В. Шпаков. Рец. на сб. Февральская вода
Михаил Окунь. ФЕВРАЛЬСКАЯ ВОДА. Стихи. – Гельзенкирхен: «Edita Gelsen», 2018. – 120 с.
Книга стихов петербургского поэта Михаила Окуня «Февральская вода» включает в себя более двухсот поэтических произведений, что на фоне нынешних сборников, как правило, состоящих из трех-четырех десятков стихов, выглядит внушительно. Удивляться этому не стоит, все-таки у автора богатый поэтический опыт, да и книжка не первая, не вторая, а уже девятая. Лучше порадуемся за поэта, принадлежащего не к молодежи, скорее, к старшему поколению представителей поэтического цеха, но продолжающего при этом активную творческую жизнь. Практически все помещенные в книжку стихи написаны за последние семь-восемь лет, то есть, желание автора высказываться в стихотворной форме налицо, как и результат.
Впрочем, вначале о поэтике Михаила Окуня, каковая выработалась давно и, в общем и целом, сохраняется в книге под названием «Февральская вода». Выразительные средства у этого автора скупы, он немногословен, берет, скорее, точностью, нежели цветистостью письма. Темы лирики – самые разные, зачастую маргинальные, сниженные, так что в поэтическую речь внедряется и просторечье, и нецензурная лексика.
В субботу, нажравшись, затеял скандал.
Подрался, полночи в канаве лежал.
И виделся остров средь синей воды...
Менты подобрали и дали п...ды.
И вновь куролесил, на насыпь залез,
И шмякнулся поезду наперерез.
Вот так погибает глухою порой
Российской глубинки последний герой.
Но это отнюдь не дешевый эпатаж, не намеренное текстовое хамство – это по возможности точное и честное воссоздание в стихе как окружающей поэта жизни, так и его внутренних состояний. Лирический герой тут – представитель определенной эпохи, среды, определенного времени и места, именуемого нынче хронотопом. Так вот этот самый хронотоп зачастую требует и крепкого словца, и грубоватой образности. Ленинград 60-х – 70-х, где формировалась личность автора, вовсе не являлся благоухающим розарием, что и наложило свою печать на творчество. При этом автор, что очевидно, не хулиган из подворотни, не гопник, он человек образованный и талантливый, хотя ни талантом, ни эрудицией не кичится.
Наверное, стоит сказать пару слов о композиции сборника, точнее, об отсутствии таковой, поскольку «Февральская вода» выстроена по самому простому – хронологическому принципу: начинается книга стихами конца «нулевых», заканчиваются текстами 2017 года. На первый взгляд, это выглядит странно, обычно поэты тратят бездну времени, долго и мучительно выстраивая в подобие единства то, что является продуктом спонтанных разрозненных озарений. Михаил Окунь отказался от подобных ухищрений, и вовсе не потому, что не умеет этого делать. К примеру, в предыдущей книжке под названием «33 трилистника» он использовал весьма оригинальный композиционный ход, структурировав книгу в варианте триптихов, каждый из которых посвящен определенной теме. А ведь на самом деле стихи пишутся вовсе не на тему, а именно так - один за другим, по случайному поводу, так что своя справедливость в таком способе выстраивания имеется.
Как было сказано выше, Михаил Окунь – поэт петербургский (а отчасти ленинградский). Однако любой читатель, даже незнакомый с биографией автора, опознает тут отчетливую эмигрантскую ноту. Как и в других сборниках автора последнего времени, в «Февральской воде» отражаются черепичные крыши бюргерских домов, немецкие пейзажи и лица тех, кто волею судеб сделались соседями автора. Конечно, эмигрантом в прежнем смысле слова Михаил Окунь не является. Его перемещение из Петербурга в немецкий Ален произошло довольно поздно, в эпоху открытых границ, когда российские творцы не изгонялись из родной страны, скорее, уезжали по экономическим соображениям. Но так уж сложилась судьба, разделив жизнь поэта на «до» и «после», что не могло не отразиться в стихах.
Швабы любят порядок,
но могут любую бумажку
к черту заслать на рога.
Но всё равно – любят свой орднунг.
Швабы глотают обрубки слов,
шепелявят, похрюкивают, –
но всё равно – в местной библиотеке
стоит шеститомный словарь
швабского языка.
При этом поэт не исчез навсегда в германской глубинке – он поддерживает связь с исторической родиной, регулярно приезжает в Питер, что также находит свое выражение в творчестве.
Не умея радоваться жизни,
Шляясь черт-те где который год,
Всё тянусь, дурак, к своей отчизне,–
А она живет себе, живет.
Здесь трудно говорить о какой-то «ностальгии», как и о «любви» к родине вообще и к городу, который пришлось покинуть, в частности. Учитывая особенности поэтики автора (см. выше), от него вообще не стоит ожидать прямого выражения чувств, они всегда неоднозначны и нередко сопрягаются с рефлексией и когда явной, когда скрытой иронией. Тот и этот миры причудливо переплетаются в душе, рождая необычные ассоциации и пробуждая нелепые, казалось бы, воспоминания. Неизвестно, что именно думает рядовой европеец, наблюдая Женевское озеро, а бывший питерский житель, точнее, порожденный им лирический герой рефлексирует таким образом:
Он смотрит налево и видит: налево
большой водоем под названьем Женева.
Там, верно, утопленник донный лежит,
раз мощная вилка наружу торчит.
И вспомнился пруд под названьем Восьмёра,
где тонут в сезон по три пьяных шофёра.
Лежит он в Полюстрово (в городе том),
Где сам не однажды бухал под кустом.
...И снова Женева, и вновь водомёт,
вздымаясь и падая, в очи плюет.
Вот такая, понимаете ли, «почва и судьба». Кому-то не нравится? Душа требует возвышенного? Нет проблем – обращайтесь к творчеству других авторов, сумевших сохранить, а может законсервировать в сердце идеалистические мотивы. Вы просто не читатель Михаила Окуня. Этот автор задает своего рода загадку: насколько возможно быть трезвомыслящим, беспощадным, иногда циничным – и в то же время тянуть лирическую ноту? Осознавать всю бессмысленность ремесла, предполагающего складывания слова в столбик и в рифму – и одновременно продолжать этим заниматься.
В этой связи высказывания о собратьях по перу, зачастую едкие и язвительные, выглядят абсолютно органично. Ну, не особо почитает наш автор нынешних поэтов, и они, надо сказать, зачастую того заслуживают. Чего греха таить – хватает в этой среде и дешевого выпендрежа, и страстного желания сыграть «роль хоть одним вершком повыше той, которая назначена».
Допустим: придуман Серебряный век,
И нынче пииты покруче.
Но там – за поэтом стоял человек,
А недопоэтам – здесь лучше.
Петрополя хляби и недра Москвы,
И деланность вздернутой бровки...
И некто надутый, всем тычащий «вы» –
Трагический тенор тусовки.
Неласков автор к представителям своего цеха, согласитесь. Но ведь и к себе нет особой ласки, то есть, о самолюбовании и попытках вылезти наверх за счет других и речи нет.
Частью поэзии русской,
ее парадигмой, так сказать, себя не ощущаю.
Диапазон у меня слишком узкий,
не ту нефть не оттуда качаю.
В этом стихотворении автор честно признается в ограниченности своих поэтических средств, что, возможно, правда, а возможно, и некоторое лукавство. Но танец на строчке, характерный для многих нынешних «пиитов» (особенно бродской выделки), нехарактерен для Михаила Окуня. И в этой неотделанности, грубоватости, стихотворной простоте есть своя прелесть, а главное – честность. Увлечение решением чисто формальных задач зачастую размывает содержание, обесценивает поэтическое высказывание, без которого стихотворение немыслимо.
Отдельные признания автора могут удивлять, и не факт – что приятно. Михаил Окунь прекрасно понимает, что стихи не приносят ни славы, ни денег: ««И на грош не наиграешь, / Зачехли свой саксофон!» Или вот еще:
Скучны и проза, и стихи,
а жизнь – подавно.
В тени забора лопухи
балдеют славно.
В итоге кто-то может подумать, что поэту милее «сор», из которого растут стихи, а не сам продукт поэтического творчества. Но это ошибочное мнение. Наш автор несет свой дар, как крест или, если угодно, мешок на горбу. Жизнь вокруг ну совершенно не поэтична, даже не прозаична, она зачастую уныла и тривиальна до предела. Но дар обязывает создавать поэтические интерпретации неприглядной действительности, и Михаил Окунь этому приказу подчиняется. Что для самого автора, думается, род спасения, а для нас, читателей – род удовольствия.
Владимир Шпаков
"Literarus - Литературное слово" (Хельсинки) №3 - 2018.
Другие статьи в литературном дневнике:
