Ломкая элегия для ровного ясного создания

Будто бы бесплодным декорирован венком,
мир горбатый оглушён тяжёлым детским солнцем.
Прикорнул безбожный мой мирок.
Засыпает кот на тихом гладком стуле.

В духоте стальных бетонных скал
позабыли обезьяны
джунглей материнских лупанар.
Завершается ещё один виток безмозглый.

С чёрным грохотом летит
шар потасканной планеты
сквозь дрянной эфир и двери расписных веков,
а на шаре мы – отечества и отчества забыли.

Мы с тобою – словно люди на горе.
У горы, пожалуй, нет причины.
Горы, как прыщи мозолистой Земли,
мотивацией и разумом похвастаться не могут.

На бескрайней безоглядной лестнице твоей души
я нетерпеливо обретаюсь,
что-то незадачливо урчу себе под нос,
точно звероящер одинокий.

Я не знаю, ты ли мать времён,
как и то, за чьи гнилые интересы,
как цветы в мороз иль тихую жару,
мы с тобой погибнем.

Как лягушка, я бесславно шлёпнулся в говно,
но убил и придавил дурное, приземлившись.
Я пока лишь только гладкий выпускник,
хоть на горизонте и колбасится тридцатник.

Я причудливый осколок пустоты.
Впереди я вижу лишь путей осколки.
Мне желают неудачи пресвятые города,
где вовек не окажусь я.

Сбросив с тела скарб и скальп, с ума – гранит,
заповедный кот уснёт на тихом небе,
ведь когда-то позовут гигантские огни меня.
Будут черви грызть меня в могиле.

Ты же станешь матерью миров и душ –
плотной, в солнечной усталой камилавке,
но не сможешь позабыть игру горячих влажных поз,
заколдованных тяжёлым солнцем.