Бабушкин двор. 11 Рабига
Кладовые памяти.
Они мне так и представляются узкими деревянными дверцами
с амбарными замками, вросшие в правый высокий дувал, отделяющий
двор от железной дороги, с которой нет-нет да и подавал сигнал
ту-тууут! проходящий заводской состав.
Что хранилось в этих кладовочках? Отчего-то мне казалось,
что обитатели двора как-то тайком приоткрывали эти узкие
деревянные дверца.
В бабушкину кладовку я бегала за халвой. Прилетев из своей
монгольской ссылки, как-то случайно обронила, что халвы там
годами не видела. После этого признания поместить в холодильник
запасенную бабушкой халву не представлялось возможным,
И огромная десятикилограмовая целиндрическая упаковка,
наполняла кладовую притягательным подсолнечным ароматом.
Пожалуй, только столетняя Рабига держала свою кладовую нараспашку.
Там у нее обосновались куры. И петух. Курей Рабига по вечерам загоняла
в кладовку сама, а за петухом носилась по всему двору Гулька.
Я в это время, вереща, забиралась на штакетник. Ленка,
пожав плечами, уходила мыть посуду. А Ночная красавица
за Зелеными воротцами торопилась открыть пошире свои желтые глаза
и полюбоваться происходящим.
Рабига же почти ничего не видела. У нее были такие толстенные линзы
от дальнозоркости, что курицам для того, чтобы их увидели,
приходилось убегать на другой конец двора. Рабига хлопала вытянутыми
вперед ладонями и вслепую ловила их. Это были настоящие куриные жмурки.
Два огромных глаза за окружностями очков, крючок носа и трапеция
платья - вот что такое была бабка Рабига. Нет... еще это был
темный палец, всегда неожиданно появляющийся над ее штакетником
и подзывающий меня. Я на дрожащих коленках подходила, забывая
от страха, что всякий раз ей нужно от меня только одно - чтобы
я вдела нитку в иголку.
Иглы ее все были такими цыганскими, что начинять их такой же
суровой пряжей можно было почти не глядя. Рабига подсовывала
мне одну катушку за другой, не обрывая свои ариадновы нити.
Шила она в основном чехлы для подушек из лоскутков с геометрическим
восточным орнаментом. Видимо, без подушек не могли обходиться
ее столетние косточки.
Рабига жила через стенку с моей "Ласточкой", на которой я
бренчала день деньской и ночь ночную, искренне увереная
в рабигишкиной глухоте. Потом уже, спустя годы, Гулька мне
рассказывала, что Рабига ходила и бурчала себе под нос -
"Пусть играет, пусть.."
Квартиру Рабиги украшали портреты лошадей. Гулькин старший
брат Ринат был жокеем, он то и рисовал своих сивок - бурок,
а еще однажды сшил мне брюки. Весь в свою бабу Ягу.
Нитки в иголки, правда, я ему не вдевала..
За рабигишкиными окнами, выходившими на арык, росла алыча,
кислющая такая, что Москву видать. Собирать ее удобнее всего
было бы с нашего сада, но бабушка Маша долго держала там
овчарку Пальму. Страшнее зверя не было во всей Ферганской долине.
Вот и приходилось Гульке пробираться по Набережной арыка
в свой сад за этой самой алычой.
Ленкина приарычная плантация была по ходу следующей.
Ах, как же гордо она выплывала с Набережной на Бульвар
с урожаем роскошных белых персиков!
А у дедушки над арыком росла вишня.
Другие статьи в литературном дневнике:
