Eugene Onegin, chapter 1, strophes 42 - 44

Строфа XLI в романе отсутствует


XLII
Причудницы большого света!               High society ladies with fancies,
Всех прежде вас оставил он;              You were the first whom he abandoned;
И правда то, что в наши лета             And the truth is that in our years
Довольно скучен высший тон;              The higher tone is quite bog-standard;
Хоть, может быть, иная дама              At least maybe a particular dame
Толкует Сея и Бентама,                Interprets Say and Bentham,
Но вообще их разговор                But in general their chitchat
Несносный, хоть невинный вздор;          Unbearable, though innocent, claptrap;
К тому ж они так непорочны,              Besides, they are so flawless,
Так величавы, так умны,                So majestic, so witty,
Так благочестия полны,                They are so full of piety,
Так осмотрительны, так точны,            So careful, so precise,
Так неприступны для мужчин,              So unapproachable for men,
Что вид уж их рождает сплин.             That seeing them gives birth to spleen.


XLIII
И вы, красотки молодые,                And you, young goddesses,
Которых позднею порой                Whom at the late night moment
Уносят дрожки удалые                Carry away swift drozhkies
По петербургской мостовой,               Along the St. Petersburg pavement,
И вас покинул мой Евгений.               My Eugene also left you at leisure.
Отступник бурных наслаждений,            Apostate of blustery pleasures,
Онегин дома заперся,                Onegin locked himself at home den,
Зевая, за перо взялся,                Yawning, he pursued a pen,
Хотел писать — но труд упорный           He wanted write - but  working hard
Ему был тошен; ничего                Made him sick; And nothing
Не вышло из пера его,                Come out of his writing,
И не попал он в цех задорный             He didn’t join the perky guild
Людей, о коих не сужу,                Of people whom I don't judge strong,
Затем, что к ним принадлежу.             Because I do to them belong.

XLIV
И снова, преданный безделью,             And consigned to idleness once again,
Томясь душевной пустотой,                Oppressed by soul emptiness,
Уселся он — с похвальной целью           He settled down - with a laudable aim
Себе присвоить ум чужой;                Get a piece of mind of someone else;
Отрядом книг уставил полку,              He lined shelf with books available,
Читал, читал, а всё без толку:           He read and read, but all to no avail:
Там скука, там обман иль бред;           Here bore, there deceit or incoherence;
В том совести, в том смысла нет;         There was no conscience or no sense;
На всех различные вериги;                On all there were various fetters
И устарела старина,                The old things were outdated,
И старым бредит новизна.                And about the past the novity raved.
Как женщин, он оставил книги,            As he left women, books he left.
И полку, с пыльной их семьей,            And the shelf, with their dusty set,
Задёрнул траурной тафтой.                He covered with a funeral taffeta.