Eugene Onegin, chapter 1, strophes 45 - 48

XLV
Условий света свергнув бремя,         Having overthrown the burden of monde,
Как он, отстав от суеты,              Like him, fallen behind in vain activity,
С ним подружился я в то время.        I made at that time him be my friend.
Мне нравились его черты,              To me was close his personality,
Мечтам невольная преданность,         Involuntary devotion to dreams,
Неподражательная странность           Inimitable peculiar themes
И резкий, охлажденный ум.             And his sharp, chilled mind.
Я был озлоблен, он угрюм;             I was embittered, he bleak inclined;
Страстей игру мы знали оба;           We both knew the game of passion;
Томила жизнь обоих нас;               The life bothered both of us;
В обоих сердца жар угас;              The flame died down in our hearts;
Обоих ожидала злоба                We were both facing exasperation   
Слепой Фортуны и людей                Of blind Fortune and human race
На самом утре наших дней.             In the very morning of our days.

XLVI
Кто жил и мыслил, тот не может        One incapable who lived and thought
В душе не презирать людей;            Not to despise people in the heart;
Кто чувствовал, того тревожит         Whoever had emotions is upset
Призрак невозвратимых дней:           About the irrevocable days ghost:
Тому уж нет очарований,               He doesn't feel any longer enchanted,
Того змия воспоминаний,               He is bit by memories' serpent,
Того раскаянье грызет.                He is gnawed by a repentance.
Все это часто придает                And all this often provides
Большую прелесть разговору.           The great pleasure to conversation.
Сперва Онегина язык                First I was really confused
Меня смущал; но я привык              By Onegin's tongue; but I got used
К его язвительному спору,             To his snide argumentation,
И к шутке, с желчью пополам,          And to his joke, in half with bile,
И злости мрачных эпиграмм.            And to the spite of epigrams sullen.

XLVII

Как часто летнею порою,               How often in the summer,
Когда прозрачно и светло              When the light and trans pass
Ночное небо над Невою                Night sky over the Neva river
И вод веселое стекло                And the waters' cheerful glass
Не отражает лик Дианы,                Doesn't reflect Diana's face,
Воспомня прежних лет романы,          Remembering past years romance,
Воспомня прежнюю любовь,              Recollecting the old tenderness,
Чувствительны, беспечны вновь,        Again sensitive and careless,
Дыханьем ночи благосклонной           By the breath of favorable night,
Безмолвно упивались мы!               Like from the prison to green forest
Как в лес зеленый из тюрьмы           Released a convict long in arrest,
Перенесен колодник сонный,            We silently reveled delight!
Так уносились мы мечтой               By the dream we were carried away
К началу жизни молодой.               To the young life beginning days.

XLVIII
С душою, полной сожалений,            With the soul full of regrets,
И опершися на гранит,                And leaning on the granite,
Стоял задумчиво Евгений,              Evgeniy stood deeply in thoughts,
Как описал себя пиит.                Like described himself the poet.
Все было тихо; лишь ночные            All was quiet; only the night
Перекликались часовые,                Sentries orderly each other cried,
Да дрожек отдаленный стук             And the droshkies' distant sound
С Мильонной раздавался вдруг;         From Miljonnaya suddenly rang out;
Лишь лодка, веслами махая,            Only a boat, the oars waving,
Плыла по дремлющей реке:              Sailed along the river dormant:
И нас пленяли вдалеке                And we at distance felt enchanted
Рожок и песня удалая...               By the horn and the song dashing...
Но слаще, средь ночных забав,         But sweeter, in midst of nightly fun,
Напев Торкватовых октав!              Was the Torquat octaves' chant!