Лев Перфилов
Лев Алексеевич Перфилов (13 февраля 1933, Коломна, Московская область – 24 января 2000, Киев) – советский, украинский актёр. Играл преимущественно в эпизодах, обычно исполнял роли отрицательных персонажей. Всего снялся в 120 фильмах. Заслуженный артист Украинской ССР.
В кино с 1956 года.
После исполнения Львом Перфиловым роли фашиста Вольдемара в фильме Ю. Лысенко «Таврия», снятому по одноимённому роману Олеся Гончара, газеты написали: «Наконец-то появился актёр, так убедительно играющий мерзавцев». С этого момента в его творческую копилку посыпалось огромное количество ролей воров, убийц, алкоголиков, шпионов, пиратов и т. д. Перфилов считал, что эти образы намного интереснее, нежели роли безликих рабочих, шахтёров и пахарей, с которых он начинал. Они продлили актёру экранную жизнь и дали своеобразную популярность: «Меня всегда узнавали, а, разговорившись, убеждались, что в жизни я совсем другой». Один из немногих положительных персонажей, прекрасно изображенный актером – фотограф Гриша Ушивин в фильме «Место встречи изменить нельзя».
Лев Перфилов – мастер небольших и эпизодических ролей.
Умер в Киеве в 2000 году. Похоронен на Лесном кладбище в Киеве.
Самые известные роли:
1956 — Гори, моя звезда — Сашко
1956 — Павел Корчагин — Клавичек
1964 — Сказка о Мальчише-Кибальчише — буржуинский офицер
1971 — Бумбараш — Меланий
1973 — Старая крепость — Кашкет
1975 — Как закалялась сталь — мужик
1975 — Капитан Немо — Пандер-Джонсон
1976 — Дни Турбиных — горожанин
1977 — Волшебный голос Джельсомино — доносчик Калимер
1979 — Место встречи изменить нельзя — фотограф Гриша Ушивин, по прозвищу «Шесть-на-девять»
1980 — Приключения Электроника — гангстер Люг
1981 — Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна — пастор
1982 — Трест, который лопнул — аферист с замочной скважиной
1982 — Слёзы капали — пианист
1983 — Зелёный фургон — наводчик
1983 — Витя Глушаков — друг апачей — грузчик
1985 — Поездки на старом автомобиле — сосед с собакой
1985 — Самая обаятельная и привлекательная — Пётр Васильевич, начальник
1986 — Кин-дза-дза! — Кырр, раздражительный чатланин
1989 — Благородный разбойник Владимир Дубровский — управитель
1990 — День любви — Бухгалтер
1990 — Мой муж — инопланетянин — стоматолог
___________________
Лев ПЕРФИЛОВ: Я ТЕБЯ НИКОГДА НЕ ОБИЖУ
Счастье – это когда тебя поднимают. На пьедестал.
Рассказывают, когда Лев Перфилов делал предложение Вере, он произнёс: «Я не обещаю Вам ни бриллиантов, ни машин, ни дач. Могу пообещать лишь одно: я никогда Вас не обижу».
Так рождаются красивые и трогательные истории.
Одни правдоподобны не более, чем сказки братьев Гримм. Другие – убедительны, как мемуары. Впрочем, мемуары – от слова «память». А память избирательна. Значит, субъективна. И когда один из героев уходит в небытие, другой воссоздаёт его таким, каким, возможно, тот никогда не был.
Впрочем, у меня нет никаких оснований сомневаться в истинности этих слов, образов, эскизов.
* * *
Про Веру, жену Льва Перфилова, говорили: «Она не из наших, не из киношных». И шелестели по углам, что неудачница, молоденькая «разведёнка» с малолетним сыном, вцепилась в известного артиста.
Когда они познакомились, он был вдвое старше её – только разменял полсотни. Возраст – когда позади брак (и не один), рождение ребёнка (и не одного), карьерные взлёты. Полтинник, поделённый на двух жен, пятерых детей и четыре десятка ролей.
Вполне достаточно, чтобы успокоиться. И не так уж много, чтобы чувствовать себя счастливым. Для полноты этого ощущения непременно нужно, чтобы оно повторилось, отразилось, отозвалось в другом человеке.
Он нашёл её в Киеве, за окошком почтового отделения. Он протянул телеграмму. Она протянула руку, взяла бланк. А на нём – закорючки, прыгающие иероглифы, замысловатое кружево. Графолог – и тот ни слова не разобрал бы. Вскинула глаза – перед ней артист. Живой, настоящий, такой простой, доступный. То ли от испуга, то ли от восторга девушка онемела и пошла пунцовыми пятнами. Рдеющая, смущённая, рванула прочь из комнаты. Отсиделась в подсобке, отдышалась, уняла дрожь в коленках. Подумала: надо бы вернуться, работу доделать, а то скажет – ненормальная какая-то.
В следующий раз Перфилов пришёл позвонить. У Веры был номер третий – его она называла, когда соединяла междугородные переговоры.
– Можно, я буду третьим? – спросил Лев.
– Да, – улыбнулась Вера.
– А можно, я буду первым? – спросил он тогда.
– Можно, – снова зардевшись, отозвалась она.
А потом он вернулся, взял несколько бланков для телеграмм и написал ей письмо. Вера хранит его до сих пор, но никому не показывает.
Это тайна исповеди.
Льва и Веру свело какое-то странное скрещение линий, диковинное коленце, выкинутое судьбой. Перфилов потом рассказывал жене, как, выйдя тогда с телеграфа, услышал голос, твердивший ему: «Вернись, вернись». Может, он не был суеверен, как принято у актёров, а может, доверился этому внутреннему глашатаю. Тот не подвел хозяина. И выплеснулся наружу корявыми строчками на телеграфном бланке.
* * *
Лёва поджидал её каждый день возле работы. Подавал руку, когда она шагала через лужи, дарил ей небесную синеву, взмах птичьего крыла, лепет листвы, весь мир в капле росы. А Вера млела, трепетала, стыдливо молчала или что-нибудь мямлила в ответ. И счастливо благоухала своими двадцатью пятью годами.
Как-то она заболела. Едва досидев смену, выползла с работы. Перфилов кинулся к ней. Бережно довёл до дома, там откланялся. Через время – звонок в дверь. Пацан суёт целлофановый пакетик: «Это вам от папы». В пакете – лекарства всякие нужные, градусник. Вера оторопела. Так он познакомил её с сыном.
А однажды, много позже, как-то серьёзно, трезво, Перфилов спросил:
– Вера, вас, наверное, дома ждёт муж?
– Нет, у меня нет мужа, – ответила она.
– Неужели – одна? – И пятидесятилетний мужчина бросился на колени, схватил её за подол и закричал: – Вера, пообещайте мне только одно – что не выйдете замуж! Прошу вас!
В тот момент он был молод и страстен, как шекспировский персонаж. Люди подумали – он, как всегда, играет роль, только без грима и парика. Засмотрелись, приготовились аплодировать. Но она-то знала, что все всамделишное. Жесты, интонации, слова, излом бровей.
Никакого лицедейства.
* * *
Они расписались только после девяти лет совместной жизни. Да и то по необходимости: понадобилось оформить загранпаспорта. Оба знали, что их скрепляет. Всё что угодно: фантастическая нежность, безмерное уважение, какая-то метафизика – всё, кроме штампа.
– Левушка, ты чудо, ты мой золотой, – улыбалась она.
– А ты – мой воздух, я тобой дышу, – отзывался он.
Они спасались друг другом.
От дурных людей, грязных сплетен, своих воспоминаний и чужой зависти. Ухмылялись предприимчивости Веры – во мужика отхватила! И пророчили скорый разрыв. Но они опровергали прогнозы.
Перфилова звали сниматься – Вера ехала с ним. Тащила с собой тряпки и склянки. Готовила в гостиничных номерах. Лёва – в кадр, она – в магазин. Отовариться – и снова на съёмочную площадку, «к Лёвушке».
Однажды Перфилов уехал сниматься в Москву в «Самой обаятельной и привлекательной», а Вера осталась дома. Она маялась, томилась в пустых стенах. А съёмка стояла, режиссёр ссорился с оператором. Дорвавшись до телефона, Лев застонал в трубку: «Вера, любимая, я больше так не могу. Приезжай!»
Она метнулась на вокзал и вскочила на уходящий поезд Киев — Москва.
* * *
Актёра Перфилова любили женщины и дети. Первые, предпочитая в жизни положительных героев, всё-таки любят отрицательных. Вторые, болея за хороших, почему-то обожают злодеев. По иронии актёрской судьбы Лев Перфилов всю жизнь играл мелких прохвостов и больших мерзавцев. Но даже эти антигерои выходили у него беззлобными, робкими, нестрашными. Работая над ролью алкаша Кашкета из «Старой крепости», Перфилов настаивал: «Алкоголик – что, не человек? Разве он валяется под забором? Вредит кому-нибудь? Посмотрите, он может быть добрым и симпатичным». Только вот после этой роли Льва полюбили мужчины – всё больше алкаши.
Лев давно бросил пить. Не пил ни за компанию, ни из жалости, ни ради мира во всём мире.
* * *
Впрочем, насчёт издевки актёрской судьбы... Злодейка таки смилостивилась над Перфиловым, подкинув ему пару-тройку «положительных образов».
Первый раз – в фильме «Место встречи изменить нельзя».
«Шарапов, ты запомни – это великий человек, Гриша Ушивин. Подпольная кличка Шесть-на-девять. Непревзойдённый фотограф, старший сын барона Мюнхгаузена. Мог бы зарабатывать на фотокарточках бешеные деньги, а он бескорыстно любит уголовный розыск».
Тощий, как штатив, вечно сутулый, лысоватый, в очочках и тюбетейке, фотограф Гриша – какой-то необязательный персонаж. Не оперуполномоченный, не начальник ОББ – отдела по борьбе с бандитизмом, даже не криминалист. А важности – как у первейшего государственного лица.
«Хочешь, я тебя для многотиражки щелкну?» – и ослепит вспышкой.
И вечно со своими невероятными историями: «Была у меня одна укротительница. Так вот любила она меня безумно». Он и на задания ходит без оружия – его бандиты боятся. У него удар правой – девяносто пять килограммов. Поэтому чемпион такой-то отказался от встречи с ним.
Гриша Шесть-на-девять врёт вдохновенно, артистично, захлебываясь от восторга, поражаясь себе и, кажется, начиная верить в собственную брехню. И растягивает мехи аккордеона, словно разворачивает душу.
Чудак, добрый чудак этот фотограф Гриша.
Перфилов потом всю жизнь говорил, что это – он.
Был ещё начальник отдела в «Самой обаятельной и привлекательной». Почти весь фильм сидит за стеклянной перегородкой. Безмолвствует. Встревает лишь однажды – в разговор о любви и браке по расчету.
– Расчёт в таком деле? Нет, только чувства, – изрекает он, менторски воздев палец.
* * *
– Правда, – говорит Вера. – Лёва был добрым человеком выше всяких мер.
Никогда ничего не ел целиком – всё делил. Себя не любил и не щадил. Через год после Чернобыля поехал с труппой в заражённую зону. Вернувшись, свалился – подкосило. Стал чернобыльцем первой категории и инвалидом второй группы.
Но любимая подняла его. И ещё потом – во время всеобщего кризиса. Когда съёжились до размера кулачка все киностудии Украины. Когда киношным работникам назначили то ли смешную, то ли издевательскую пенсию. Бронислав Брондуков на вопрос: «Чего вы ждёте от жизни?» ответил: «Смерти».
Перфилов целыми днями сидел дома, в одном и том же кресле. Напряженно молчал, много курил. Вера тоже молчала – жалела. Наконец разозлилась на своё бессилие. Однажды ворвалась в комнату, обернутая в простыню. «А сейчас, – продекламировала она, – я покажу вам программы телевидения», – и принялась вертеться, звенеть, извиваться, голосить по-оперному, скакать по-балетному.
Лёва вскочил: «Верка, да ты у меня большая актриса!»
И ожил. Как все просто, да?
* * *
Приближалось 8 Марта. Мужики смели все цветы, даже чахлые гвоздички. Льву не досталось никаких. Вера уже собиралась обидеться. Ушла, чтобы остыть. Пока её не было, он объездил полгорода. Когда же она вернулась, увидела мужа, сидящего на полу в центре круга из десятка цветочных горшков. «Вера, родная моя, я вот что подумал – зачем дарить дохлые тюльпаны? Вот сколько живых – и все для тебя».
А потом Вере понадобились шерстяные трико, Лев сам отправился в магазин. «Смотрите, артист...», – зашелестело вокруг. Перфилову надо было только улыбнуться. Девушки-продавщицы выложили товар и выстроились за прилавком. Лев пригляделся, приложил трико к той девице, что комплекцией своей больше других напоминала его жену. «Беру эти штанишки».
Кажется, в первый и последний раз в жизни Перфилов воспользовался известностью.
* * *
В одной из больниц, где в последние годы лежал Перфилов, ему занесли какую-то дрянь – инфекционную палочку. Последствия от инфекции время от времени устраняли: то одну химию закачают, то другую вколют. Температуру удавалось сбить. Вера дышала вместе с Лёвой: вдох, выдох, так, теперь ровней.
Помните? «Ты – мой воздух, я тобой дышу».
Лёгкие давно барахлили – это недолеченные пневмонии напоминали о себе.
Появилось место в Институте пульмонологии, но Лев до последнего отказывался. «Сколько можно меня мучить? Нет, к гестаповцам не поеду». За полгода, подсчитала Вера, ему сделали более восьми сотен уколов.
Были истрепаны вены, истерзаны нервы.
Он брал руку жены, целовал и, задыхаясь, спрашивал, будто умолял о чём-то.
– Ты встанешь, Лёвушка, – говорила она ему, – обязательно встанешь. Там для тебя Мащенко пишет роль очередного мерзавца.
Лев Перфилов пообещал Вере, что никогда её не обидит. Но слова не сдержал – ушёл раньше.
Именно поэтому самый лучший, но, увы, сказочный финал: «Они жили долго и умерли в один день».
Потому что счастье в одиночку невозможно.
Виктория ЧУТКОВА
15.02.2001
http://2001.novayagazeta.ru/nomer/2001/11n/n11n-s14.shtml
Другие статьи в литературном дневнике:
