Роберт Фрост. Afterflakes и комментарии

Послехлопье

В пургу, когда стаей крутился снег,
Я тень свою увидел во мгле.
И я повернулся в небо взглянуть,
Мы взгляд туда поднимаем чтоб суть
Понять всего на земле.

Если эта тьма легла от меня,
Если во мне причина,
Что тень моя даже в эту пургу,
Скрыв тень пурги лежит на снегу,
Страшна же моя личина.

Я повернулся, взглянул наверх,
А там лишь голубизна.
И пушистые хлопья чуть дрожат,
Как будто на кисее лежат,
И солнце сквозь них в глаза.



Afterflakes
By Robert Frost

In the thick of a teeming snowfall
I saw my shadow on snow.
I turned and looked back up at the sky,
Where we still look to ask the why
Of everything below.

If I shed such a darkness,
If the reason was in me,
That shadow of mine should show in form
Against the shapeless shadow of storm,
How swarthy I must be.

I turned and looked back upward.
The whole sky was blue;
And the thick flakes floating at a pause
Were but frost knots on an airy gauze,
With the sun shining through.




Комментарии:

Почему Роберту Фросту потребовался неологизм «Afterflakes» для названия?
Почему не «After Flakes»?

«Afterflakes» имеет оттенок того, что остаётся в природе, в нас после завершения действия — этакое «послевкусие». Этот не просто «после снегопада». Фрост выбрал не «Aftersnow» или «Afterblizzard» но плывущие в воздухе «flakes» хлопья — «Afterflakes». Хлопья — от них возникает ощущение воздушности, свежести — эту воздушность, лёгкость (как мы увидим в третьей строфе) и желает Фрост передать, как то, что остаётся в нас, в природе, после завершения метели.

«Послехлопье», повторяющее структуру неологизма Фроста, кажется мне подходящим словом для названия.

Это стихотворение Фростовское — оно, как это часто у Фроста, возникает из наблюдения: метель в её разгаре, снег валит хлопьями, густо, перекрыв небо, и вдруг автор, в гуще этой пурги, видит на снегу свою тень.

Тень? — Удивление…

Что вызвало её, в этой белой темноте? Он оборачивается, чтобы посмотреть, что осветило его: вполне рациональное поведение.

Но «Удивление» живёт своей жизнью. Воображению этих секунд, пока путник поворачивает голову, достаточно, чтобы создать и метафизику тени, и метафизику познания.

Тени: неужели это я источник, бросающий (не отбрасывающий, но бросающий) тень —
ведь в разгар метели никакое светило не пробьётся? Это моя чёрная суть упала на снег.

И познания: как удивительно, чтобы понять, откуда эта тень, как всегда и во всём, я свой взгляд должен направить в небо.

Эта метафизика разрешается открытием — пурга прошла и сквозь кисею почти
неподвижных снежных хлопьев, пробивается солнце. И это тень — всего лишь тень.

Как это характерно для Фроста: реальное природное наблюдение, метафизика, им
порождённая, и разрешение в реальность. И все в трёх пятистишиях.

«Послехлопье» — это один из лучших образцов разговорного стиля поэзии Фроста.
Ритмическая структура трёх последних строчек (не соблюдающая полного подобия, но
явную эквивалентность) плюс рифма четырех последних строчек каждого пятистишья
(abba; cddc; effe) задают структуру поэтического текста. Две первых строчки пятистиший не повторяют ритм друг друга и не поддерживают какого-либо тонического однообразия внутри строчек. Они — прозаический рассказ о
том, что происходит вокруг путника — поэтический взгляд на происходящее ещё не
включён. Но вот возникает необходимость понять происходящее, обратиться к
внутреннему осознанию, и включается поэт, и мир преобразуется в метамир, о котором нельзя говорить прозой. Первые две строчки каждого пятистишия задали тон рассказа, и он сохраняется в завершающих, метафизических, ритмичных и рифмованных трёхстишиях.

Фрост, используя грамматику и лексику локальной разговорной речи, придав ей почти песенную ритмику и рифму, создаёт его поэзию-прозу.

Опубликовано в «Литературный Европеец» №295, Август 2022 г.