Доля Данилки. Публикация.http://www.izvestia.ru/news/514734 8 февраля 2012, 19:21 Вера и правда «Известия» разбирались, почему у самого известного опекуна в России Вера Дробинская из Астрахани — самая известная женщина-опекун в России: она взяла на воспитание семь приемных детей-инвалидов. У каждого из них — букет диагнозов, самый легкий из которых — умственная отсталость. В 2007 году Дробинская стала «Человеком года», ей подарили «УАЗ-Патриот». В середине января интернет взорвало сообщение, что органы опеки хотят отнять у Дробинской детей. За женщину вступились известные правозащитники, Общественная палата, тысячи неравнодушных людей предложили ей свою помощь. Появились открытые письма к президенту и во все властные структуры с одним требованием: спасти мать-героиню от безжалостных чиновников. В самой Астрахани отношение к Вере и ее семье совсем другое: там считают, что спасать нужно вовсе не Дробинскую, а ее приемных детей-инвалидов — от нее самой. Мама Вера и ее дети Домой к Вере Дробинской — в частный дом на окраине Астрахани — мы приехали утром. Дети только проснулись и собирались в школу. На столе — буханка нарезанного хлеба и кувшин чая с молоком. Первым, подволакивая ногу, появился 11-летний Мишка: он схватил только что снятый сапог и тут же принялся его облизывать. «Не обращайте внимания, он так познает мир, это пройдет», — успокоила Вера. Позже мы узнали, что обувь Мишка облизывает уже шесть лет — с тех пор, как Вера забрала его из детдома. Мишка вцепился в руку и потащил вглубь дома. В углу комнаты стояло раздолбанное пианино. Мишка начал стучать по клавишам пальцами, потом локтем. Мальчик вошел в раж и стал со всей силы биться о пианино головой. Разбив лоб в кровь, мальчишка схватил стакан с гайками и начал их глотать, а потом выплевывать. «Да не переживайте вы так — на самом деле он очень осторожный», — снова успокоила нас Вера. Тем временем Мишка зашел в игровую, она же молельная, где висит икона и дети по утрам читают молитвы, и, обнаружив на полу кучу пластмассовых солдатиков, по очереди откусил им головы. Потом сломал карандаш и проглотил его, попутно порвав книжку. Мишка — самый сложный из всех детей. У него тяжелая умственная отсталость, он не разговаривает. Остальные дети хотя и поспокойней, «легкими» их тоже не назовешь. У 8-летнего Кольки «болтается» нога, но он носится по дому, как человек-паук. У 10-летнего Максима проблемы с позвоночником и энурез, у 10-летней Тавифы был тяжелейший порок сердца и ее оперировали в Австрии. 11-летняя Маша, как говорят французы, «дитя воскресенья» — родная мама пила всю беременность, и у девочки проблемы с памятью. Но когда она улыбается, забываешь и про грязное постельное белье на детских кроватях, и про ободранные обои, и про сломанную мебель. «Сердце кровью обливается!» По астраханским меркам, семья Дробинской живет в достатке: в доме почти 100 кв. м (достраивали за счет благотворителей из Швейцарии), три стиральные машинки и завалы одежды. Пособий и пенсий на детей Вера получает больше 80 тыс., при том что средняя зарплата в Астрахани — 6–7 тыс. рублей. — Получая такие деньги, разве нельзя этих несчастных детей нормально кормить? Дети вечно голодные ходят, суп им варят из костей, одновременно с ними из этой же кастрюли едят кошки, — говорит няня Людмила Гузенко, больше года проработавшая в семье Дробинской. Она плачет, когда рассказывает о жизни приемных детей. — Гуманитарка тюками идет: и одежда, и «химия» для дома, овощи приносят мешками. Но ничего не ценится: часто вещи просто выкидывают, даже не стирая. Белье сушится на заборе, падает, на нем валяются собаки, а потом спят дети, — рассказывает Гузенко. — Не могу я этого видеть — сердце кровью обливается! Дело к 11 часам, дети собираются в школу, учителя занимаются с ними по индивидуальной программе. Маша роется в куче одежды, но ни одной чистой кофточки там нет. На ногах у нее ватные штаны, без колготок, на улице минус 30. Мишка пытается вырваться во двор прямо босиком. Тавифа рыдает, умоляя оставить ее дома. — Она с Максимом сидит за одной партой, он ее забивает — не дает рта раскрыть, — поясняет Вера. — А так она девочка толковая — если один на один с педагогом занимается. До шести лет Тавифа молчала: и говорить, и писать она начала одновременно, после того как с ней начала заниматься дефектолог Анна Черничко. — Заниматься дома невозможно — другие дети не дают, — рассказывает Черничко. — Я просила Веру, чтобы она Тавифу привозила к нам в центр, где есть и другие специалисты. Но все это быстро сошло на нет. Вместо профессионалов к ним теперь приходят волонтеры, без образования и специальных знаний. А разве можно ставить эксперименты над больными детьми? Первыми забили тревогу врачи-психиатры — они больше года не видели детей, которые стоят у них на учете. В ПНД Дробинская их не приводит, домой врачей не пускает. В своем блоге Вера уже давно сообщила, что половина диагнозов у детей — надуманные, а инвалидность снята. На самом деле дети просто ни разу не были на переосвидетельствовании. Пока младшие на уроках, из школы возвращаются старшие — 17-летние Надя и Рома. Они учатся в вечерней школе, в 5-м классе. Одноклассники над ними издеваются, а в ответ Рома грозится: когда закончит школу, запрет всех в классе и подожжет. «Он спит с топором, и чем старше, тем агрессивнее становится», — качает головой няня Гузенко. Надя говорит, что в школе им ничего не задают, учебников у нее нет — «мама не купила». Девушка занимается в художественной школе, но рисовать дома удается редко, поскольку на ней и уборка, и Мишка. Надя достает свой последний недоделанный рисунок, чтобы снова убрать его в шкаф и взяться за щетку. Любовь, смерть, ребенок В России около 700 тыс. детей-сирот. Все последние годы детдомовцам усиленно искали новых родителей, раздавали их под опеку и в приемные семьи. Детей, впрочем, брали не только из-за любви или жалости, но из-за пособий. И если на здоровых сирот очередь есть всегда, то детей-инвалидов брали в семьи в основном иностранцы. Веру Дробинскую в корысти астраханцы заподозрили не сразу. Ее друзья-волонтеры, в основном москвичи и питерцы, убеждены, что в ее случае желание жить за счет больных детей вообще ни при чем. Лютеранский пастор Вера Зауэр, сообщившая в опеку о том, что Дробинская жестоко обращается с детьми, бьет их и не оказывает медицинскую помощь, не сомневается — все дело в деньгах. Тетя Вера, говорят дети Дробинской, учила их читать и писать. Теперь они называют ее «предательницей». Обе Веры познакомились в 1994 году, в католическом храме. Настоятелем костела был священник Кшиштоф Немейский. Красавец-поляк был не женат и хранил целибат, что не мешало женской половине Астрахани по нему сохнуть. Вера Дробинская тоже была не замужем, отработала 10 лет врачом-неонатологом и хорошо знала немецкий. Целыми днями она пропадала в костеле, помогая о. Кшиштофу отправлять безнадежных детей на лечение за границу, и как переводчик ездила с ними на операции. Света жила в Разночиновском доме-интернате для умственно отсталых детей. Родилась она без ножек и считалась необучаемой. В Австрии ей сделали девять операций, девочка сама выучила немецкий и пересела в инвалидную коляску, сейчас она сама с монахинями помогает сиротам. — Первый опыт оказался удачным, он вдохновил нас всех, — рассказывает Вера Зауэр. В 2000 году 40-летний о. Кшиштоф выпил чаю и умер. Яд подсыпала 60-летняя прихожанка, которую он приютил. Вере Дробинской было 36 лет, и она собралась в монахини, но продолжала ходить в детскую больницу, где лежали безнадежные дети и отказнички. Там-то она и увидела Рамазана Серажитдинова. Ему не было еще и трех месяцев, а количество диагнозов уже с трудом умещалось на странице: ДЦП, тяжелая умственная отсталость, артгриппоз и т.д. Монашки, глядя на вечно орущего младенца, молились, чтобы он поскорее умер, медсестры плакали, не в силах слушать его крики. — Рамазан родился недоношенным, и мы три месяца лежали с ним в больнице, — вспоминает родная мама мальчика Адель. — Дома пробыли всего несколько дней: ему стало хуже, пришлось снова ехать в больницу. А у меня на руках еще и старший сын, ему только два года исполнилось. Когда на пороге квартиры Серажитдиновых появилась Вера Дробинская, Адель и Марс решили, что ее послал им Бог. — Вера сказала, что хочет ухаживать за нашим сыном — сама она врач, а без медицинской помощи ему не обойтись. У нее связи за границей, а его обязательно надо показать австрийским врачам, — рассказывает Адель. — К тому же Веру порекомендовал заведующий больницы как хорошего врача и волонтера. Так Рамазан, которого Вера потом перекрестила и назвала Данилкой, оказался в доме Дробинской. В восемь месяцев Рамазан-Данилка весил всего три килограмма. Вера съездила с ним в Австрию — для этого на нее пришлось оформить опеку. Австрийцы подтвердили все диагнозы и не стали лечить: у мальчика оказалась микроцефалия, очень маленький мозг, и все, что ему требуется — это хороший уход. Слава нашла героя — Вера жила с мамой. Во дворе у них были куры, лошадь, козел, дома небогато. Мы сделали им ремонт, привозили полные сумки еды, забирали к себе на стирку ворох белья, устраивали субботники, — говорит отец мальчика Марс Серажитдинов. — Мы были одной семьей, и по первому звонку Веры делали для нее все: она по-прежнему занималась благотворительностью, и на нашей «Газели» отвозила гуманитарную помощь в Разночиновку. Вскоре у Веры появились Тавифа и Маша — с опекой проблем не возникло, потому что Дробинская уже была опекуном Данилки. Потом — Максим и Коля. Но Вера решила взять еще трех детей-инвалидов — из той самой «подшефной» Разночиновки, где она часто бывала. Первой не выдержала мама Дробинской. Она пошла в опеку и заявила, что делать этого нельзя, потому что справиться с восемью тяжелыми детьми ни одному человеку не под силу. Но вопрос этот решился на более высоком уровне. С беспомощным Данилкой на руках перед Верой Дробинской открывались любые двери. — Я сказала мэру Астрахани: если я не заберу их Разночиновки, они просто погибнут, а я их спасу! Он мне поверил, — рассказывает Дробинская. От матери ей пришлось уехать — благо австрийцы дали денег на дом. Потом появился новый дом — тот самый, в котором она сейчас и живет, достраивали его на деньги швейцарцев. О Вере Дробинской стали писать в газетах, приглашать на ТВ. Гуманитарная помощь пошла отовсюду — все хотели помочь женщине-врачу, которая в одиночку отважилась тащить на себе этот крест. В Астрахани ей многие помогали: построили баню, отремонтировали дом, регулярно убирались. К детям приходили повар, няня и педагоги — их услуги оплачивали волонтеры. Вера возила детей по врачам, она стала хорошо одеваться и много времени проводить в интернете, выдавая в своем блоге по семь постов в день. — Детей стало много, мы носили больше сумок. Но дело не в этом — Вера не всегда была с детьми, часто уезжала по делам. А потом моя мама увидела, что нашего Рамазана кормит Надя, а рядом бродит Мишка, пытаясь проткнуть ему пальцем глаз. Мы поняли: все, спасибо огромное, что спасла нашего ребенка, дальше мы справимся сами, — рассказывает Адель. После того, как Серажитдиновы сказали Вере, что хотят забрать Рамазана домой, иллюзия существования одной семьи кончилась: под разными предлогами с сыном им больше не давали встречаться. — Квартиру им должны были дать, дом был под снос. А у Данилки доля была, вот он им и понадобился, а так девять лет был не нужен, — говорит Дробинская. Она сама подала на Серажитдиновых в суд, чтобы их лишили родительских прав. Суды тянулись два года, и Данилку, который теперь снова Рамазан, вернули в родную семью. Несмотря на мощную поддержку в СМИ, где Вера рассказывала о том, как спасла безнадежного малыша, от которого отказались родители, десятки свидетелей подтвердили: родители его никогда не бросали и всегда помогали всем, чем могли. Теперь Рамазан живет в красивой чистой квартире, с родителями и старшим братом, под присмотром няни. Вася и другие Оставшись с семью детьми, Вера Дробинская снова отправилась в Разночиновку — за восьмым. На этот раз она решила взять под опеку 15-летнего Васю, приятеля старшего Ромы по интернату. Сотрудники Разночиновки встали насмерть: Вася не просто умственно отсталый, но и сексуально озабоченный, пубертат в разгаре. А у Веры дома девочки. Дробинской отказали. После это Дробинская в своем блоге весной 2011 года опубликовала снимки «безымянных братских детских могил». — Вера разворошила это болото, рассказала, что детьми там не занимаются и не лечат, — доказывает правозащитник, член Общественной палаты Борис Альтшулер. Он направил письмо президенту. Альтшулер называет Разночиновку «концлагерем», правда, признается, что ни в Разночиновке, ни у Дробинской дома сам он ни разу не был. Сейчас интернат для умственно отсталых детей в Разночиновке закрыт на карантин по гриппу. Но для «Известий» сделали исключение. На четырех гектарах на берегу Волги, в 50 км от Астрахани, стоят и старые деревянные бараки, где живут сотрудники интерната, и светлые корпуса для детей-инвалидов. К интернату ведет дорога из щебенки. Весной дорогу развозит, и добраться сюда можно лишь на тракторе, скорая даже не едет. Зимой с дорогой проблем нет — кроме одной: после громких скандалов волонтерам уже год сюда путь закрыт. Директор интерната Валентина Урузалиева говорит, что благодарна волонтерам, которые много сделали для Разночиновки, но больше не хочет иметь с ними дела. — Пострадала я на старости лет за свою открытость, мне 67, 35 лет здесь работаю, и никаких претензий не было. После публикаций — около ста проверок: прокуратура, следственный комитет, Минсоцзащиты — и из Астрахани, и из Москвы, и так по кругу, и ничего не подтверждается, — Урузалиева, хоть и не ждет от нашего визита ничего хорошего, разрешает заходить в любые двери и задавать любые вопросы. «Андревна!», «Мама!», — кричат ей дети, пока мы идем по коридору. Всюду чистота, на стенах – картины из бисера и макраме — «поделки воспитанников». Воспитанников в Разночиновке 230, почти столько же — персонала и педагогов. Во всех классах занятия. В одном из классов — 15-17-летние парни пыхтят над раскрасками, на столе у учителя — развивающее пособие для детей 3-4 лет. Вася, которого хотела забрать Дробинская, рисует самолетик. Взгляд — тяжелый, на вид смирный. В другом классе дети помладше бросают свои поделки и начинают петь. Через полчаса они все еще поют про мамонтенка, который плывет «к единственной маме на свете». Этажом выше — воспитанники от 18-ти и старше. Все они ждут путевки в психоневрологический интернат на пожизненное поселение. Один в уголочке вышивает крестиком, другие смотрят телевизор. «Помощники наши, что бы мы без них делали!» — нахваливает директор. Летом они на грядках, зимой — по ремонту, трудотерапия называется. Все они лишены дееспособности и, по закону, не могут жить без присмотра. Родным, у кого они есть, они не были нужны детьми, тем более не нужны сейчас. За все время существования интерната (в этом году ему 50) лишь один воспитанник через суд восстановил дееспособность и живет самостоятельно. 14 детей сотрудники взяли в семьи, несколько бывших воспитанников работают при интернате. — Если ребенок сохранный, мы его развиваем и стараемся помочь. Не мы ставим диагнозы и назначаем лечение, дети к нам попадают после трех различных комиссий, — поясняет Валентина Урузалиева. — Правда, было так, что я отправляла их дела назад, потому что ребенок явно «не из наших». Все дети в базе данных на семейное устройство, но с психиатрическим диагнозом шансов попасть в семьи у них практически нет. Забрать нельзя оставить Самое страшное отделение называется «отделением милосердия». Стерильная чистота, запаха мочи нет. Тут лежат дети, которых врачи признали нежизнеспособными. Проверка прокуратуры показала, что за последние 10 лет отсюда на кладбище унесли 41 ребенка, но братских могил, о которых писала Дробинская, не нашли. Дети с тяжелейшими врожденными заболеваниями, жертвы родителей-алкоголиков и наркоманов, до конца не изученных генетических сбоев. Мальчик с головой размером с туловище, девочка, у которой отсутствует половина органов — природа словно забыла дать ей вторую почку, легкое. Волонтеры, среди которых и Вера Дробинская, считают, что большинству таких детей место не в интернате, а в больнице, где им должны оказывать специализированную помощь. 2009-м волонтеры привезли в Разночиновку московских врачей. У 15 детей были обнаружены серьезные проблемы со зрением, многим из них помочь уже нельзя — у 6-летней Олеси И. линзы приросли к глазам, у нее осталось только контурное зрение. Про 6-летнюю Кристину А., которая весила 14 кг и была лежачей, говорили, что она никогда не встанет — ноги-тростиночки, дефицит веса 24%. Обеих девочек выхаживали в Москве, они живут в специализированном интернате в Сергиевом Посаде. Кристина считалась нежизнеспособной, была немой и обездвиженной. Сейчас у нее рост 1,22 мм и ее называют девочка-магнитофон. «Что, сучка, опять обосралась?» — это была одна из первых фраз, которую она выдала волонтерам. — Нам тоже сказали: не сохранная, общаться вы с ней не сможете, — говорит москвичка Юлия Шульдешова. Полгода назад она стала приемной мамой девятилетней Наташи из Разночиновки. В 2008-м родная мама сломала дочке челюсть и в одном белье выставила ее на мороз. Потом ее отправили в Разночиновку. Еще в августе Наташа считалась необучаемой, она не умела жевать, ходила только за руку и садилась в туалет, где считала нужным. Девочка не держала ручку и ножницы, зато отлично мыла полы — это было первым, что она сделала, когда оказалась в доме у новых родителей. Сейчас она сидит с нами в кафе, рисует и почти наизусть рассказывает «Муху-цокотуху». Наташа — четвертый ребенок в семье, где есть мама и папа, и единственный с ограниченными возможностями. «Заберите меня отсюда» Мишка, которого Вера Дробинская взяла восьмым, бился головой и наносил себе увечья еще в Разночиновке. Он лежал запеленатый, в интернате сейчас есть такая девочка. Возле нее постоянно дежурит нянечка. — За Мишкой нужен постоянный присмотр — он открывает газ и может взорвать весь дом. Но тяжелобольной мальчишка, не отдающий отчета своим действиям, предоставлен сам себе. Однажды здесь случится трагедия, — не сомневается няня Людмила Гузенко. — Вера, когда злится, трясет детей за уши, у них остаются кровавые болячки. Многие это знают, я сама это видела, — утверждает пастор Вера Зауэр. — Она просто издевается над больными детьми, если они не могут выучить трудное стихотворение. В астраханском Минсоцзащиты, к которому два года назад перешли функции опеки, говорят, что не проверить такую информацию не имели права. Но Дробинская не пустила на порог ни врача, ни психолога и не дала забрать детей на время проверки в реабилитационный центр. — Так, быстро убираться — или вы хотите в Разночиновку? — устав от вечного бардака, несется по дому грозный окрик мамы Веры. Глядя на испуганные детские лица, понимаешь, что страшнее Разночиновки для них ничего на свете нет, хотя большинство из них там ни разу не были. «Забрать нельзя оставить» — где здесь поставить запятую? Без дома и мамы детям будет плохо, Вере Дробинской дали время и список того, что она должна исправить, если и дальше хочет оставаться опекуном. В нем десять пунктов, которые Вера сразу назвала «очередным бредом». По фактам жестокого обращения с детьми следственный комитет проводит проверку. Московские волонтеры в очередной раз собирают деньги для Веры и ее детей, чтобы нанять на них не только повара, но и двух нянь, которые могли бы быть с ними круглосуточно. Когда мы уезжаем, Мишка уже в который раз падает на пол, чтобы облизать сапог. © Copyright: Борис Рубежов Пятая Страница, 2012.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
