Эмили Дикинсон. J579 I had been hungry и Эссе

Я годы голодна была -
Мой Полдень - всё дано -
Вся трепет - стол тяну к себе -
И пробую вино -

Да, это то, что я ждала -
Что - всматриваясь в окна -
Искала, без надежд владеть,
И к дому шла голодной -

Огромный этот каравай
Был не похож на крошки,
Что у природы за столом
Клевала я из плошки.

Но от избытка я больна -
Так ново, странно чувство -
Так заболел бы эдельвейс
Здесь у дороги.  Грустно,

И нету голода - исчез –
Я поняла, что голод
Был путь – для тех, кто за окном -
Вошёл – и скрылся повод –

J579 – Fr.439 - I had been hungry all the years

I had been hungry, all the Years -
My Noon had Come - to dine -
I trembling drew the Table near -
And touched the Curious Wine -

'Twas this on Tables I had seen -
When turning, hungry, Home
I looked in Windows, for the
Wealth I could not hope - (to earn)* for Mine -

I did not know the ample Bread -
'Twas so unlike the Crumb
The Birds and I, had often shared
In Nature's - Dining Room -

The Plenty hurt me - 'twas so new -
Myself felt ill - and odd -
As Berry - of a Mountain Bush -
Transplanted - to the Road -

Nor was I hungry - so I found
That Hunger - was a way
Of (Creatures)* - persons Outside Windows -
The entering - takes away -

* Вставки в манускрипте не вошешие в текст

Эссе: Эмили Дикинсон – Я голодала много лет.

Во времена Эмили Дикинсон в сельскохозяйственной Америке, где большая часть населения жила не в городах, и плодородная земля и благодатный климат давали достаточное количество продукции голод не был социальной проблемой.  Голод впервые стал проблемой в Америке во времена Большой Депрессии после 29 года.

(См. например: A Brief History of Hunger in America.)

Этот нужно помнить при попытке понять какой смысл вкладывала Эмили Дикинсон в слово «голод».  Голод, в Английском, как и в других языках, означает не только физический голод: нужду в хлебе, но и голод при отсутствии общения, заботы, любви, духовный голод, непреодолимое желание знаний…

Эмили Дикинсон намекает на эти значения слова «голод» в первой же строфе этого стихотворения: в первой строке она вводит «голод»: «Я голодна была все эти Годы», но завершает эту строфу «пригубив странное (вызывающее любопытство) вино». Она не утоляет физический голод, когда пришёл момент, и даже не жажду, а пьёт из бокала любопытства.

Наша задача понять, что есть это вино любопытства, и Эмили Дикинсон постарается, как обычно, сохранить «секрет».

Что же происходит в первой строфе?

В первой строчке мы узнаём, что автор был голоден все эти годы, но, наконец-то, наступил его час.   И не просто час, но Час – Полдень, час в Зените, который несёт всю свою силу, чтобы удовлетворить тех, кто долго ждал.  И с трепетом она притягивает к себе стол с яствами и…

И пригубляет странное «вино».

В слове «Полдень» укрыт ещё один элемент происходящего – для автора наступил его Полдень – она с голодным любопытством наблюдала (подсматривала «в окна») праздник жизни других, как станет ясно из следующих двух строф. Этот праздник, по какой-то причине, был ей недоступен, она даже не могла в эти годы надеяться его достигнуть, и вот её Полдень настал – всё возможно и доступно. 

С большой уверенностью мы можем предположить, что все эти годы ожиданий и подсматриваний «в окна» были годами ранней юности невинной, застенчивой и при этом чувственной.

Так что «все эти Годы» — это не годы жизни, но годы до Полдня, годы ранней юности.

В следующих строфах Эмили Дикинсон продолжает описывать это юношеское неудержимое любопытство используя метафору «голода» и такой привычный для её поэзии символ малой толики - «птичьи крошки», вложенныйв замечательный образ:

«… Крошки (которые)
Птицы и Я часто делили
В Обеденной Комнате - Природы»
Эти строчки были замечательно переведены Витой Штивельман:

«Привыкла к птичьим крошкам я
на скатерти земли»

В третьем и четвёртом катренах автор, вкусив с праздничного стола, сравнивает свои новые ощущения с тем, что он испытывал раньше, когда насыщался крошками с птицами со стола природы.   Автор, подтвердив, что это тот самый праздничный стол, который она до этого только видела на чужих праздниках, и, не вкусив от которого, голодная возвращалась домой, находит что ощущения не сравнимы – обильный каравай оказался так не похож на привычные крошки. 

После первого праздник изобилия она чувствует себя больной.  Но это не единственное чувство – она чувствует себя, как эдельвейс, перенесенный с горных вершин, из чистого пусть и разряженного воздуха (продолжение метафоры скудности и «бедности» предыдущего опыта), к дороге в гущу жизни: эта метафора совсем уводит нас от «голода», как физического состояния.    Но и болезненное ощущение от обильности (если это обильный яствами накрытый стол) могло возникнуть только у человека близкого к смерти от голода, а это не то состояние, которое испытывает автор перед наступлением её Полдня.  Обе метафоры, и болезненное ощущение, и пересаженный к дороге эдельвейс, только отдаляют нас от представления о простом физическом голоде. 

И вот последняя, пятая строфа заключение – открытие, что опыт обилия меняет представление тех, кто его (обилие) испытал после ранее долго испытываемого голода.  «Голод» пропадает в этом опыте.   Автор открывает, что голод был уловкой природы удерживать наше внимание – «путь тех – кто глядит в окна» - на желании испытать то, что со стороны, «через окна», видится праздником изобилия.

И вот, всё вместе, раскрывает что же есть этот «голод», скрывший в себе (от пуританского взгляда общества того периода, но не скрывший от близких, её интимных друзей) ту обнаженную эмоцию, о которой говорит Эмили Дикинсон: эмоцию пика молодости достигшей физической зрелости, и испытавшей полноту праздника. Эмили Дикинсон оказывается предвестницей Американской поэзии исповеди, русский читатель вспомнит «Детство Люверс».

Опубликовано в журнале "Мосты" № 71, 2021