В конце семидесятых годов, работая в группе культуры нашего посольства в Берлине, довольно часто приезжал в "Берлинер Ансамбль" на встречи с Еленой Вайгель, знаменитой немецкой актрисой и женой драматурга Бертольда Брехта, к тому времени уже покойного. Слабой стороной работы советского посольства было тогда знание (и понимание) настроений творческой интеллигенции ГДР, которую и немцы и мы подозревали в оппозиционных настроениях к режиму Вальтера Ульбрихта. Это тревожило центр в Москве, но никто не хотел даже задуматься, как изменить условия работы советских дипломатов за рубежом так, чтобы они не были похожи на заурядных чиновников таможни и не проедали зря деньги, которые им платили за "дипломатическую деятельность".
Идеологическое измерение времени было трудное, жесткая зашоренность во всем отличала не только советских людей, но и наших друзей по социалистическому лагерю. Лишь самые проницательные догадывались, что закрученные гайки рано или поздно не выдержат страшного социального давления, нараставшего в СССР и странах наших политических сателлитов и начнут раскручиваться сами по себе. Атмосфера напряженности в полную силу ощущалась в посольстве как тяжелые гири, висевшие на ногах и руках дипломатического персонала, а центр требовал меж тем "новизны, активности, расширения контактов в стране пребывания, инициативных предложений"...
Хрупкая, невысокая Елена Вайгель с резкими, затененными чертами лица, чем-то напоминавшая мне страстно постящуюся монахиню, поначалу встретила меня любезно, мне показалось, она сделала вид, что рада визиту представителя советского посольства. Мы говорили о ничего не значащих мелочах, я намеренно не касался каких-то политических вопросов внутренней жизни ГДР. Осторожно поинтересовался только общей обстановкой в театре, спросил, как идут дела в "Берлинер Ансамбль". К концу беседы собеседница заметно оттаяла, начала улыбаться более открыто, видимо почувствовав, что молодому русскому ничто человеческое не чуждо и с ним можно говорить, не боясь подвоха. В дальнейшем наши встречи становились все дружественнее и теплее, хотя должен сказать, что ни разу Елена Вайгель не коснулась проблем театрального мира, осложнявших отношения молодых театральных радикалов с министерством культуры и властями республики. У меня даже сложилось впечатление, что суровая, закаленная в идеологических боях Вайгель не очень осведомлена о подспудных настроениях протеста, нараставшего в театральной среде и в кругах творческой интеллигенции в целом.
По приглашению Вайгель посмотрел несколько пьес в ее театре- "Трехгрошовую оперу", оставившую у меня очень сильное впечатление, "Матушку Кураж" и некоторые другие постановки с ее участием. На сцене Вайгель преображалась, но не настолько, чтобы не заметить, что время ее прошло и какая-то тайная печаль гложет душу актрисы. Наши беседы становились все открытие, Вайгель подарила мне свою книгу с дарственной надписью, у нее обнаружилось прекрасное чувство немецкого юмора, даже склонность к эпатажу и розыгрышу: однажды она страшно огорошила и смутила меня, спросив :" Вы знаете, из какой кружки вы пили кофе? Из нее при случае пил кофе сам Брехт!". Она очень смеялась, увидев мое изумление. Во время прощальных визитов в связи с отъездом из Берлина, я сердечно простился с этой женщиной, понимавшей, что не все идеи ее гениального мужа устраивают гэдээровскую камарилью. Если бы она знала, что сегодняшние российские режиссеры ставят Брехта, добавляя в его немецкий рационализм и холодноватость славянское тепло, думаю, она бы понимающе улыбнулась.
