как писатель Куприн с летчиком Уточкиным полетели на самолете и упали на футбольное поле.
Самолет был желтый. Куприн сказал: «Мы лежали, как яичница с ветчиной.»
«Там яблок румяные кулаки
вылазят вон из корзин» (и хрустят в глазах и за ноздри дергают)!
Это - красота!!!
Паллад:
Ой, бедный Куприн-Уточкин!
А кум Ваш колоритен, даа))
У него есть сугубо индейское имя, или Джон Смит, как все американцы?))
Санто:
Куприн оч хорош, любопытен был страсть, все познать желал.
Залез к соседям, как вор, в окно, чтобы почувствовать, как оно – вором быть. Страдал, что не может роды познать, женсчино хотел быть (временно).
Любил своего Ромашова в «Поединке» – не мог его убить.
А убив, горевал-плакал, пошел в церквуху свечу ставить, службу заказал за упокой души его (своего литгероя).
Да, пасиб за «канафету» поверьте, дорогой Палад, Ваши добрыя ушья открыты, как морские раковины, которыя ловят мои мысли-моллюски и превращают эти планктоны фантазий в жемчУги, светящиеся в темноте стихиры.
В Ваших стишах нахожу изюмы, а иные жуешь глазами, как сырые булки даж без маковинки.
У них и утро без росы, и солнце без протуберанца, и туча без капли.
А хлеб наш насучный даждь нам дождь? - вот в чем вопрос!
Обвал, как много людей пишут ни в тудыть:
Я пришла, а ты ушел,
Я ушла, а ты пришел…
А я вам - бац – индейца из кармана!(не хуже Джинна Алладинского! Имхо)
Да никакова-та, а живого родича Чероки, брата Навахо, вождя Навуходоносора и кума роднога! Одно это уже само по себе стих!
Его Дэйман зовут, Демон, ну, Дима, наверное, в нашем варианте.
Хороший у Вас уровень зрения, у Вас там в роговицу линза впаяна, что весь свет, как есть, отражается тычинками и пестиками.
Ну, кому сегодня исчо люб Багрицкий, летящий на полосатом ковре-самолете?
Что знают о нем, милом сердцу моему, убивце пионэрки Валентино?
Эт не похвальба, что я знаю, кто-то нет, это страданиё без сострадания и сочувствия.
Ну, пойду я, патамушта завтра сегодня уже вчера.
Палад.
Начитан слабо. Каюсь. Рутина, лень, рассредоточенность, разрозненность инфы, ацуцтвие системного подхода и сутки-не-резиновые. Наверстываю, от случая к случаю.
С Шекли не знаком еще.
С Воннегутом, краз, познакомилсо с месяц тому. "Табакерка из Багомбо" - уровень ощутим весьма и понра.
Но поделиться кое-чем могу (поскольку выражаете доверие моему вкусу). Это интересные мне современные поэты, ссылки на тексты которых подсобираю Вам в ближайшее время. Можт, на кого-то западёте))
Санто.
Вы сообщили, мой друг, что не так много читали.
Хочу объясниться на эту тему: меня интересует не сколько человек прочел, а что он думает о прочитанном.
Затрагиваю любимые имена не для того, чтобы отражаться в Вас через них, а для того, чтоб обменяться ими.
Потому, что озвучить мысль – лучший способ углубить ее.
Мне интересны поэты, любящие кого-то кроме себя.
И потом, где говорить о литературном, как не на литпортале?
Рад, что затронули Чехова, и родилась у меня вишневая чайка, в саду, разумеется, у дяди Вани. А он в это время с тремя сестрами чай пил, и проплывало над их головами облако, похожее на рояль.
А Черный монах стоял в стороне, усмехаясь в бороду, и дама с собачкой боялась пройти мимо него.
Родство душ для меня определяется вкусовыми попаданиями, как родство желудков. Пишите о том, что любите, переводите стрелки, и я по ним, как скорый поезд… вообще пишите, о чем думаете, что не нравится – тоже, и почему.
А ссылку на индейцев открою чуть позже. А Купера, который Фенимор, не любите?
Палад.
Авторская достоверность, по сути, - вектор, проекции которого по абсциссе и ординате – личнопережовываный опыт и полёт воображения, умноженный на крохи информации, полученной окольным путём. Почему мы вдецтве безоговорочно верим Жюлю Верну, припотевшему задницей к стулу и нигде из описываемого лично не бывавшему? - величину его вектора "вытягивает" составляющая творческого полёта при минимальной проекции личного объективного опыта. (Кстати, недавно узнал, что более раскрученый Некий Великий Современник передрал своего Гр. Монте-Кристо с романа Верна, более живого и прописанного. Но РR-технологии работали уже тогда, и верновский роман мало кто читал по сей день).
У Багрицкого же обе компоненты вектора впечатляющи - и опыт очевидца, и образность, передача. Шальная пуля или шашка в Гражданку могли нас в момент лишить этого великолепия – даже жутко думать о таком. Он донёс нам Революцию (и часть постреволюции), как воду в ладошках, как Есенин в той же Анне Снегиной, и даже куда больше. В этой связи, вновь упомяну Шульца (простите мне повтор) с его индейцами - они настоящие (!). Человек, проживший два десятилетия в их среде и их полной жизнью (в т.ч. – жена-индианка, сын), принес современникам и потомкам чистое золото. Без Шульца индейцев нет и никогда бы (для нас) не было!
Когда мне было пару горстей лет, еще не понималось, отчего у меня – всеядного и неразборчивого – возникал уже тогда привкус отвращения к Майн Риду после Шульца.
Применяя вышесказаное к моему хобби корябания, вижу, что я больше верновский прототип в стихо – ситуативный придумщик, фокусник, достающий из котелка (космического наития), как повелось, то, чего и сам не предполагал. И после перечитывания, не свожу концы с концами – что думалось, и что возникло в итоге, почти некореллируемо с прямым мыслительным процессом.
А по мере того, как мое хобби перерастает меня самого – серенького и неинтересного, – проявляется и растёт страх: ану-де в какой следующий момент мой "черный котелок" откажеца "выдать кролика"?! А тут – уж полна горница глазьёв, и я, такой, обтекающий и жалкий посередине – УЖС!
Санто.
Если черный котелок не выдаст кролика, тоды исчё есть голубь в рукаве – не пичальсо. А соловей – он как раз, аккурат, серенький, ежели под этим образом не замаскировался павлин.
Доброй ночи:)
Палад.
Доброй ночи, Санто, отдыхайте ))
Переписка с критиком о рассказе, речь о котором Выше "Гаваий"
http://www.stihi.ru/2012/08/25/432
С.
Сегодня я получил рецензию от некоего критика на мой рассказ «Курт Воннегут на Гавайях» ( http://www.stihi.ru/2011/05/26/3652 )
Вот сама рецензия.
Прочитал рассказ два раза: первый – урывками на работе, второй – спокойно дома. Впечатление не изменилось. Санто, вы, конечно, знатный писун. Рука мастерская, стиль яркий, индивидуальный, образный, объёмный. Но сама формовка материала... Вы спрашиваете, что кидается в глаза? Вот это и кидается – лоскутность, пэчворк. Мало алмазики отшлифовать, надо ещё создать из них композицию, чтобы получился ювелирный шедевр. Из-за разобщённости частей рассказ разваливается, все они хороши, но не стыкуются по стилю и содержанию (пазлы не сходятся). Такое ощущение, что в рассказ были вставлены придуманные отдельно заготовки (записки редактора, ночная жизнь Элизабет, перелёт). Они даже написаны в разных стилях и разным языком. Это конечно выгодно характеризует автора, как очень многоприёмного писателя, но законы композиции дают цельность произведению. Очень хорош Гавайский кусок именно за счёт текучести, сразу заиграл великолепный язык (каламбурчик получился). Ещё. Одному персонажу (Элизабет) уделяется слишком много внимания, а кто такая Крис вообще не понятно, хотя это персонаж переднего плана.
Хотя в целом мне понравилось, это правда.
Рецензией я остался доволен.
Хороший, значит, рассказ, зря я волновался.
Ответил:
Вот что думаю примерно, по пунктам:
В отношении знатного писуна – скажу сходу, что оценка неверна – она завышена.
Ибо в мои годы, отягощенные багажом рукописей, знатность на нуле.
Поэтому тональность общего суждения, завышенная в сторону знатности, споткнулась об эфемерность этого возвышения и покачнула весь дальнейший ход аргументов влево от истины.
В отношении лоскутности и разобщенных частей, а так же разных весовых категорий персонажей от Элизабет до Крис, должен отметить: я не подписывал с читателем контракта, обязующего утюжить мои лоскуты и взвешивать на чашках Фемиды дозы внимания к моим персонажам.
Мне неинтересны эти задачи, и тем более их условия. Я хочу уделить Элизабет больше внимания, чем Крис, потому что именно она замутила весь фарс ситуации.
Возникшая нелепость – результат ее личности, что должно ощущаться вкусово, а не поясняться умственно. (Вот из-за этого, случилось вот это.)
Здесь повествовательная часть заменена картинкой.
Элизабет дана кинематографично, не описана, а скорее показана яркими кадрами.
Разные стили и разный язык – это мое отношение, в котором отсвечивают разные люди и ситуации.
Мне неинтересен одинаковый стиль и однообразный язык, и даже сама личность, обладающая всем этим богатством однообразий.
От впечатления вашего на меня пахнуло нафталином совковой школы, где из каждой строки вылетала моль:
Я черная моль
Я летучая мышь.
Это, конечно, секси.
Но у меня возникло чувство, что все это я уже слышал. Должен признаться - не испытываю ностальгии по тем единогласным временам.
Каждая Ваша, бесспорно логичная, строка заталкивала меня своими правильными буквами в душный шкаф, где я должен соглашаться с Тарасом Бульбой,(что убийство сына – это правильный поступок) я написал в своем школьном сочинении – нет! И был исключен из школы. (это к слову)
В смысле критики – обменяюсь с Вами отношением к произведению как к таковому, чтобы наладить хоть какое-то взаимопонимание.
Я могу взять любое произведение Достоевского и сделать из него отбивную котлету.
Могу выглядеть очень умным и наблюдательным, на фоне нервного и сбивчивого Федора Михайловича.
Но я никогда не стану им и не улучшу его.
И, как бы неврастенически он ни звучал – это он и больше никто. И таким, как есть, он интересен.
Вот это ключевое слово ИНТЕРЕСЕН – для меня главный критерий любого произведения, любого человека и любого явления.
Рассказ может быть гладким, или сбивчивым, или каким угодно, его единственная обязанность по контракту с читателем – быть интересным.
Мысленно я прошел по Вашим недовольствам и исправил согласно им свой текст.
Вероятно, и даже скорее всего, вы правы, но правильность Ваша своей школярско-скучной, душноватой и примитивной правотой портит рассказ.
Его живость, вкус, его воздух.
Для вашего удовлетворения, из уважения к Вам, я могу показать на письме, как будет выглядеть история, последовательно выстроенная согласно вашим замечаниям.
Но она уже, конечно, не будет моей, в ней почти не останется меня, но зато Арнольд Палыч (тот самый учитель, который не позволял считать, что убийство сына это чума) остался б доволен.
Л.
Знаете, Санто, что мне вспомнилось в связи с этим?
Есть у меня знакомая. Большая умница. У неё хороший русский язык. И с мозгами всё в порядке, и с юмором. И вообще интересный, мыслящий человек – и просто хороший человек.
Но она никогда не будет писателем. Потому что творческое начало в ней зашорено, зажато какими-то стандартными представлениями. Полёта ей не хватает. Раскрепощенности, стихии!
Знаете, как я это поняла?
Давным-давно, когда мои девочки ещё учились в школе, я пожаловалась ей (этой подруге), что моей старшей дочке снизили оценку за сочинение – за то, что она из одного сложноподчиненного предложения сделала два. Она разделила точкой главное и придаточное. Что-то там было про море. Дословно не помню, но принцип был такой – дочь написала как-то так:
"И тогда он пошел к морю. (Точка.) Потому что только море могло понять его".
Я возмущалась, доказывая, что это – не ошибка, это выразительность, что это право автора и т.д. (Позже я то ли узнала, то ли вспомнила, что прием разбиения предложения на части называется парцелляцией.)
А она стала мне доказывать, что учительница права. Это же не художественное произведение, а школьное сочинение. Значит, надо следовать правилам. Раз сложное предложение, то между его частями должна быть запятая. Как можно отрывать придаточное от главного? И т.д.
И мне стало скучно. Это к слову о правильности.
С.
Любушка, дорогая, думаю, вы понимаете, что рецензия критика укрепила мое отношение к Вам еще больше.
По сути этого письма вы можете увидеть матрицу моих обычных взаимоотношений с редакторами.
Это какая-то борьба систем и способов мышлений, которая, как правило, не приносит пользы произведению.
И этот нонсенс поражает меня, так же как поражает тот факт, что безупречная грамотность моей подруги не приносит пользы даже моему чудовищному спэлу.
Одиозность результата ее правки в том, что ее грамотность убивает жизнь текста.
Никогда читатель не наслаждается правописанием рассказа, понимаете?!!!
Это не значит, что ошибки украшают.
Но Ваша чуткость умеет привести в гармонию и то, и другое, найти согласие ткани произведения с индивидуальностью автора.
Моя младшая дочь обладает природным литературным даром.
Все, что я могу сделать для нее, – это оказывать влияние на ее общее развитие, углублять и формировать вкус, расширять ее культуру, но не направлять перо.
Чтобы она не стала похожа на меня, чтобы сберечь ее неповторимую, ярчайшую индивидуальность. Я даже боюсь ей сказать об этом даре.
Дышит им и не замечает, а заметит – стараться начнет, подражать.
Критика – тонкая сфера, в ней первична не обида, а понимание критикующим самого объекта своего внимания.
Вы единственный человек (осознаете ли это?), который в критике занят произведением.
А не собой (какая я умная), или автором (я права, а не он).
Вы не самоутверждаетесь в своей критике, а именно хотите улучшить произведение, выиграть для него. Это потому у вас так получается, что Вы любите иных авторов больше себя самой.
Умеете любить другого, на память любить другие стихи. Понимаете?
А этот правильный шкаф с молью…
Моль, не убьешь даже нафталином, потому что избавляясь от одного, погибаешь от другого.
Это замкнутый круг!
Л.
Санто, я просто купаюсь в океане своего редакторского самодовольства! :)
Но то, что вы сказали о моей правке – это правда. Это я подтверждаю без всякой ложной скромности, потому что только вчера я одному человеку говорила о своей правке практически то же самое. Сейчас найду и процитирую.
Вот, нашла:
«Я думаю, что дело не в моем таланте редактора (хотя, наверно, у меня есть какая-то способность чувствовать форму и придавать композиционную стройность), а в том, что мне дорог и понятен сам автор, поэтому я к его текстам отношусь бережно, не кромсаю их, стараюсь уберечь лучшее и просто состричь с них лишнее».
Ведь сказано то же самое, верно?
То, что автор со мной согласен и воспринимает это так же – это мне подарок.
С.
Да, забыл сказать Вам.
ОДА ТОЧКЕ!
"И тогда он пошел к морю. (Точка.) Потому что только море могло понять его".
Точка нужна.
Здесь эта точка передает чувство.
Она работает не только как разделяющий предложения знак.
Она влияет на эмоциональное восприятие текста.
Не только помогает передать читателю состояние героя, но и характеризует его.
Обогащает текст.
Поясняю:
«И тогда…. (видимо, что-то случилось, и в результате этого случившегося он пошел к морю).
Он хотел туда, где стихия, где жизнь и движение, говор волн.
А еще, он хотел туда….. потому что море могло понять его».
Вот эта точка (кагбэ не уместно разделяющая это одно предложение на два) косвенно передает, тот факт, что он пошел к морю не только, потому, что оно могло понять его, а еще и ради него самого!
Он пошел к его жизни, к его запаху и звуку, но еще и потому пошел, что оно могло понять его.
Эта точка передает ощущение (кроме того).
Он пошел к морю (оно такое и такое). Но, кроме того, оно могло понять его.
Здесь точка волшебно работает на передачу духовного родства между личностью героя и морем, как стихией. Личность и стихия!
Только оно могло понять (ключевое слово «только»), без моря герой одинок – только оно укрощает его одиночество своим пониманием.
Он пошел не только потому, что море могло понять его, а еще и потому, что оно само по себе созвучно ему.
Точка несет две мысли: ДУШЕВНУЮ СОЗВУЧНОСТЬ И ГОТОВНОСТЬ ПОНЯТЬ.
Т.е. созвучность героя с морем. (ТОЧКА) И поэтому – готовность моря его понять.
Без точки передается только способность понимания.
Из двух причин, которые его привели к морю без точки – остается одна.
Понимаете, глубину, игру и волну этой точки?
Убрать ее – значит, все волнение, которое она передает – урезать!
И что мы получаем в результате этой правильной правки?
А то, что такую живую точку варварски превратили в обыкновенный знак препинания!
Я не позволю обокрасть эту дивную точку!!!!
Не дам дибилизировать ее нормативом правки.
(Да, бывает, случается, что самая нормальная нормальность дебилизирует своей нормальностью.)
В этом факте заключен нонсенс не осознающего себя потребительского хамства.
Все хотят гения (т.е. пожинать плоды гениальности).
Но при этом чтобы сам гений был удобен, то есть нормален.
Что б он расставлял нормальные точки, и ухитрялся, при этом выдавать сверхнорму воздействия своего текста.
Но если гений будет нормален, как все, то и продуцировать будет, то же, что все.
И тогда эти все не смогут пожинать плоды его гениальности, которые им так вкусны.
В этом толпа потребителей противоречит сама себе!
Деликатесы не готовятся по правилам (что это такое – утка с яблоками? – несочетаемое сочетание, сладкого –солееного, которое и создает деликатес, т.е. гениальный вкус!)
Я с вами, друг мой! Я за точку!
Решительно я не отдам эту точку.
Нет!
Пусть мой критик и ваша знакомая радуются и гордятся своими правилами, все такие правильные и правые!
А мы герою вернули море, не только как источник взаимопонимания, но и как часть его самого!
Можете так и передать!
ТОЧКА!!!!
Бож, я люблю эту точку!!!!!
ОПРЕДПОЧТЕНИЯХ В ПОЭЗИИ.
ЛС
(По поводу чужого стихотворения)
…В остальном я с вами согласна, и могла бы ещё добавить претензий, но не буду, ибо меня об этом никто не просил, а сама я к незнакомым людям не лезу с критикой, пока не попросят - либо сначала спрашиваю: хотите критику? :)
СТ
Да, Я Хочу Вашу критику!!!
Знаете почему?
Два качества у Вас, весьма редких.
Первое – Вы грамотны.
Второе – Вы вдумчивый читатель.
Это выражено в том, что читая, вы стараетесь понять автора, вникнуть в суть им сказанного, я всегда чувствую контакт с Вами.
Иные, скользят по тексту, не вникая, полощутся эмоцией по диагонали, фаршируют его своим вымыслом, как голубец!
НЕ до кости, не до подкожной водицы, до лимфы – даже не вскроют.
Этот скользящий принцип мышления – противен мне.
Но даже весьма неглупые люди пользуются им.
Их удовлетворяет то, что им кажется. Поэтому для них вторично то, что сказал автор.
Я всегда улавливаю этот взгляд – шмыгающий мимо, он создает одинокость даже в живом общении.
Говоришь, как с иностранцем без перевода, а хочешь приблизить к смыслу слОва – бьешься мушкой о фонарь.
Человек прозрачен, но непреодолим, как банковское окно.(пуленепроницаемое)
Скажу Вам, что с моей точки зрения, дает поэзия.
Она дает – дисциплину ума.
Да! – Стихи – дисциплинируют ум!
Способность, раскодировать мысль, вникнуть, добираться до сути, выловить ее сущность, в значках, в закорючках, приучает к логике построений, обостряет резкость фокуса, наведенного на предмет обзора.
Стихи приучают видеть больше того, что на поверхности – они просвечивают дно.
Они нарабатывают навык концентрации, муштруют привычку соединять звенья цепи, до возникновения целой связки.
Это формирует избирательность.
А способность делать выбор – есть главный критерий ума, его главное умение.
Ибо ум – это умение.
Неудачи в жизни – не просто результат обстоятельств, это сплав личных качеств, которые формируют обстоятельства, это результат ежесекундного выбора, во всех направлениях, а выбор – результат ума, его дисциплины, тренировки, его воспитания и предпочтений.
Мне почти всегда, изначально, очевидны чужие пороги.
Сотни раз вижу конец чужой истории в ее начале.
Сотни раз поражаюсь, насколько невозможно помочь, невозможно изменить курс чужих устремлений, хотя понимаешь, что эта душа рвется на мины.
Все предопределено личным предпочтением, умственной инертностью, эгоизмом, духовной приблизительностью.
Это говорит Вам человек, самовоспитанный литературой.
Духовно организованный ею.
В любом чтении – для меня существует только автор, и моя вторичность.
Сначала осмыслю его, потом интерпретирую.
У вас, как у читателя, есть подобное качество. Еще им обладает Паллад.
Он так же умеет самоустраниться на второй план, и оттуда сбивать флажки, расставленные автором по взлетной полосе его мысли.
Мне нужно понять столько, сколько каждый может дать, не ограничивая его объем своим кругозором.
Если Вы Толстой – я вырвусь из себя на Ваш простор! – Постараюсь не изувечить его до своих жалких масштабов.
Более всего меня изумляет желание людей творить стих и нежелание при этом вникать в саму поэзию. Стоять у водоема, не коснувшись волны, не нырнув…
Несешь только своё, себя – это ограничивает внутренний мир, до тесноты, которую чувствуешь, входя в него.
В Вашем творчестве внятном, интересном, есть расчет на их восприятие, читателем.
Это направляет полет по круговому маршруту.
Потому что стих, как письмо – это диалог, автор внутренне обращается к читателю, ориентируется на него.
Моя речь зависит от того, с кем я говорю, она ориентирована на собеседника.
Мне хотелось вырвать Вас в другую тему, потому что мне не хватает у вас тайны, мистики, темноты.
Вы столь прекрасно ясны, что этой ясности порой слишком.
