Сальваторе Квазимодо

Гал Аник: литературный дневник

Пропустила публикацию ещё об одном Нобелевском лауреате, так как дневник был закрыт. Продолжаю "ликбез". И собственный тоже) Четырнадцатым по счёту Нобелевским лауреатом в области поэзии в моей подборке стал Сальвато;ре Квази;модо (20 августа, 1901 — 14 июня, 1968) — итальянский писатель, поэт, переводчик. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1959 года «За лирическую поэзию, которая с классической живостью выражает трагический опыт нашего времени».
Итальянский поэт Сальваторе Квазимодо родился 20 августа 1901 г. в г. Модика на Сицилии в семье железнодорожника. После окончания в Палермо средней школы в 1919 г. приехал в Рим учиться в техническом институте. Из-за нужды бросил вуз, работал продавцом, чертежником, бухгалтером, много читал, особенно русскую и французскую поэзию, изучал — греческую и латынь. Работал с 1926 г. землемером, начал писать стихи.


Его шурин Э. Витторини ( в будущем романист и критик) познакомил его с Э. Монтале и Д. Унгаретти. В то время Италию охватило неистовство фашистской пропаганды и эти три поэта в атмосфере тяжелого времени и безнадеги стали основоположниками герметичной поэзии. Это был строгий и сдержанный тон и стиль, резкие интонационные контрасты, нелегкая для понимания архитектоника глобальных космических образов, пронизанных напряженным драматическим мироощущением.


В журналистику эти поэты не пошли, чтобы не работать на режим; так родилась поэзия духовного сопротивления — форма духовной борьбы. Они заперлись во внутреннем мире человека, в его глубинном "я". И первая книга Квазимодо "Вода и земля" (1930) была о человеке как центре космических связей, зеркале бытия. Он, как писал Э. Монтале, "не принимал за существенное преходящее". И фашизм — огромное зло, но и оно преходящее. "Поэзия отсутствия", как называли герметизм, стала формой высшего духовного присутствия. Сборники "Потонувший гобой" (1932), "Аромат эвкалипта и другие стихотворения" (1933), "Эрато и Аполлон" (1936), "Стихотворения" (1938), в отличие от первой книги, были полностью в стиле герменевтики. В 1938 г. С. Квазимодо стал редактором еженедельника "Темпо", издал книгу "Лирика Греции" (1940), преподавал литературу в Миланской консерватории.


В годы войны он принимал участие в движении Сопротивления, попал в тюрьму. В его произведения входит антифашистская и антивоенная тематика, проблематика героического. Все это просто взорвалось в книге "День за днем" (1947). Еще в 1945 г. С. Квазимодо вступил в компартию Италии, но потом вышел из нее — не мог писать политические стихи, которых от него требовали. И гражданские мотивы звучат все чаще, он воспевает борцов против фашизма, один из его стихов вычеканен на подмуровке памятника жертвам расстрела.


В стихах - обращение к родной Сицилии, природе острова, истории народа. Л. Арагон писал: "В Квазимодо Сицилия озаряет действительность, даже когда ее свет не что иное, чем тьма". Углубился эпический элемент его поэзии, диалог часто сменял устойчивый монолог, появились элементы репортажа, хроники, особенно в произведениях, где он выступал против холодной машинной цивилизации. Все это мы найдем в книгах "Жизнь не сон" (1949), "Фальшивая и подлинная зелень" (1956), "Земля несравненная" (1958).


Выступая на всемирном форуме "Литература и современность" (Рим, 1957), Квазимодо сказал: "Поэзия владеет силой, способной победить сухие абстракции, она живет в своем историческом измерении, от которого никому не убежать. Благодаря поэзии каждый народ несет другим плоды своей цивилизации". В 1950-х годах Квазимодо много путешествовал по миру, читал лекции, писал театральные рецензии, эссе. В послевоенные годы С. Квазимодо был отмечен тремя наивысшими литературными премиями на родине, а в 1959 — Нобелевской премией "за лирическую поэзию, которая с классическим вдохновением освещает трагический опыт в настоящее время". На вручении премии Квазимодо, вспомнив о времени герметизма, заметил, что "поэзия рождается в одинокости и уже оттуда распространяется по всем направлениям". Звучали слова, даже и известных ученых, о случайности выбора Комитетом итальянского поэта. Возможно, это было вызвано тем, что были будто "два" Квазимодо. После Нобелевской премии поэт писал не так активно, как раньше, больше писали о нем и переводили ( до 1980 г. — на 40 языков). В 1960 г. С. Квазимодо выпустил сборник "Поэт и политик и другие эссе" и последнюю книгу стихов "Давать и иметь" (1966). На поэтическом фестивале в Неаполе, где он был председателем жюри, 14 июня 1968 г. С. Квазимодо внезапно умер от кровоизлияния в мозг.


