ЭТЮД. Опус -5. Ре-диез мажор

                Легато

    Она проснулась. Волосы её длинными нитями раскинулись по мягкой подушке. Вялыми пальцами она провела по лбу и нехотя открыла сонные ресницы. За гостиничным окном падал редкий снег. Вчерашний день во многом переменил её жизнь, и отчего-то ей показалось, что и это широкое окно, и полупрозрачная ткань задёрнутой шторы навсегда отгородили её от того неустроенного, полного трудных забот мира, в котором она жила прежде, и теперь её жизнь станет безоблачной и лёгкой.
    Не желая вставать тотчас, она повернулась набок и приняла ту удобную позу, когда под невесомым одеялом из лебяжьего пуха, втиснутым в цветной пододеяльник, легкая истома расплылась по её нагому телу. Довольство вчерашнего дня ещё услаждало её сердце, по губам блуждала улыбка, в её ушах сияли бриллианты и звучали витиеватые комплименты её красоте от мужчин, и она упорно, как ребенок, желала сохранить своё волнующее кружение в счастье надолго.
     «Как это возможно! Не сон ли? – Думала она о своём положении. – Ах, какими были эти дни, как торжественен был прошлый вечер!» Она сладко потёрлась щекой о подушку и, ощутив приятное давление серьги, полу сонно – полу лениво пошевелила пальчиками, чтобы насладиться к тому и прикосновением полированного овала золотого кольца, ещё одного драгоценного дара, преподнесённого мисс красоты. «Да! Это я – мисс красоты…», - прошептала она и вновь блаженно задремала.
    Второй утренний сон погрузил её в пелену белой мглы, где торжественно, где чинно ходили люди в белых римских одеяниях. Она была среди них; они любовались ею и завидовали её положению, восторгались её грацией. Они приглушённо говорили меж собой, а глядели на неё! Но в этой массе восхищенья был отличный от других человек, который смутил её. Одет он был в алую тогу и одиноко стоял за колонной, наблюдая с постным лицом за происходящим так, будто присутствовал на шестом или седьмом театральном представлении кряду и знал, что этот спектакль предстоит видеть еще не один раз. Непременная смена исполнителей, казалось, уже не увлекает и не прельщает его ум, который, цепляясь за прошлое, начинает предугадывать будущее. Жёлтая бабочка порхала над его головой с кудрявой шевелюрой. Ей показалось, что это знак свыше, что так ей небеса указывают на толкователя судеб, и отчего-то ей вдруг захотелось услышать от него судьбоносное пророчество.
    Вдалеке раздался стук. Люди в белых одеяниях исчезли. Очнувшись, она прислушалась: громко и настойчиво стучали в дверь соседнего номера. Она приподнялась на локте, вздорно отбросила одеяло, сердясь на тех, кто прервал её сон. Но то, что увидела она, отдалило этот неприятный шум и вернуло ей радостное настроение. В просторной спальной комнате всюду цветы, вокруг неё небрежное изящество модной обстановки в стиле арт-деко; сквозь полупрозрачные шторы в спальню льётся розовый солнечный свет; на стуле поблёскивает мех долгополой шубы, в воздухе сладкие запахи духов, в углах громоздятся ещё не разобранные коробки, перевязанные яркими лентами; на туалетном столике покоится драгоценное колье. От всего этого в её нечесаной голове возникло сумбурное и весёлое кружение: вот плоды её успеха, в волшебном ложе которого ей предстоит нежиться целый год. «Вот оно - моё пророчество», - мечтательно сказала она себе.
    Она решительно встала и потянулась, взметнув руки и ощутив всем своим нагим телом ласку ещё неярких солнечных лучей, с жадностью она принялась впитывать их тепло, окутанное в ароматы воздуха спальни. Потом она блаженным движением накинула на себя норковую шубку, прикрывшую полами её округлые колени. Прошлась, повертелась у квадратного зеркала в крашеной раме. Увидев свои босые ноги, она вернулась к широкой кровати, покачиваясь, расставив руки, чтобы сохранить равновесие, обула черные остроносы туфли на шпильке и ощутила как удобно и хорошо в них идти.
    В полутёмной прихожей номера она остановилась перед большим овальным зеркалом, которое отражало её в полный рост, включила свет. Залюбовавшись собой, она никак не могла понять, отчего её милое личико серо, холодно и сонно.
    Вновь раздался стук: теперь стучали в её дверь. Она повернула ключ в замке, впустила в номер распорядителя конкурса. Когда тот боком входил в комнаты, её рука опиралась на дверную ручку, а во взгляде было выражение, каким смотрят на человека, которого нельзя тотчас прогнать.
- О, вы уже готовы, - весело сказал её распорядитель. - Через десять минут завтрак. Я провожу вас, - прибавил он и, галантно склонив голову, указал на входную дверь холёной рукой.
- Нет, я еще не совсем одета, - ответила она и указательным пальцем обвела лицо, - Нет-нет, мне нужно…, -  и тут она почувствовала, что не застёгнутые на крючки полы шубки расползаются и вот-вот откроют нагое тело, - мне нужно еще кое-что сделать, - добавила она, прижимая руки к груди, чтобы удержать непослушный мех. - Я буду через десять минут. Простите, – виновато улыбнулась она.
- Десять минут, не более, - распорядитель нагнулся к ней. - За ленчем будет гость. Он
очень заинтересован вами.  Это важная персона, - прошептал он, взметнув указательный палец к потолку, и вышел.
- Да-да, десять минут, - сказала она вслед.
    Спешно надевая нижнее бельё, она сердито подумала: «Но как я могла так долго спать».
    Выходя из номера класса люкс, шурша зеленой тканью элегантного платья, она припомнила, краснея, свое неудобное положение во время утреннего визита распорядителя и сказала себе: «Он ничего не заметил». Вдруг несколько вспышек осветили её грациозную спину, она повернулась и, наигранно улыбнувшись, помахала рукой фотографам. От них она удалялась походкой царственной особы, позади неё волочился невесомый шлейф французских духов. На вылинявшей дорожке гостиничного коридора лежала обронённая кем-то горелая спичка, она укоротила шаг, чтобы туфелькой наступить и раздавить её обуглившуюся часть, как всю свою прошлую жизнь.
    Фотографы и журналисты жёлтой прессы остались позади, а не последовали за ней, чтобы удовлетворить своё профессиональное любопытство. Их неведомым образом удержала сила её красоты, что заключалась в гармоничной пропорциональности тела. Если переносица её была несколько широка, то были широки и скулы лица и подбородок; если глаза её были велики, то и волосы были пышны. Она имела широкую кость и удлинённую кисть. При её по-девичьи высоком росте, она покупала обувь 37 размера, и была горда тем, что без туфель ступни её ног не превращались в ласты, как у соперниц, а радовали миниатюрным изгибом. Скульптор, взыскательно рассматривая её фигуру, смог бы указать на тот или иной недостаток каждой части, но вместе они складно являли очаровательное существо, вовсе несклонное к интригам. Какой бы цвет она не вздумала придать своим волосам, бровям и ресницам, её прозрачно-карие роговицы глаз непременно выдавали в ней природу страстной шатенки. Жажда смелой жизни бурлила в каждом её движении. Округлая родинка на левом предплечье призывала к поцелую. Губы её рта имели чувственную линию, слегка приоткрывались, когда она смеялась, и показывали ровные зубы. Мужчины единодушно признавали, что от других мраморных прелестниц её отличало то, что нельзя забрать даже времени: царственную подвижность её красоты. Разумеется, она не вертелась юлой, не прыгала, не мяла надушенный платок, - эта подвижность выражалась в неуловимой перемене выражений глаз, малоприметного движения бровей, губ, перекатах ямочек на щеках, складывалась из легкого наклона головы, мягкого жеста, сделанного в нужное время. Для женщин она была предметом зависти, для мужчин предметом услад. На неё можно было смотреть часами.
    Низкорослый, ещё не бреющийся посыльный, как не спешил доставить в номер конверт, тоже остановился в конце коридора и залюбовался ею, приоткрыв пухлый рот. Когда она гордо приблизилась, он учтиво отступил к стене. Он услышал несколько фраз, которые она сказала в прижатый к уху мобильный телефон:
- Да, всё прекрасно, я счастлива. Но вот что я хотела спросить... Мне ночью снилось, что я среди людей в белых одеждах, а над одним из мужчин летала бабочка. Такая желтая бабочка. Вот такая странность привиделась. Скажи, что бы это значило?… Ах, это к удаче! …к богатству! Ты меня обнадежила, подруга. Если не сбудется, то я спрошу с тебя, - и она шутливо погрозила невидимой собеседниц пальчиком.
    Хотя посыльный не разобрал ни слова, но его заворожила мелодичность голоса. Объяснялась сеньора на каком-то славянском языке. «Жаль, что я не понимаю этого наречья», - подумал он.
    В гостиничном ресторане появление мисс красоты вызвало скупое оживление; её торжественно встретили, вежливо проводили к сервированному в центре зала столу. Завтрак проходил в кругу трёх мужчин, которые говорили деликатные, подчас слащавые речи. Официанты меняли блюда.
    За угловым столиком ресторана, который наполовину закрывала колонна, располагался средних лет мужчина с кудрявой шевелюрой, повязавший поверх рубашки алый галстук. То был журналист независимого издания, которому поручили взять интервью у новоявленной мисс красоты столицы. Перед ним лежала тарелка с недоеденным салатом и стояла чашка остывшего кофе. Если бы мисс красоты обернулась, то приметила, что тот смотрит в её сторону постным взгляд человека, который наблюдает не в первый раз скупые торги, где есть покупатели, есть продавец и наличествует товар, и этот драгоценный товар - красивое женское тело. Этот опереточный спектакль он видел не первый раз, но всё же минута за минутой что-то меняло его скептичное настроение: не то скромная поза мисс красоты, не то невольный жест белой руки, не то линия её шеи увлекли его. Перед ним сидел живой человек, а не истукан. Если бы она обернулась, то увидела, как дрогнули мышцы на небритом лице, как в усталых глазах его стали бороться два жгучих огня: служебный долг журналиста и волнение страсти мужчины. Если бы она задержала свой взгляд, то подметила, что возле него кружила надоедливо черная муха, невесть как залетевшая в зал.
   Журналист, ещё находясь под влиянием внутренней борьбы, прикурил сигарету и записал буквами угловатого шрифта в электронный планшет: «От любования женским телом устают; им пресыщаются точно так же, как пресыщаются чрезмерным поеданием шоколада. Не то происходит, когда любят, ибо в искренней любви срастается душа с душою, а не глаза с диковинным ваянием природы. Такие, кто любуется красотой женщины, скоро устанут и позабудут о ней. Ей перестанут угождать, ей уже не подарят роскошной вещицы, и по прошествии лет, по случаю вдруг кто-то скажет, что она была когда-то первой красавицей. И как хорошо, что так скажут. И как было бы хорошо, чтобы из всех них остался один, кто полюбил и будет её любить, кто был приятен и будет мил ей, с кем срастётся её душа».