Многие вещи написаны как бы в фартуке.
Я вижу, что мне недостает Вашей буквенной дисциплины, неряшливость в подаче моего материала мешает восприятию.
А Вам недостает свободы Чайки по имени Джонатан Ливингстон.
Вы добры и образованы, Вам нужно дальше, а Вы удовлетворились своим приличным уровнем.
Да, Вы – лучший парень на селе, но есть и столицы, разве Вы боитесь?
Да пусть лучше зашибут там, чем будут оглаживать здесь!
Потому что вторичность оскорбительна, не как место пребывания, но как место назначения.
ЛС
Что вам сказать на это, Санто? Да, вы правы и не правы.
Вам не хватает у меня тайны, мистики, темноты... Очевидно, так и есть. Но не потому, что я их боюсь, избегаю из слабости или трусости, не решаюсь открыть в себе эту неведомую темноту и рвануться в неё... и т.д.
А потому, что её во мне просто нет.
Я проще вас, Санто. Земнее. Не в том смысле, что я вообще не отрываюсь от земли. А в том, что мой полёт – иного качества. Как бы высоко я в полёте ни поднималась – взгляд мой всё равно обращен к земле. И мне с моей высоты земля виднее, чем космос. Я знаю, что он есть, что он прекрасен и т.д. Там, в космосе – и темнота, и тайна. Но земля мне в сотни раз роднее, важнее, со своими "клёклыми" проблемами, со своими клушами и фартуками.
Это – моя территория. Территория, пусть обжитая, но всё равно до конца не изведанная – и которая не будет до конца изведана никогда, потому что неисчерпаема душа человеческая, неисчерпаемы ракурсы при взгляде на одни и те же, вроде бы до скуки знакомые, предметы.
И – знаете? – может быть, дело не только в этом. А ещё в том, что я... как бы это сказать? Теплолюбива и светолюбива. Мне на моей территории теплее. И светлее. Космос – прекрасен, но холоден, отстранён, надмирен.
А мои адресаты – да, да, те самые, к которым обращены мои "письма" – они такие же, как я. Только я лучше умею говорить. Иногда – глубже видеть. Поэтому роль "первого парня" среди СВОИХ мне комфортна и достаточно лестна. А в столицу, продолжая вашу метафору, меня не сильно влечёт. Столица высокомерна, и мне претили бы мои собственные натужные попытки соответствовать её "высоким меркам". Наверно, у меня маловато амбиций. Ну и ладно, маловато. Бог с ними.
Неубедительно? Наверно, недостаточно убедительно. Ну, я скажу иначе. Да, конечно, Марина. Марина – это головокружительно высоко, это огромно и прекрасно. Она – единственная.
И есть поэт Дмитрий Сухарев. Абсолютно земной. Масштаб – конечно, с Мариной несоизмерим. Его адресаты – друзья, жена, дети Анюта и Петруша, собака Тяба и т.д. И в каждой строчке – такой удивительно хороший человек, что я его воспринимаю как своего личного знакомого, он как бы вписан в мой большой "семейный круг". Я его люблю. А Мариной восторгаюсь.
У Глеба Горбовского есть небольшая поэма под названием "Право на себя". Вот я сейчас, отвечая вам, этим и занимаюсь: отстаиваю своё право на себя. Я – такая, и не надо ждать от меня того, что не свойственно моей природе. С чем я не согласна – это с вашим термином "вторичность". Я никому не подражаю, не эпигонствую. Конечно, я понимаю, ЧТО вы имели в виду: можно "идти вслед", по уже проторенным тропам, а можно торить свою, новую, нехоженную. Уверяю вас, я её торю. Но на моей территории много других, и с вашей высоты они почти неразличимы и представляются одной проезжей дорогой или вообще вытоптанной поляной...
И тем не менее, я вам очень благодарна за этот разговор. Возможно, мне не пришло бы в голову всё это формулировать, а вы меня "надоумили" :).
В связи со всем этим мне вспомнилось рассуждение ещё одного из моих любимых авторов – Фазиля Искандера. Не знаю, попадалась ли вам его трактовка "двух типов литературы". Но на всякий случай сейчас скопирую вам. Она не абсолютна, спорна и т.д., но в ней что-то есть...
"Всю мировую литературу я разделяю на два типа - литература дома и литература бездомья. Литература достигнутой гармонии и литература тоски по гармонии. Разумеется, при этом качество литературного произведения зависит не от того, какого типа эта литература, а от силы таланта художника.
Интересно, что в русской литературе эти два типа художников появлялись нередко в виде двойчатки, почти одновременно.
Так Пушкин и Лермонтов – достигнутая гармония (Пушкин) и великая тоска по гармонии (Лермонтов). Такая же пара: Толстой – Достоевский. В двадцатом веке наиболее яркая пара: Ахматова – Цветаева.
Литература дома имеет ту простую человеческую особенность, что рядом с ее героями хотелось бы жить, ты под крышей дружеского дома, ты укрыт от мировых бурь, ты рядом с доброжелательными, милыми хозяевами. И здесь в гостеприимном и уютном доме ты можешь с хозяином дома поразмышлять и о
судьбах мира, и о действиях мировых бурь.
Литература бездомья не имеет стен, она открыта мировым бурям, она как бы испытывает тебя в условиях настоящей трагедии, ты заворожен, затянут видением бездны жизни, но всегда жить рядом с этой бездной ты не хочешь. Впрочем, это во многом зависит от характера читателя.
Литература дома – преимущественно мудрость (Пушкин, Толстой). Литература бездомья – преимущественно ум (Лермонтов, Достоевский).
Мудрость сразу охватывает все окружение, но видит не так уж далеко, потому что далеко видеть и не надо, поскольку, видя все вокруг, мудрость убеждается, что человек везде человек и страсти человека вокруг одинаковы.
Ум имеет более узкий кругозор, но видит гораздо дальше. Так, Достоевский разглядел далеких бесов и в бешенстве помчался на них, как бык на красную тряпку.
Литература дома всегда гораздо более детализирована, поскольку здесь мир – дом и нельзя не пощупать и не назвать милую сердцу творца домашнюю утварь.
Литература бездомья ничем не детализирует, кроме многообразия своего бездомья, да и какие могут быть милые сердцу детали быта, когда дома нет.
Зато литература бездомья гораздо более динамична, она жадно ищет гармонию и в поисках этой гармонии постоянно убыстряет шаги, переходящие в побежку, а иногда, отрываясь от земли, летит.
Безумный безудерж Достоевского – и мощный замедленный ритм Толстого.
Как динамична Цветаева и как статична Ахматова! И обе – великие поэты.
Ахматова – литература дома. Цветаева – литература бездомья. И сразу, с ранней юности, обозначилась таковой, хотя родилась и жила в уютном профессорском доме.
Оба поэта – люди трагической судьбы. Но одна из них сразу стала поэтом дома, а другая поэтом бездомья.
В известной мере Ахматова и Цветаева выступают в двадцатом веке в роли Пушкина и Лермонтова. И мы как бы догадываемся, что если бы не роковые обстоятельства, Пушкин прожил бы долгую жизнь и умер бы своей смертью.
Лермонтов тоже прожил бы гораздо дольше, но трагический конец его был предрешен.
Разумеется, в совершенно чистом виде эти два типа литературы почти не существуют. Но как две мощные склонности они реальны. Они необходимы друг другу и будут сосуществовать вечно".
Конец цитаты.
С этой точки зрения, я – типично "домашний" автор. Независимо от тематики моих виршей.
И, наконец, (двигаюсь от конца к началу) насчет критики. Я же имела в виду, что не вторгаюсь в творчество вашей знакомой, написавшей про гениальность, не высказываю своих замечаний по поводу её стихотворения, потому что не хочу быть непрошеным гостем, который пришёл в дом без приглашения, да ещё и натоптал. А вам – вы видите, я иногда всё-таки что-то даже и высказываю :)
СТ
Дорогая Любовь Евгеньевна, я люблю Искандера, особенно «Сюжет существования» ценю его ум и юмор.
Могу, конечно, разбить вдребезги весь этот дуализм двух литератур:
Марина: Дом – в сердцем моем, словесность!
Вот опять окно где опять не спят
Может пьют вино может так сидят…
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
и все равно, и все едино,
но, если на дороге куст, встает…
Что нужно кусту от меня ни речи ж, ни доли собачьей,
Моей человечьей кляня…
Ты – окно в ночи, может – сотни свеч!
Может – три свечи!
Нет, и нет уму моему покоя,
И в моем дому завелось такое,
Помолись дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем.
Марина – это душа, благородство,
романтизм, тоска, трагедия – это высоко!
Да, это выше дома, выше горы!
Та гора была миры, Бог за мир взимает – дорого.
Горе началось с горы, та гора была над городом.
Да Марина это мир, а не дом. Она над… а не в…
Дом это – стены.
Стены – это насущность, мещанская сущность человечья.
Дом, возведенный в степень творчества – довольно, скучная вещь.
Дом – это потолок.