Материал взят из Интернета.


ВЕТЕР В ТИНДАРИ


Перевод Евг. Солоновича


Тиндари, где твоя кротость?


С высоты своих гор, вознесенных над водами


божественных островов,


сегодня ты обрушиваешься на меня,


пронизывая сердце.


Я поднимаюсь на поднебесные кручи


навстречу сосновому ветру,


и спутников моих относит все дальше


воздушным потоком —


волну голосов и любовь,


и ты принимаешь меня


наперекор разрыву,


ты и боязнь теней и молчаний,


убежища нежностей, некогда неизменных


и канувших в небытие.


Тебе неизвестна земля,


где я увязаю все больше


и тайные слоги питаю:


другое сиянье скользит по твоим окнам


в ночном облаченье,


и не моя покоится радость


на лоне твоем.


Изгнание — мука,


и вчерашние поиски лада


оборачиваются сегодня


преждевременным страхом смерти;


и каждая любовь — защита от грусти,


бесшумная поступь во мраке,


где ты меня вынуждаешь


горький хлеб преломлять.


Тиндари — непреходящее чудо…


Друг меня будит нежный,


чтобы я со скалы наклонился над небом,


и деланный страх мой — для тех, кто не знает,


что за мною глубокий охотился ветер.


ЗЕМЛЯ


Перевод Евг. Солоновича


Ночь — безмятежные тени,


воздуха колыбель, —


до меня доносится ветер, если в тебе блуждаю,


и море с ним, и запах земли,


где поют мои сицилийцы


парусам, сетям,


малышам, проснувшимся до рассвета.


Голые склоны, равнины под первой травою,


ждущей стада и отары,


ваша боль опустошающая — во мне.


ЗЕРКАЛО


Перевод Евг. Солоновича


И вот на ветвях


раскалываются почки,


и зелень — новее травы —


ласкает сердце,


а ствол уж казался мертвым


и словно в промоину падал.


И все принимаю за чудо,


и я — та вода из тучи,


что отражает сегодня в канавах


самый синий кусочек неба,


та зелень, что в почках таилась


недавно — минувшей ночью.


ЦВЕТУЩАЯ ЖЕНЩИНА, ЛЕЖАЩАЯ НАВЗНИЧЬ В ЦВЕТАХ


Перевод Евг. Солоновича


Тайное угадывалось время


в ожидании ночных дождей,


в том, как менялись облака,


волнистые колыбели;


и я был мертв.


Город между небом и землею


был моим последним приютом,


и меня со всех сторон окликали


ласковые женщины из прошлого,


и мать, помолодевшая с годами,


бережно перебирая розы,


белейшими чело мое венчала.


Ночь была на дворе,


и звезды уверенно плыли


по золотым траекториям,


и ставшее преходящим


настигало меня в моих укрытиях,


чтоб напомнить об открытых садах


п смысле жизни.


Но меня угнетала последней улыбкой


цветущая женщина, лежащая навзничь в цветах.


ОСТРОВ ОДИССЕЯ


Перевод Евг. Солоновича


Решителен древний голос.


Внемлю эфемерные отголоски,


забвенье глубокой ночи


в звездной пучине.


Из небесного пламени


рождается остров Одиссея.


По тихим рекам плывут небеса и деревья


между лунными берегами.


Пчелы, любимая, золото нам приносят:


тайное время преображений.


В ПРЕДДВЕРИИ РАССВЕТА


Перевод Л. Мартынова


Ночь кончена,


и растворяется луна


в лазури, уплывая за каналы.


Живуч Сентябрь здесь на земле равнинной,


и зелены ее осенние луга,


как южные весенние долины.


