Меликиса прозрачная

Протарахтел мотоцикл по дороге, пуская клубами дым. И бабочки, облепившие со всех сторон лужи, дружно поднялись в воздух. Ночной дождь ушёл на юг, на новые места обитания. И всё вокруг просыхало, блестело и пестрело бабочками, похожими на промокательную бумагу, взятую из школьной тетради.

Неся кудрявую голову достойно, как носит сельский конюх своё седло, Иван направлялся в сельмаг, уже открывшийся к этому часу. Голова его была набита всякой чепухой, но мысли о Меликисе преобладали. Эти мысли переливались радужным светом, рождая покой. Так заполняет русло река, прихватывая на своём пути облака самых разных названий. Не зная толком о том, что с ними делать, с облаками?

Но кто же такая Меликиса, жительница, по всей видимости, того же самого села, в котором родился Иван? Какого она нрава и как относится к Ивану, равно как и к другим жителям села? Об этом Иван говорить не любил, предпочитая хранить это в тайне. Последуем его примеру и мы и вернёмся на сельскую улицу, по которой, обходя лужи, шёл в это утро Иван.

В воздухе плавали парашюты, и семена одуванчиков были похожи на десант, уполномоченный захватить соседние овраги. Уже вылетели на свои задания жуки, эти нелюдимые существа, напрягавшие слух своим жужжанием. И даже стрекозы были видны кое-где, наполняя воздух блеском своих крыльев. Ивану было весело на них смотреть, видеть их в полёте. Но Меликиса не выходила из его головы, как не старался Иван отвлечься на другое.

И тут дорогу Ивану перебежала кошка, сверкнув зелёным глазом на него. Иван нагнулся за камнем, желая попотчевать им кошку, и вдруг увидел боковым зрением Меликису. Она несла ночную рубашку, которую выстирала в ручье, в своём саду. И не найдя нигде верёвки, повесила её сушиться среди деревьев, на солнечный луч. Меликиса была прозрачной, рубашка – тоже прозрачной. И солнечный луч, приняв на себя тяжесть земного существования, качался на ветру…

«Ё-моё! – подумал про себя Иван, забыв, зачем нагибался. – Встал-то я давно, да успел ли проснуться?»

Идёт Иван дальше, сам с собою говорит. И всё о том, что с ним случилось. А, может, и не случилось совсем. А просто была другая жизнь, увиденная в замочную скважину?

Входит Иван в магазин словно в церковь, снимая у входа картуз…

– Две четвертушки, чтоб в кармане звенели!

Продавщица Анфиса долго смотрит на него. И направляет туда, где не существует прозрачности. А существует лишь штучный товар, выдаваемый за деньги населению...

– Пошто зря бегать? Возьми сразу три!

– Три звенят по-вечернему, – отвечает ей Иван. – Никак нельзя!

В открытую дверь врывается ветер. Впрочем, если внимательно к нему приглядеться, можно было увидеть щенка. Эта маленькая жизнь стала неистово кружиться, выпрашивая у Анфисы колбасу. И вспомнил Иван почему-то «танец маленьких лебедей», увиденный им по телевизору!

*

В то памятное утро Иван направлялся к своему дяде, Сергею Петровичу Огнёву, пилить с ним дрова. В сельской местности такое правило заведено: ты мне поможешь в работе, а я – тебе. И будем лежать на печке, когда свирепые вьюги, следуя одна за другой, будут заносить дома и дороги!

Старая берёза, добытая в горах минувшей зимой, требовала к себе любви и уважения. И обрастая рабочим муравьём, просила превратить её в дрова, которым предстояло просохнуть до прихода осени!

Ширканье двуручной пилы – звук многообещающий. Словно бы медная труба зовёт к теплу! И когда седьмое бревно упало со старых козел, по спине у Ивана потекло. Это пот стекал по желобку, который зовётся позвоночником, ему в штаны. И таяли в коротких перерывах четвертушки, купленные Иваном поутру.

– Тяни сильнее! – произносил дядя с акцентом, поскольку во рту недоставало зубов. И выходило: «Фяни синее!» И много ещё загадок выдавал дядин рот, на зависть учителю литературы. Прелести сельской жизни известны всем, однако не все умеют ими пользоваться!

А вечером, когда берёза была распилена и превращена в дрова, а дрова были сложены в поленницу, дядя усадил Ивана за стол, стоявший под яблоней. Принёс в литровой бутыли самогон, и разговор потёк гладко, в нужном направлении.

Иван, расстегнув рубаху на груди, щурился на солнце, уже клонившееся к дальним горам. Чтобы в положенный срок юркнуть за эти горы на заслуженный отдых!

Закусывая огурцом, хрустящем как снег на морозе, Иван захотел рассказать своему дяде утренний шок. Но только приготовился говорить, как замычала у забора корова, пришедшая с дальних лугов. И дядя, весь превратившись в движение, ушёл открывать корове ворота.

– Фу-ты, ну-ты… – ёрзал по лавке Иван, вспоминая утро. И спрашивал самого себя, шлёпая с размаху по коленкам: – Что же это было, а? И было ли это?

Так и не рассказал Иван свою историю. Может быть, и к лучшему, что не рассказал. Ещё посмеётся над ним старый холостяк, пустит по селу сороку. Всякое ведь может случиться с человеком, живущим среди людей!

И когда прощался у калитки, похлопал своего дядю по плечу…

– Такая она, значит, наша жизнь, Сергей Петрович. Прозрачная она, если к ней приглядеться!

И зайдя на обратном пути в магазин, купил ещё четвертушку.

*

Но вот взошла над домом луна, увиденная, как будто впервые. Круглая как молоко, хранимое в трёхлитровом бидоне! И всё вокруг Ивана преобразилось, стало другим. Воздух стал казаться серебристым и блестеть трудолюбивым комаром. Звуки, издаваемые птицами, ласкали слух. И только дальний лес ухал надменным филином, стараясь испугать тех, кто явился к нему с охотничьим ружьём!

Иван сидел на крыльце родительского дома, сняв сапоги с уставших ног, и курил. Порою он разглядывал луну, как разглядывает новичок армейский компас, и говорил:

«Ишь ты, однако! Вся прозрачная объявилась, словно алтайская чудь. И как с такою принцессой жить, сочинять с ней потомство? Словно не жизнь ко мне утром приходила, а сама Смерть!»

Мелькнула летучая мышь, перемещаясь по воздуху ломаным маршрутом. И едва не задев Ивана, шарахнулась к дровнику. Иван бросил окурок в банку из-под шпрот и заворчал на летунью:

– Чу, окаянная, чу! Луч… ночная рубашка… Меликиса…