Но, будь правда на Вашей или на моей стороне, Вы ответили достойно и абсолютно убедили меня.
В чем?
В том, что это Ваш выбор, и в выборе этом нет недомыслия, а есть вкус, предпочтение, и потому респект в поклоне!
В принципе, для меня совпадение точек зрения – вопрос вторичный.
Способ выражения мысли – первичен.
Главное быть не то, чтобы правым, но доходчивым.
Да, меня влечет величье замысла, а не чтиво спальных вагонов,
Да, влечет дух поднебесий, а не кухонный уют, но все это не имеет никакого значения в сравнении с очаровательным тактом Вашего письма.
Потому что важен интерес к высказанной мысли, независимо – соглашаюсь я с ней или нет.
Человек сто раз неправый может быть в сто раз интересней правого.
А интерес, с моей точки зрения, выше, чем совпадение взглядов.
Милая Вы, в каждой строчке.
Ну, почему я все куда-то Вас тяну?!! В какой-то вселенский холод, на какую-то Фудзияму.
Ну, разве не дурак тот, кто пытается содрать тапочки с уютного человека, предлагая прогулку по стеклу?!
Какой ужос, как Вы меня терпите, Божмой?!
ЛС
Опять начну с конца. То есть с последнего вопроса: "Как Вы меня терпите, Божмой?!" Отвечаю: как терплю? – с удовольствием! :)
Ибо, каким бы "заземлённым" и "ограниченным стенами" человеком (и автором) я ни была – ваш взгляд, ваш полёт, ваше несогласие – всё это мне безумно интересно! И это, по существу, совпадает с тем, что вы написали мне обо мне: несовпадение вкусов и взглядов в данном случае – второстепенно, интересно само общение, попытка понимания собеседника, даже если полное понимание до конца не достижимо.
Мне очень нравится афоризм: Спор – лучшее средство утвердить противника в его заблуждениях.
Но у нас с вами даже и не спор как таковой. Ни вы, ни я не категоричны сверх меры, и даже "таща" меня из моего уютного мира, вы не упорствуете, а признаёте за мной право выбора. И я, упираясь, не "вытаскиваясь", вопреки вашим усилиям, – я тоже не упорствую, не настаиваю на своей безусловной правоте, а понимаю, принимаю, с уважением и восхищением отношусь к вашему миру и даже к вашим попыткам в отношении меня ("из болота тащить бегемота"). :)
Это не спор, а открывание друг другу себя, своих глубин, своих миров – а что может быть увлекательнее человеческого мира, человеческого нутра? С какой бы высоты на него ни смотреть.
Это не спор, потому что это не установление окончательной, абсолютной и неоспоримой истины, не тяжба: на чьей стороне правда, чья правота правее. У вас своя правота. У меня своя. И интересна именно разница между ними и чудесная возможность понять чужую правоту.
Из какого сора:))
///
Всё жизнь вбирает: поиск и утрату,
Монашеский поклон, ружье солдата,
Девическую честь, распутство, низость,
Вражду разлад, разбой, покой и близость.
Всё жизнь вбирает, в лоно без усилий:
Неряшливость небес и четкость линий,
Жару и засуху, удары ливня,
Шершавость шкур, и пух, и твердость бивня.
Полет и крах, ползущее смиренье,
Упадок сил, подъем и вдохновенье.
Мы ищем истину, мы в ложь играем,
Вбирает жизнь, все то, что выбираем.///
Написал стишок.
Достал таки вчера Санто-Лючию.
Пришлось лезть в окно, чуть не убился - со второго этажа.
Подумал что мне ночь? Что мне тьма?
Мне ж не надо ждать пока расцветет?
У меня явное преимущество во времени.
Оно мне все равно - что утро что вечер.
Так думал и полез, через карниз.
До смерти напугал и понасиловал.
Почувствовал себя мгэ...
Друга развел, женщину скрутил, -зверь скотино.
Но вот фчем ужос.
НЕ сделай этого - хорошим не станешь - будешь никаким.
И увидел, что выбор мал. Всего два между - никакой и скотино.
Выбрал второе, оно кагбэ поярче:)
Вытогэ удалитворилсо низко памши.
Утром получил поцелуй-благодарность.
Понял - в человеке живет зверь. Низя его совсем убивать.
Человек без зверя какта неприручен, не выразителен и скушен.
ну съеден смысли скукой какойта.
так думал: жизнь все вбирает, все приемлет и написал про это.
А то, что Вам сказал, то за кадром было.
Но оно, будучи в гримерке стих на сцену толкнуло.
Вот из какого, млин, сора… :))
Другие статьи в литературном дневнике:
