Похрустывая, как сустав коленный...

Похрустывая, как сустав коленный,
качу я в гору слов и чисел ком.
Живой пробел на полотне вселенной,
я говорю горбатым языком.

Я здесь. В меня впиваются секунды
и ласковые гвозди ваших глаз,
а тёмная луна мешает бунту
беспомощному против склизких фраз.

Я помню: мальчуган – отец мужчины
в грядущем – лаской матери влеком.
Машина кормит новую машину
бесхитростным пречистым молоком.

Руси босое солнце ткало талость.
Лучей крутые сабли гнали к вам.
Узоры бытия в меня вплетались
и нежные росистые слова.

Как вы, я шорох букв лакал, и тоже
питался из истока всех начал,
и солнце на моей взрослело коже.
Я тоже ветры разные встречал.

Да, вышел я из той же колыбели.
Я тем же щебетаньем был влеком,
и мне шептали строгие метели
берёзовым прозрачным языком.

Я мало чем владею – только мигом.
Я слеп, но разгребал без сил мосты.
Вверху, как Аполлонова квадрига, –
раззявленная морда пустоты.

Пострижено под ноль моё искусство
под гладким сводом стриженых небес,
но в зеркалах постриженных не пусто,
и неизбывен к миру интерес.

… Не знаю, для какой великой цели
меня поили светлым молоком,
и что мне пели тяжкие метели
берёзовым лучистым языком.

Когда оскалом пустоты дикарским
родная речь склонится надо мной,
прошу, похороните в русской сказке
меня, кто был чужой, чудной, чумной.