Тарантул Торонто
Рев сирен, луна видна,
Торонто нам, тарантул ран
завяз и лап, и воска ран,
сильней прижми, мой хулиган.
Всесильный плен твоя вина,
гиганта нам, мутанта ран,
ты водворение, талант,
иди ко мне, моя страна.
Разбита склянка,
луна видна,
не всхлипывай, не рыпайся,
бой двух пауков азартный,
пока не наступит асфиксия.
Это не триппер,
а зрелище ядовитых драк,
кровожадных, пока звездой не лягут
поверх друг друга телес.
Ужасное развлечение, но ты его ждал и давно окреп.
Густая белая жидкость течет в тебе, это твой гнев.
Выступило каплями, как воск поверх белых свеч.
Кто кого умерщвлит мгновенно
и высосет гнев?
Твои лапы поверх моей спины,
разозлился под гневом звезд далекой канадской страны.
Я не тарантул, а скорпион, ты удивлен?
Пришла ночь и жутко в цепи стоять,
я запуталась в твоих поцелуях, колючем и мягком аде.
Еще, еще, не останавливайся, Бога ради.
Ты уверяешь меня,
что темное, глухое в небе.
В небе только негодование твое и песни эти.
Как скорпион тебя любил,
а ты его не укусил,
отвратительно хлещут кровью твои раны
на мои румяна, слюны фонтаном.
Руки и губы,
еще, еще в губы,
крепко прижми, небо так велит...
Скорпион проливает кровь, он весь пролит, а потом тебя употребит.
Я не помню, для чего я вообще жила на свете, с людьми.
Заткни мои последние убеждения чем-нибудь и еще люби.
В руку ей фен, дует страна,
Торонто нам, тарантул ран.
Хочешь еще? Мой сладкий хам.
Я приоткрою снов карман.
Быль перемен нам не экран.
Гиганта нам, мутанта ран.
Это над городом нас тишина,
еще белых манн, еще белых манн.
Буду есть пока не наемся,
знойная страна, москитов нет, земно
кланяясь, как ревностный раб твоему царю,
попеременно пылая и остывая, пока сама не слопана.
Встрепана, истрепана шепотом учеб,
которых и сам постигал целый век,
моя трагедия превращенный в ужасающее насекомое человек.
Нет рвоты. Повторяющий темп временщика,
издающий звук выточенного до пустоты дерева,
в меня дует, меня обнимает,
кует грозою и снова повторяет,
но одно слово, его он понимает,
он для меня только один и от него кровь вскипает. Заика
тешится. Мой господин,
навали еще камней,
мастер писем и страстных речей,
непримиримый с судьбой моей,
ветром вея, ломая шею, еще стемнея, вдали от всех белых людей.
Пролит портвейн, луна видна,
но только нам и только нам,
тарантул пир и пир стиха,
не надо больше рваных ран.
Любить умей, моя вина,
что далеко моя страна,
какой-то север африкан.
Автограф хочешь? Я пьяна.
Скажи критикам, чтоб шли к черту со стихами,
они ничего не понимают в слове «пьяность»,
моя рьяность спонтанная. Наповал, каннибал, еще обнимал,
завершение драки – в глазах расширение,
не тот, а этот, в сосудах клеток,
а хищники не имеют собственной, пьют твою.
Страшный Халлоуин
превращается в веселый холлидэй.
Мы танцуем с бутылками, держа лед в зубах, малость
прохладный. Но так свежее и горячее, когда целовалась,
еще нальете? Какой странный вечера замес...
На тренажере не сжигается столько калорий, как на стихов повторе.
Дай заесть нектарин.
Какой странный гладкий фрукт, не то, что твой пушистый, что калечит.
Я хочу воспеть оду желтому, янтарному дождю,
что сыплет на меня без конца сладкую ерунду.
И твоими стихами калечит,
и не надо мне больше других умных муз.
Вспените, взденете, осовремените,
у меня один источник фантазий стоит на пути.
Ты такой черный и красивый, как иракец.
Я падаю в твои руки, ноги и мысли заплетаются, не могу иначе.
Ты хочешь еще слов? Но что там это слово-то,
не ново-то. Я засыпаю в твоих руках и хочу твоего слова.
Тарантул на свете любви отлова.
Давай, что там нам нарисовала чертяки бумага?
Другие статьи в литературном дневнике:
