Перечитывая Подорожники Рубцова 30

Перечитывая "Подорожники" Рубцова
30. "Я уплыву на пароходе..."
  Есть у Рубцова в «раннем» экспромт. В сборнике «Стихотворения» 1977 года со вступительной статьёй В. Кожинова он обозначен как «Шутка». Правда, обозначение дано в скобках.

Моё слово верное
прозвенит!
Буду я, наверное,
знаменит!
Мне поставят памятник
на селе!
Буду я и каменный
навеселе!..

  Что ж, «шутил», тешил себя надеждой и великий Пушкин, когда писал первые главы «Евгения Онегина» в ссылке, на юге России.

Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!

  За стыдливым, спрятанным в шутку у того и другого очевидно просматривается понимание делаемого, осознание Пути, «дрожание» великого будущего, где «отдалённые надежды тревожат сердце иногда».
И всё-таки… два императива: «прозвенит!» и «поставят»!
Почему-то вспомнилась вечерняя посиделка в Вологде на квартире Аркадия Петровича Кузнецова летом 1983 года. «Враньё! Не был Рубцов пьяницей! Он был глубоко интеллигентным человеком! – шумел на кухне хозяин квартиры, отвечая невидимому оппоненту. – Да, горд был! И в первый раз подошёл ко мне и сказал: «Фотографируй меня, я – гений!». Я и снял его».
  Что-то есть общее в «Шутке» и в воспоминании А.П. Кузнецова. Бравада, наверное, озорство. И – подспудное, скрываемое пока, ощущение силы, настоящего таланта, веры, что реки забвения его поэзия минует.
Проходит несколько лет, и пишутся следующие строчки:

Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета,
И я придумывать не стану
Себя особого, Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
Продолжить книгою Рубцова!..

  Какое уверенное осознание своего Пути! На первый взгляд, покажется странным утверждение «и я придумывать не стану // Себя особого, Рубцова». Ведь – именно! – особый, неповторимый! Но речь об естественном и сердечном становлении – не умственном, не придуманном, не выстроенном. Здесь – «почва и судьба»! Никакой ломки, коверкания ради «особости». «Как трава, как вода, как берёзы» прорастает настоящее, особое, своё – Рубцова. Но сверенное с великим, с классикой. И устремлённое в будущее.
  Как просто, ненатужно, искренне сказано и как безусловно веришь этому скромному манифесту!
  Теперь можно прислониться к самой России, Руси! Можно и плечо ей подставить. Можно охранить её словом-оберегом. Встать рядом – как равный с равной: «долгожданный поэт».

  Россия, Русь – храни себя, храни! – какое богатырское пособление… Исполинский масштаб. А сделано просто, минимальными средствами. Сила искреннего выдоха. Только великим поэтам дано право так сказать. И как-то второстепенным видится маленький человек с залысинами, с шарфиком на шее, с пронзительными, тёмными глазами, в едва ли не бедной одежде. Как будто великий дух прорастает из скудной этой плоти и бедовой, горькой судьбы, срастается с «холмами Отчизны», с её «лесами, погостами и молитвами».
  И тогда рождается внешне совсем вроде неприметное, простенькое на первый взгляд, но – глубокое, особое, неповторимо-рубцовское при внимательном прочтении. Хотя… снова перед нами экспромт:

Я уплыву на пароходе,
Потом поеду на подводе,
Потом ещё на чём-то вроде,
Потом верхом, потом пешком
Пройду по волоку с мешком –
И буду жить в своём народе!

  Мне заново отмыла его смыслы, раскрыла его глубины профессор САФУ Елена Шамильевна Галимова. В беседе на «Радио Поморье» с ведущим и поэтом Валерием Чубаром она удивительно подметила движение поэта вглубь России и полное конечное растворение в ней. Сначала мы видим цивилизационные транспортные средства, потом они становятся всё архаичнее: подвода, конь, пеший путь. Наконец, древний волок, отсылающий нас в прошлые столетия. Движение происходит как в глубину истории, так и в глубину России…
  Вот и стал он дождём, листвой, вот он и «перекликается с теми, кто прошёл, перекликается с теми, кто проходит…». Стал частью всех нас. Частью русского духа.
И мы, проходящие, с годами чувствуем высоту поэзии Николая Рубцова, её равность великим русским поэтам.