Мемуары западной поп-звезды
СМЕРТЕЛЬНАЯ БОЯЗНЬ РОССИИ, или ТЯЖЁЛАЯ НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ.
Из книги Дитера Болена «ЗА КУЛИСАМИ».
В новогоднюю ночь 2002 года я пытался угнаться сразу за двумя зайцами. И, конечно, из-за недостатка времени попал в неловкое положение.
С одной стороны, «Модерн Токинг» был заказан на два ночных концерта в Москве. С другой стороны, я поддался на уговоры RTL, выступить в первый день нового года на лыжном трамплине Гармиш Партенкирхен. Ровно в полдень «суперзвёзды» должны были спеть небольшую серенаду. А я –
аккомпанировать им на фортепиано. И преодолеть расстояние в две тысячи километров по прямой через Белоруссию, Польшу и Чехию.
«А мне обязательно нужно присутствовать?» – пытался я отговорить телевизионщиков с RTL.
«А как же! – услышал я в ответ, – Всенепременнейше! Абсолютно!»
Тогда я поспешил к Toмacу и попытался договориться с ним:
– Мы что, действительно должны выступать на этих смешных концертах в Москве?
Но и здесь мне не дали договорить:
– Ну да, слушай, это же легкотня! Всего лишь два маленьких концертика. Для тебя это не труднее, чем шевельнуть левой ягодицей, Дитер. Фанаты радуются. И при этом под конец у нас будет куча денег.
Единственной возможностью успеть на оба мероприятия было арендовать частный реактивный самолет на рейс Гамбург-Москва-Гармиш.
Toмac с Клаудией полетели в Москву рейсом из Кёльна, а Эстефанию и меня тридцать первого декабря по полудни ожидала в аэропорту Гамбурга «Cessna Citation». Самый безопасный самолёт из тех, что в настоящее время имеются в этой местности: два реактивных двигателя, скорость 760 километров в час, стоимость шесть миллионов.
Когда мы приземлились в Москве, было двадцать два часа, минус сто градусов мороза и вокруг громоздились сугробы.
«Вы загоняете самолеты на ночь в ангар?» – поинтересовался я у пилотов, как только мы выбрались на улицу.
«Да-да, – ответили они, – ясное дело, мы загоняем их в ангар».
«О’кей, – напомнил я им ещё раз, – значит, мы вылетаем завтра в шесть».
В «Отеле князя Гранафова Таковского-Растаковского» мы столкнулись с Toмacом и его женой Клаудией. Отсюда нам предстояло ехать на двух замученных «Ладах»: одна, белая, как снежная королева, (для Toмacа и его «кисоньки»), а другая чёрная, как врата ада, (для меня и Эстефании). Всё это устроил Toмac и его менеджер Лутц.
«Эй, а вообще, как долго нам придётся ехать?» – поинтересовался я.
«Ох, минут десять, Дитер, – ответил мне Toмac, – это почти здесь, за углом».
И он уселся в свою колымагу.
Наш автомобильный караван, скользя и качаясь, двинулся в путь. Справа и слева громоздились метровые айсберги. Мы всё ехали и ехали. Постепенно фонарей становилось всё меньше, а темнота всё гуще. Водителям с трудом удавалось удерживать машины на дороге. В довершение всего ещё и печка была на последнем издыхании. Мы с Эстефанией сидели, прижавшись друг к другу, словно брат с сестрой из фильма «Рудольф – северный олень».
И вдруг у меня в голове пронеслось: «Дитер, никакая это не концертная поездка. Это похищение!» В тот же миг обе машины выехали куда-то чуть правее края света. Водители выскочили и в голос заспорили: «Родельдомский, Шнавомский, бу-бу-бу».
Ясное дело, речь шла о верной дороге.
Я, совершенно замёрзший, выскочил из машины и постучал в окошко Toмacу.
«Скажи-ка, – рявкнул я, – и как это здесь начнётся этот странный концерт? Да здесь же кругом настоящие пампасы. И почему это мы с Эстефанией сидим в этой салатнице, а не в вездеходном джипе? Такого дерьма, как здесь, мне и даром не надо! Я этого не просил! Вы все здесь с ума посходили!»
«Да-да, – успокаивал меня Toмac, – всё вышло немножко глупо. Но мы сейчас будем на месте».
Прошло битых полчаса. До полуночи оставалось всего ничего, прежде чем мы добрались, наконец, до цели нашего путешествия – жуткого вида стеклянному многоцелевому павильону на каком-то Шиотри-Нивотни-Нярске где-то в заднице у дьявола.
Мы пошли в комнату отдыха на первом этаже. Я нахмурился. В тот же миг Клаудия впала в истерику, будто Норочка-2: «Я совсем не понимаю, что с тобой, Дитер! Не валяй дурака! Всё не так уж плохо!».
А потом скомандовала Toмacу: «Пойдём! Давай спустимся вниз в VIP-зал. И наплевать, что будут делать эти двое!»
VIP-пространство оказалось всего-навсего столом в зале, битком набитом пьющими веселящимися русскими. Здесь Клаудия с Toмacом ложками уплели гору красной икры, причём на халяву.
И вот, час по полуночи. Наш выход. А потом мы с Эстефанией снова залезли в наш чёрный «холодильник на колёсах», чтобы ехать на следующий концерт. Якобы, тоже в десяти минутах езды. Сюрприз, сюрприз! Мы снова проехали, трясясь, полтора часа по бездорожью.
Вот до чего дошло «это же легкотня, Дитер! Как левой ягодицей шевельнуть».
Едва покончив со вторым концертом, я выловил Эстефанию. Мне нужно было только одно – поскорее в машину и в аэропорт. Было уже пять часов утра. Время поджимало.
Я издалека увидел самолёт. Он стоял не в ангаре, а прямо так, посреди лётного поля, намертво замороженный. И напоминал скорее домик-иглу на колесах, чем самолёт.
«Плевать, – думал я. – Только бы убраться отсюда».
Визжа и скрипя спустился трап, и мы с Эстефанией, насквозь промёрзшие и смертельно уставшие, забрались внутрь.
«Послушайте, вы могли бы хоть отопление включить» – крикнул я в озлоблении пилотам. К тому времени я уже 36 часов беспрерывно был на ногах.
«Будет сделано!» – донеслось в ответ.
Потом я услышал скребущий звук – это пилот ещё раз вышел наружу, чтобы проделать себе «глазок» в обледенелом стекле. Наконец моторы завелись, мы развернулись на лётном поле, но никакого отопления до сих пор не чувствовалось.
Мы взлетели, поднялись на сто метров, двести, триста…
Мы с Эстефанией сидели и терлись друг о друга, как ненормальные, чтобы согреться. Кусачий мороз, по сравнению с которым холод, пережитый нами в автомобиле, показался почти ерундой. Мы не могли стучать зубами с той же скоростью, с какой замерзали.
«Что за дерьмо, – думал я, – когда такая машина взлетает, как правило, становится тепло. Почему на этот раз все не так?!»
Наконец, через три четверти часа, мы ощутили первые тёплые струйки воздуха. И в тот же миг Эcтeфaния вскрикнула: «Я вижу дым!»
А я в ответ: «Ну да, вот ещё, дым она углядела!»
Но потом и я учуял типичный запах, который появляется от горящего кабеля. «Верно! – я принюхивался, – воняет довольно своеобразно».
В тот же миг мы услыхали протяжный вой аварийной сигнализации: «Тююююют! Тююююют! Тююююют!» Сквозь клубы дыма, тянувшиеся из кабины, я увидел множество красных огоньков, которые - Блинк! Блинк! Блинк! - нервно подмигивали. Второй пилот как сумасшедший жал на какие-то кнопки.
Моя маленькая Эcтeфaния расплакалась подле меня. Я и сам смертельно перепугался.
«Вот что, – пилот, сидевший в двух метрах от нас, в эту минуту повернулся к нам лицом, – может так получиться, что вы сейчас потеряете сознание. Дело в том, что у нас только одна кислородная маска, и, к сожалению, она необходима мне!»
Сказано – сделано. Он натянул себе на нос противогаз, точь-в-точь такой, какие носили во Вторую Мировую войну. А я всё время думал только об одном: « Сохраняй спокойствие, Дитер! Сохраняй спокойствие! Твоя малышка рядом с тобой! Если ты потеряешь самообладание, ей станет совсем плохо».
Дым становился непереносимым, по салону расползалась ядовитая химическая вонь. Эcтeфaния дрожала, как осиновый лист. Я заметил, что и сам начинаю терять контроль над собственным телом. Всем своим нутром я ожидал, что в любую минуту раздастся ужасный треск. И ребёнку понятно, что если самолет загорится, рано или поздно вспыхнет керосин. Потом раздастся «Пенг!», и тебя больше нет. Ты – история. Разорван на тысячу кусочков. Я сидел и думал об одном и том же, как заведённый: «Когда же раздастся взрыв? Когда же раздастся взрыв? Это твои последние секунды перед взрывом».
Пилоты увели самолёт в пике. Я исходил из того, что они попытаются посадить самолёт на ближайшем пастбище. Но вместо этого, как я понял, они решили любой ценой дотянуть до Чертова Беремища под Киевом.
Но я тогда не знал, что для пилота играет роль не только безопасность пассажиров, но и сохранность машины. За таким поведением стоят жёсткие экономические измышления: если самолет стоимостью в шесть миллионов развалится на каком-нибудь поле, шеф наверняка разозлится. Отсюда главнейший приоритет: сперва посадить машину, целую и невредимую. А потом поглядеть, что там ещё осталось.
«Мать твою, Дитер Болен, – ругался я, – ради каких-то идиотских новогодних прыжков с трамплина ты делаешь в России свой последний вздох! Ради нескольких паршивых пластинок, которые разойдутся большим тиражом, ты рискуешь своей жизнью, болван! Почему ты не полетел рейсовым самолётом, как все приличные люди? Как мог ты оказаться таким кретином, который поставил свою жизнь на карту ради трёх минут бренчания на фортепиано?»
Больше всего мне хотелось самому себе набить морду. Я кинул взгляд налево, туда, где в голос рыдала Эcтeфaния. Это из-за меня она сидела сейчас в падающем самолете. Это я втянул её в эту поездку.
«Послушай, уже ничего не происходит, – пытался я утешить её, – всё будет хорошо…».
Меня мучило громадное чувство вины.
Вдруг раздалось непонятное «буммм! буммм! буммм!». И вся «Сессна» затряслась и задрожала.
«Спускайтесь! Мы должны спуститься! Мы должны сейчас же спуститься!" – заорал я в панике.
Через бортовой иллюминатор я увидел очертания города. И вдруг под нами вынырнуло лётное поле. Со всех сторон помчались пожарные машины, полиция и «Скорая помощь». Раздалось «траммм-тунг!» и «румпс!» Шасси «Сессны» коснулось посадочной полосы. Мы проехали ещё несколько сот метров. Потом машина остановилась.
У меня была только одна мысль: «Вон, скорее вон отсюда! Ничего больше не надо, только бы выбраться!».
Я расстегнул ремень безопасности, подхватил под мышку совершенно беспомощную Эстефанию, которая лишь тяжело дышала, и побежал к трапу, который подъехал в тот же миг. Первое, что я ощутил, это ледяной, божественно свежий, божественно чистый русский зимний воздух. А затем многоголосое: «Оооооооооо! Модерн Тооокинг!» пожарных и санитаров.
Не успел я спуститься по трапу с Эстефанией под мышкой, как у меня уже просили автографы. Страна абсурда! Если бы это появилось в каком-нибудь сценарии, все бы сказали: «Глупые сказки!» А я стоял и как сумасшедший выводил своё имя на шлемах и униформах. (Позднее я узнал, что эти господа нас бы не спасли. Потому что вода в пожарных машинах замерзла).
Выяснилось, что аэропорт Киева по случаю Нового Года был закрыт и потому смог предоставить какое-то подобие службы первой помощи. Эстефанию, пилотов, багаж и меня на грузовике доставили в здание аэровокзала. Даже там мороз достигал минус десяти градусов. Из экономии не топили. Мы с Эстефанией первым делом открыли чемоданы и натянули по пять свитеров.
Внизу в подвале в убогой комнатке сидело несколько уборщиц в шерстяных чулках. С двумя поклонниками из наземного персонала. Эдакие истинные русские с гнилыми пеньками вместо зубов во рту. Посреди комнаты стоял стол с колбасой, хлебом и водкой. Ясно, здесь праздновали Новый Год. Воняло испорченной едой.
«Вы пить водка! – прозвучало приветствие, и нам передали два заляпанных стакана, – Веррри гуд!»
Бабушки из бригады уборщиц приветственно подняли бокалы и выпили стаканы до дна.
«О’кей! – подумал я. – Почему бы и нет».
Мы с Эстефанией тоже заложили за воротник, чтобы отметить пережитый ужас. На глаза у меня моментально навернулись слёзы. Пойло оказалось просто Вырви-Глаз, восьмидесяти процентным Убийцей Печени. Эcтeфaния кашляла как ненормальная. Я хватал ртом воздух.
В честь праздника наши новые друзья предложили нам нечто, напоминающее колбасу: лепёшки диаметром с банку для варенья, покрытые громадными красно-коричневыми пятнами. Возможно, изрубленный и перемолотый таежный пони. Причем тут пони? Может, это была рыба.
«О! Ньет! Ньет! Фулл! Фулл!» – и в оправдание я похлопал себя по животу. У меня возникло такое чувство, что кровь закипит сейчас в жилах. Старая, вонючая колбаса – это было бы слишком. Русские посмотрели на нас зло и обиженно. В общем, мы с Эстефанией проглотили один кусочек на двоих. А потом быстренько запили водкой. В надежде на то, что всё живое, что копошилось в этом кусочке, теперь сдохло.
«Дррррринк моррррр, дррррринк моррр!» – подбадривали нас.
«Нет, нет! Никаких больше морррр!» – покачал я головой.
Я хотел поскорей расправиться с делами, не торчать же там всю жизнь: «Где здесь VIP-зал?»
Услышав это, бабушки вдруг повели себя совершенно по-деловому. Оказалось, что мы приземлились на взлётно-посадочной полосе города Киева. А это не бесплатно. Девятьсот долларов, пожалуйста. И VIP-зал, конечно, можно открыть. Но это стоило бы еще пятьсот долларов.
Суперзвёзды выступают в Гармиш Партенкирхен. Вместо Дитера Болена за роялем суперзвезда Александр.
Скрипя зубами, пилоты заплатили эту бешеную цену, и мы смогли устроиться в не отапливаемом зале для важных персон. Нас все время окружали аэропортовые служащие, бдительно следившие за тем, чтобы мы не стащили лимонад из морозильника.
Тем временем один из пилотов по мобильному позвонил в Германию:
«Хорошая новость! Господин Болен! – примчался он. – Нам пришлют из Берлина другой самолёт. Он доставит вас в Гармиш Партенкирхен».
Мы ждали. Час. Полтора часа. Два часа.
«Чёрт побери, гром и молния, когда же, наконец, прибудет обещанный самолёт?» – задирал я одного из парней.
Никакого ответа.
К тому времени мне так и эдак было не успеть в Гармиш. Как раз пробило полдень. Через четыре часа, наконец, приземлился запасной самолёт из Берлина. Ещё через полчаса мы смогли взлететь. Оба пилота испорченной машины остались в аэропорту. Они получили чёткие указания доставить в Гамбург «Сессну» стоимостью в шесть миллионов, летя на минимально допустимой высоте 300 метров. Ясное дело, не оставлять же такую штуковину без охраны в русской провинции. К утру от неё наверняка осталась бы пара деталей.
Получилось так, что мы с Эстефанией сели в самолёт, как две капли воды похожий на тот, в котором мы чуть было не разбились. Отчего перед моим внутренним взором пробегали мрачные картины.
С тех пор я отказываюсь ото всего, что связано с маленькими самолётами. Слетать на «Сессне» чартерным рейсом из Майорки в Кельн – это без меня! Слетать на Мальту, чтобы пожать руку бургомистру? Пусть сам себе что-нибудь пожмёт.
Я в тысячу раз охотнее возьму билет за 60 евро на рейс ЛТУ и отправлюсь на Балеарские острова. Сидишь себе в большом самолёте и не чувствуешь никакой турбулентности. Кроме того, в больших самолётах замечательные большие туалеты, но это уже совсем другая история…
Итог: в этом ужасном полёте всё-таки отыскалось что-то хорошее. Эcтeфaния говорит: «Дитер, эта история сплотила нас на всю жизнь. Теперь нас не разлучит ничто и никогда».
Вау! Это маленькая скво сказала!
* * *
Дитер Гюнтер Болен (нем. Dieter Gunther Bohlen; 7 февраля 1954, Берне, Нижняя Саксония, ФРГ) – немецкий певец, музыкант, музыкальный продюсер и композитор. Известен прежде всего как участник дуэта Modern Talking, собственной группы Blue System и продюсер певицы C. C. Catch.
Мля, какой же он уже древний...
Другие статьи в литературном дневнике:
