Чабрец

Чабрец  или Тимьян (Thymus). Происхождение названия «тимьян» имеет несколько версий.  По одной – оно произошло от греческого  «thymon» – сила, мужество. По другой его переводят как  дыхание жизни, дух. По третьей версии  оно связано с греческим  «thyo» — «совершать жертвоприношение».  По четвёртой -  название тимьяна происходит от греческого  же  «thymiama» (фимиам).

фимиамник» (от древнеславянского «фимиам», то есть «ладан»). Откуда взялись прозвания «богородская трава» и «богородицына травка», трудно сказать.


      Этимология русского названия «чабрец» до сих пор не выяснена. Большинство исследователей считают его производным от общеславянского «чабер», того же корня, что чемерица. На Руси ему  было дано множество народных наименований: чабер, чебрец, богородская трава, боровой перчик,  дикая мята, лимонный душок, мухопал, фимиамник, тимьян (русифицированное тимус).

      Тимьян или чабрец  еще со времен язычества  считался культовым, божественным растением, которое могло не только вылечить, но и оживить человека. Название   «богородская трава»  связывают с обычаем  украшать  его букетиками  церкви в  праздник Успения Богородицы, который бывает в конце августа. Его часто использовали (а кое-где и сейчас используют) во время церковных служб  как благовонную траву вместо ладана, особенно в деревнях, где достать ладан было гораздо сложнее, он являлся одним из ингредиентов миро. По библейской легенде  дева Мария родила Иисуса на подстилке из тимьяна.

 
      В народной культуре  чабрец является символом воинской доблести, мужской силы. Во многих странах его считают символом плодородия и плодовитости, поэтому венки из чабреца надевали невестам.

      Пожалуй, главным признаком чабреца является его неповторимый аромат с характерной горчинкой. Есть языческая легенда. Когда лесной бог создал лес, он увидел, что слишком  уж всё красиво и приторно сладко,  и тогда он создал для равновесия горькие травы. Даже высушенный, чабрец способен долго сохранять свой запах. На  Украине это растение  издавна является символом Родины. Его брали с собой, уезжая на чужбину, как память о родном крае. Есть много легенд о чабреце, в основном – казацких. Это и понятно, в старину именно они чаще всего охраняли родные места от набегов чужеземцев.

      В легенде Петра Гуреева рассказывается, что собирая сына в дальний путь, положила мать ему за  складочку   вещмешка пучок сухого чабреца. На чужбине встретил он  девицу-красу и остался там жить. Долго горевала его мать, но так и смирилась, что не удастся ей увидеть и понянчить своих внуков.

      Жена все порывалась выбросить  старый вещмешок, но казака что-то удерживало. Наконец, уговорила, но он не дал ей сделать это самой, а принялся проверять, не выбросит ли заодно с ним нужную вещь? И вдруг - что за диво? Рука его нащупала за складкой то, что не им туда было положено. Чабрец за все годы, что пролежал в вещмешке, не утратил своего запаха, а тут так разлился, что потянуло казака домой, туда, где растет  его множество.

      Очень красива кубанская легенда о казаке Иване Чегоде.  Как горячий ветер-суховей, налетели на родной хутор турецкие орды. Вспыхнули казацкие мазанки, засверкали кривые сабли.  Увидел Иван Чегода, что все казаки легли под турецкими саблями, попытался пробиться на север. Но когда целая сотня турок преградила ему путь, он повернул своего коня и поскакал на юг, к далеким горам. Далеко позади осталась родная Кубань. Придержал Иван Чегода коня, нагнулся с седла и сорвал кустик степного чабреца – низкой скромной травки с алыми цветочками и сладким запахом. Такой же чабрец рос  у родного хутора, и мать-старуха часто посыпала им чистый глиняный пол хаты. Понюхал казак траву, бережно положил ее за пазуху и въехал в лес. И начало казаться Ивану, что и великаны-дубы, и скромная травка шепчут одно и то же:

      – Казак! Негоже оставлять родную землю. Почему ты здесь, а не с товарищами. Трус!

      – Я не трус! – закричал казак. – Смотри: моя сабля в турецкой крови! В пороховнице не осталось пороху, я его в бою с врагами извел!

      Но дубрава шептала:

      – Негоже бросать родную землю врагу! Трус!

      Замолчал казак, низко к гриве коня опустил свою голову, и тоска жесткой рукой сжала его сердце.

      Так всю ночь ехал он по лесам и ущельям, поднимаясь все выше в горы.  А  утром встретил воинов в бурках и черных, как ночь, папахах. Впереди ехал седой длинноусый старик, дорогая сабля билась о стремена.

      – Кто ты? – крикнул старик Ивану.

      Ничего не ответил казак. Тогда выехали вперед два рослых воина  и, выхватив шашки, закричали:

      – Кто ты? Отвечай нашему полководцу или сейчас твоя голова скатится с плеч!

      Молчал казак. Черная тоска сковала его тело, и все равно было ему – жить или умереть.

      – Кто ты?! Отвечай, о трус, от страха растерявший слова! – снова крикнули воины.

      – Я не трус! – простонал казак и, выхватив саблю, пришпорил коня.

      Скрестились и засверкали сабли. Долго звенели, скрещиваясь, клинки. Но вот широко взмахнул саблей казак, выбил оружие из рук воина и остановил коня – мрачный и могучий, как горная гроза. Закричали от негодования остальные воины в бурках, сверкнули  десятки клинков, но старик засмеялся и велел спрятать сабли.

      – Добрый воин! – сказал он Ивану. – Мне нужны острые сабли и крепкие руки, чтобы бить турок. Спрячь саблю, пришелец, и садись с нами на ковер!

      Иван Чегода слез с усталого коня и присел на мягкий ковер.– Может быть, теперь, за дружеской трапезой, ты поведаешь нам, кто ты и откуда? – ласково спросил старик.

      – Я – кубанский казак Иван Чегода. Была у меня земля родная, любимая, была мать-старушка, была дивчина кареглазая, а сейчас ничего нет, бобыль я! Сожгли мое счастье проклятые турки!

      – У нас общая дорога и одни враги, – сказал старик. – Русские воины и воины солнечной Картли не один раз плечом к плечу стояли против турок. Езжай с нами в Картли, там собирается войско на борьбу с турками…


      Как янтарные зерна в четках, один к одному вязались дни. И вскоре далеко по турецкой земле гремело грозное имя Ивана Чегоды. Самые отважные турецкие воины бледнели и поворачивали назад коней, когда на них мчался хмурый, светлоусый воин в богатой одежде и золоченом шлеме. Много побед одержал молодой сотник грузинского войска. Он первый несся на коне в атаку, и никто не мог остановить его. Богатые одежды, лихих арабских скакунов, дворец подарил герою-кубанцу грузинский полководец. Но никогда не улыбался Иван Чегода, всегда холодны и страшны были его ледяные глаза. И слуги не раз видели, как богатырь, уединившись в дальней комнате своего дворца, открывал золотой ларец, доставал оттуда пучок сухой, невиданной в этих краях травы, шептал тихие, ласковые слова о кубанской земле и плакал над сухим кустиком:

      – Почему он не пахнет? Куда девался его степной медвяный запах?

      И не могли понять люди: зачем было нужно нюхать сухую траву, когда кругом столько ярких, пахучих цветов! Опять луна и солнце отсчитывали сутки и месяцы. Однажды в тихий весенний вечер Иван Чегода, запершись в дальней комнате своего дворца, снова открыл золотой ларец. Оттуда пахнуло крепким, густым, горячим запахом весенней кубанской степи. И тут впервые заметили слуги радостную улыбку на лице грозного Ивана Чегоды. Они широко раскрыли глаза от удивления, когда любимец старого князя сорвал с себя драгоценные одежды, надел синие выцветшие шаровары, рубашку, расшитую скромным узором, и заломленную назад старую шапку. Потом он снял со стены шашку в черных потертых кожаных ножнах, взял длинное ружье, палочку свинца и рог, полный пороха. Веселый, улыбающийся, он сам пошел в конюшни и, пройдя мимо дорогих арабских скакунов, заседлал кубанского косматого коня. А когда Иван Чегода выехал за ворота дворца, слуги услышали, что он поет громкую песню, широкую и бурную, как горная река.

      Вот и опушка дубравы. Вековые дубы шепчут молодыми листьями что-то ласковое и приветное. Яркая, зеленая, усыпанная цветами, дымится под солнцем весенняя степь. Жадно всматривается в нее казак, нагибается с коня. Но нигде не видно низкой пахучей травки-чабреца. Только старый сухой кустик шелестит под рубахой у сердца и дарит пьянящий аромат.

