Я истинного, иссиня-седого
не испытала моря. Не пришлось.
Мне только самый край его подола
концами пальцев тронуть довелось.
Но с маяком холодновато-грустным
я как прямой преемственник морей
беседую. Да, да, я говорю с ним
от имени спасенных кораблей!
Спасибо, друг, что бурными ночами
стоишь один, с испариной на лбу,
и, как локтями, крепкими лучами
растаскиваешь темень, как толпу.
За то, что в час, когда приносит море
к твоим ногам случайные дары -
то рыбку в блеске мокрой мишуры,
то водоросли с длинной бахромою,
то рыжий от воды матросский нож,
то целый город раковин порожних,
волнисто-нежных, точно крем пирожных,
то панцирь краба, - ты их не берёшь.
Напрасно кто-то, с мыслью воровскою
петляющий по берегу в ночи,
хотел бы твой огонь, как рот рукою,
зажать и крикнуть: "Хватит! Замолчи!"
Ты говоришь. Огнём. Настолько внятно,
что в мокрой тьме, в прерывистой дали,
увидят
и услышат
и превратно
тебя не истолкуют корабли.