Оставил я товарищей своих


и сердце схоронил в стене старинной,


чтоб одиноко вспоминать тебя.


О, до чего ж ты дальше, чем луна,


теперь, когда в преддверии рассвета


по мостовой зацокали копыта!


НА ПРУТЬЯХ ИВ


Перевод Евг. Солоновича


Ну неужели нам до песен было,


когда пришелец сердце попирал,


и мертвые на площадях лежали


на ледяной подстилке, и не молк


скулеж детей и черный вопль несчастной,


которая в распятом на столбе


узнать боялась и узнала сына?


На прутьях ив, как мы и поклялись,


и наши лиры в эти дни висели,


качались на пронзительном ветру.


СТИХИ, НАПИСАННЫЕ, БЫТЬ МОЖЕТ, НА МОГИЛЬНОМ КАМНЕ


Перевод Евг. Солоновича


Мы здесь — вдали от всех, и снова солнце


искрится медом в волосах твоих,


и нам последняя цикада лета


и вой сирены под ломбардским небом


о том, что живы мы, напоминают.


О, выжженные ветром голоса, чего хотите?


Все еще исходит тоска мучительная от земли.


ЦВЕТ ДОЖДЯ И ЖЕЛЕЗА


Перевод Евг. Солоновича


Ты говорила: молчание, одиночество, смерть,


как говорят: любовь, жизнь.


Это были промежуточные слова.


И ветер поднимался каждое утро,


и время цвета дождя и железа


проносилось над камнями,


над нашим замкнутым жужжанием проклятых.


До правды еще далеко.


Так скажи, человек, расплющенный на кресте,


и ты — с окровавленными руками,


как я отвечу на все вопросы?


Сейчас, до того как другое безмолвие


ворвется в глаза, до того как поднимется


новый ветер и снова ржа расцветет.


СОЛДАТЫ ПЛАЧУТ НОЧЬЮ


Перевод Б. Слуцкого


И креста, и молотка с Голгофы,


и святых воспоминаний детства


мало, чтобы раздавить войну.


Ночью, перед самой смертью,


сильные солдаты плачут


у подножья слов, давно известных,


выученных в годы мира.


Многими любимые солдаты…


Слез безымянные потоки…


МАРАФОН


Перевод Евг. Солоновича


Материнских стенаний в Марафоне,


раздирающих душу воплей


никто не услышал. Греция


была свободна. Греция свободна.


В Марафоне остались солдаты,


а не тени, никаких тут храмов


или алтарей. Могильный холм нетронут,


с высоты его видна Эвбея.


Червь истории приводит в мире


все в согласие: на кургане — столб,


под землею — мечи и шлемы.


И каким бы ни был Марафон,


человек живет здесь в хижине, подобной


будке часового.


Я НИЧЕГО НЕ УТРАТИЛ


Перевод Евг. Солоновича


Я все еще здесь. Солнце кружит


за плечами, как ястреб, и земля


повторяет мой голос в твоем.


И возобновляется зримое время


в глазах, открывающих все сначала.


Я ничего не утратил.


Утратить — значит отправиться


за диаграмму неба


мимо течения снов, вдоль реки,


полной листьев.


В ГОСТИ ЗОВУ ТОПОЛЯ


Перевод Евг. Солоновича


Тень моя — на другой больничной стене.


Рядом цветы, и ночами в гости


зову тополя и платаны из сада,


деревья с опавшею листвою — не желтой,


а белой почти. Ирландки-монахини


не говорят никогда о смерти,


они, как бы влекомые ветром,


не удивляются собственной молодости и доброте;


удивленье приходит во время суровой молитвы.


Мне кажется, будто я эмигрант,


бодрствующий в своих одеялах,


спокойный, и что лежу на земле.


Быть может, я всегда умираю.


Но охотно прислушиваюсь к голосу жизни,


к словам, которых так и не понял,


останавливаюсь на пространных гипотезах.


Конечно, мне никуда не деться,


останусь предан жизни и смерти


душою и телом


на всех возможных зримых маршрутах.


Время от времени меня обгоняет


что-то легкое — терпеливое время,


абсурдное безразличие, что проскальзывает


между смертью и иллюзией


сердцебиенья.


Стихи в переводах взяты из Интернета.



Другие статьи в литературном дневнике: