Дана Сидерос. Жребий.
Второй звонок.
Мы становимся кучкой перед Митяем.
Он тычет в нас веером спичек, —
Тяните, — шипит. Мы тянем.
Короткая выпадает Лене. Лена белеет,
стоит, будто в луже клея.
Митяй рычит: смотри мне, не подведи там.
Суёт пакет с реквизитом:
фонарик (светить),
конфету в фольге (шуршать),
будильник (на крайний случай, на семь ноль пять).
Премьера, серьёзный день,
мы идем садиться.
Стараемся Лене кивнуть,
чтобы как-то её
поддержать.
У нас тут, знаете, рай
для фанатов приличного поведения.
К примеру,
мы ходим в театр почти каждый день, и я
ни разу не видел людей,
покидающих зал до финала,
даже если пьеса глупа и всех доконала.
Никто не включает смартфон.
Не ест.
Не приходит пьяным.
Не обсуждает актрис — ни прелести, ни изъяны.
Не бесит старую приму
дурным головным убором.
Чрезмерно тактичный город.
Артисты щупают звуком мир,
как летучие мыши:
кричат в темноту и ждут, что она надышит,
наплачет и набрюзжит, набрызжет и настрекочет.
Театр тишины боится,
актёр тишины не хочет,
ему эта наша вежливость,
как гондон на ушах.
Поэтому, чтобы всё было в норме,
кто-то должен
шуршать.
Вот тут и вступаем мы,
мы, рыцари бельэтажа.
У каждого собственный почерк,
вот, например, Наташа
хихикает невпопад и шумно роется в сумке.
Камиль шелестит и ерзает, шепчет “суки”.
Ванюша — солист на молнии старой куртки.
Я — вечный поклонник классики: хруст обёртки.
Митяй обычно бубнит, сморкается и свистит.
А Лена пока новичок — ещё не нашла свой стиль.
Сидит,
на коленях пакет.
Прямая, как гимназистка.
И чувствуем, еле держится, слёзы близко.
Любой поначалу боится восстать против тишины.
Но вроде бы собралась, вступила,
какие-то всхлипы
слышны.
Другие статьи в литературном дневнике:
