Франсиско Бринес - публикация в Просодии

ОТРЕШЁННО СОЗЕРЦАЮ

Упали сумерки, лиловый час весны пробил,
цветы в саду дождем омыты лёгким,
такою тайною напоены
и так чисты,
а по проулку мчатся бегуны, но… стихло всё,
и так саднит на сердце от сиротства.
Опять шаги и голоса. Ушли. Запел какой-то парень.
В глазах его прощанье чувствую с уставшим этим светом,
волчьим ставшим
столь для многих днём, пока всё дальше в ночь уходит его голос.

Сегодня, когда счастья нет как нет, я отыскать лицо
желаю,               
в котором его отблеск встречу, желаю созерцать, как ночь
уснувший дол укроет, и песенке невинных птиц
внимать беспечно.
Оттого-то нынче, когда и крохи счастья не осталось,
желаю разглядеть те вещи,
в которых оно дышит, и не скоротечно.
Отрешенно созерцаю пешехода
с собакой, ребятню – галдят не умолкая,
балкон в огне закатном.

Холодный мрак глухую боль рождает и толпится
за пределом жизни.
Как мне найти лицо, в котором свет искрится и играет,
кто, как и я, в себе лишь смерть имея,
переборов её, - могло и у меня так получиться –
обрёл бы и жизнь вдобавок.

Детишки разбежались, и балкон потух,
и канул в ночь прохожий со своей собакой.

Из книги «Стихотворения о былой жизни» (Poemas de la vida vieja, 1960)

БОРЯСЬ С УСТАЛОСТЬЮ НОЧНОЙ

В глубины музыки кромешной,
борясь с усталостью ночной, я нёсся,
когда под смеженными веками вдруг ожил
далёкой сцены хрупкий образ.

Повсюду запах моря проникал, заря,
похитив небеса, самозабвенно
преображала стены дома.
Пресытившись застольем, молодёжь,
к чертям банкет послав, искала одного –
напиться и эскортом пёстрым
веселья наслаждаться. Вволю
лилось вино, румянцем наливаясь,
распалялись щёки. Пол краснел.
Великодушно грудь свою любовь
на свет жестокий выставляла,
плоть распускалась, слово распускалось,
всем было наплевать, что всё забудется назавтра.
И неудачника кинжал напрасно искал чьё-либо сердце.

Вслед за другими поднял я легчайший свой сосуд,
он был наполнен пеплом до краёв:
смешался прах в нём ястреба и лучника, -
и скрепя сердце потребил две умершие участи.
Душа угомонилась, и дитя невинное
на голову мне нахлобучило колпак безумца.

Наткнулся тогда сверкающий мой взгляд
на незнакомца, что забился в угол, отвернулся
и точнейший выбор облюбовал –
к губам своим отравленную чашу
поднёс спокойно
и, ничто восславив,
во мглу поспешно удалился.

Из книги «Слова в темноту» (Palabras a la oscuridad, 1966)

ТАЙНАЯ СЦЕНА

Туман сиротства и отчаяния
(когда в ночную тишину и холод тайный
безлюдного пространства дома
ворвутся горечи часы), мои глаза
средь немощных теней взирают
на пустоту тоскливой жизни.
И нет свидетелей борьбы этой беззвучной,
в которой человека душит страх,
а сердце – пепел,
ретивое желание – тщета.

В оставленности этой беспросветной
у зеркала ищу опору
и в пену грязную его,
застыв, уставлюсь
и вглядываюсь в близкий лик убито:
со мною сходство всё теряет он… и,
обратясь чудовищем и смертью,
всё ж исчезает.

 Из книги «Еще нет» (A;n no, 1971)

ЗАЧЕМ НУЖНЫ СЛОВА

Любви я не питал к словам
пускай я тратил их, не украшая,
но всё же мучился подбором, чтобы ненароком жизни не лишиться,
и старость проходить, хотя бы крохи
рассудка ясного и памяти имея.

Лишь так слова низав, чтоб выжечь ночь дотла
и день неподлинный насытить красотою,
я смог узнать, что мира ось – сиротство.
Копилку бед в итоге я приумножал,
усладу отложив, чтоб глубже счесть несчастье,
и в поцелуе каждом тлен один встречал,
смог малодушье полюбить я, обретя
в нем верность и найдя его достойным человека.

Есть в чаше незатейливой моей божественный напиток –
я, мучась, пью его до дна и наполняю чашу вновь,
лишает он покоя, –
то совести укор,
ведь добродетель в содержанках у меня.
Любви я не питал к словам…
Как, подскажите, обожать собранье смутных знаков,   
чье предназначенье
лишь в людях жалость пробудить к себе самим?

Шлифовка мастерства рождает результат:
мне довелось узнать, что вес поступка тот же, пускай
итог он долгого раздумья или воли случая,
что с жизнью распрощаться или не ценить ее –
не трудно вовсе, ведь и в радости, и в горе равно бесценна.

Но должен был я слово возлюбить –
ведь им могу весь мир я сопоставить,
пусть каплю малую, пусть всю его необозримость:
и хлябь, и твердь,
страданье и блаженство, всю их скоротечность –
и так дойти до неприглядной первоосновы жизни.
До убежденья в том, что нет превыше человека ничего:
и горе, и тщета, и мира всё величье –
в желании человеческом сокрыты.

Способно слово отделить
тот свет, что вещь любую омывает,
от оболочки её мёртвой, убирая
вуаль с ночных теней и прочерков ночных;
но лишь слезу не может разлучить со смехом,
ведь истины одной они личины,
достойной равнодушной лишь усмешки.
Кругом одни утраты да обломки, одни жесты.

На словокрада тайного взгляните,
что пресмыкается во мраке ночи:
он пересохшие уста откроет, но ни звука
произнести не может.
Из книги «Упирая на Люцифера» (Insistencias en Luzbel, 1977)

МИЛОСЕРДНОЕ ВРЕМЯ

В каком укромном уголке времён, давно минувших,
пылает до сих пор
тот стан?
И озаряет по сей день
питавшийся обманом столько лет мой взор,
былое волшебство даруя вновь,
зов плоти рьяный, безотказности
восторг.

Жизнь – это ;браза строптивого крушенье,
нам не узнать вовек, да был ли он, –
лишь блёклый закуток его обитель.

Из книги «Последнее побережье» (La ;ltima costa, 1995)

ТРЕСНУВШАЯ ЧАША

Карлосу и Висенте

Душа, бывает, надломится,
как чаша треснувшая,
и пока не разбилась вдребезги
и в лету не канула (вещи ведь
тоже смертны), наполни её водой
и испей -
скажу иначе: потёртые,
слова забудь поразмытые
на самом надтреснутом донышке
души своей,
если смогут, пускай запоют.

Из книги «Там, где умирает смерть» (Donde muere la muerte, 2021)

ТАМ, ГДЕ СМЕРТЬ УМИРАЕТ

Там, где смерть умирает –
как никак только в жизни она пребывает –
в этом ничто кромешного мрака,
одолевшего мозг,
когда кончился воздух, уста миловавший,
изранено небо, а пепел
тишиною и горем до костей пробирает,
и, весь мокрый от слёз, платок в черноте трепещет,
я целую твой не остывший пока что лоб.

А снаружи роддома, словно меня ты к себе прижала,
из пеленок малыш улыбается свету вокруг
и орёт: волшебство ведь уже начинается,
чары мира в силу вступают, того самого,
что когда-то отступит, прощаясь.
Мама, ответь мне на мой поцелуй.

Из шести неизданных при жизни стихотворений в книге «Словно бы ничего не случилось» (Como si nada hubiera sucedido, 2021)

Ссылка на публикацию в первой рецензии