      У степной балки навстречу казаку выехало трое людей в оборванных свитках и облысевших папахах.

      – Куда едешь, хлопец?! Там турки! – угрюмо сказали они.

      – Еду на Кубань, на родную землю. Зовет она нас, чтобы освободили мы ее от врага, – ответил Иван. Все новые и новые люди выходят из плавней, из степных балок, из развалин сгоревших хуторов.

      – Куда путь держите? – спрашивают они.

      – Отбивать родную землю идем!

      Вечер махнул синим крылом, когда почуяли казацкие кони сладкую кубанскую воду. Впереди на берегу забелели шатры турецкого войска.

      – Не отдохнуть ли перед боем, Иван? – спросил один из казаков. – Кони шли целый день и устали!

      – Нет! Кони чуют кубанскую воду и рвутся вперед!

      – Не отдохнуть ли нам, Иван? – спросил другой. – Притомились казаки, ведь целый день под солнцем ехали!

      – Нет! Прохладный ветер кубанский освежит нас!

      – Не остановиться ли нам, Иван? Темнеет уже! – сказал третий.

      – Нет! Скоро месяц взойдет, и Кубань, как зеркало, его лучи на берег отразит!

      Загудели трубы в турецком лагере. Выбежали янычары, замелькали факелы. Грозой налетела казачья лава. – Чегода-паша! – закричали турки, увидев переднего всадника, и сабли начали падать у них из рук.

      – Вперед! С нами аллах! – вскричал турецкий паша и с отборными воинами ринулся на казаков.

      Казалось, еще один момент – и прорвет паша смертоносное кольцо казачьих сабель. Но вдруг вырос на его пути хмурый всадник с обнаженной шашкой.

      – Вперед, казаки! С нами Родина! – громким голосом крикнул всадник, и турок узнал в нем Ивана Чегоду.

      – Вот тебе, гяур! – взвизгнул паша и опустил кривую саблю. Но Чегода ловко отвел удар, размахнулся и срубил турецкому паше голову. Завыли турки от отчаяния, повернули назад и стали бросаться в Кубань…

      В ту ночь тысячи их навсегда полегли на кубанской земле, а остальные потонули в бурных водах реки.

      После боя усталые казаки сладко уснули на зеленой траве, у родной Кубани. А утром, когда горячее солнце начало пить росу и умылось в холодной реке, они проснулись от медвяного запаха. Тысячи кустиков невысокой травки с красноватыми мелкими цветочками расцвели вокруг них. С тех пор, отправляясь в поход, всегда берут с собой казаки сухие пахучие веточки родного чабреца



С чабрецом связано много поверий и обычаев. Его использовали в качестве оберега, помещали  в ладанки и носили на шее, чтобы уберечься от злых духов, от сглаза, от порчи, наведенной колдунами. Верили, что он охранял от домового, наваливающегося по ночам на спящего человека и пугающего его. В народе бытует поверье, что чабрец в подушке, дает здоровье и долголетие. Букетики чабреца  приносили в хаты и ставили в кувшины. Считалось, что пока в доме есть  его запах  – зла не будет. Особенно этот запах благоприятен для детей, он даёт им силу и добро.

      Чабрецу приписывали  и  магические свойства. Например, чтобы узнать говорит ли человек правду, произносили имя этого человека и бросали высушенный  чабрец  в костёр. Если дым поднимался вверх, значит,  говорит правду, если стелился по земле, значит обманывает.

      Из него изготавливали напиток, который употребляли на Троицу, когда поминали покойников, а также  на Ивана Купалу - от русалок и прочей нечисти. Этим напитком девушки очаровывали ребят, которые остыли к ним. А те, что были  «на выданье», смазывали им себя, чтобы злые силы не помешали будущем зачатию. По поверьям, чабрец во многом помогает в  любовных делах  —  вызывает любовное томление у женщин, освобождает их от страха перед постельными утехами, а мужчин наделяет  силой, продлевая  ночь любви до бесконечности (он действительно содержит в себе вещества, способные восстанавливать  мужское здоровье).

      Верили, что пучок чабреца в доме помогает женщинам во всех заботах  -  найти и привлечь суженого, родить и вырастить ребенка, сохранить мир в семье. Отсюда и обычаи, сохранившиеся в некоторых деревнях  до сих пор. Девушки  ополаскивали волосы отваром чабреца перед свадьбой, вплетали его в венки и носили браслеты из его стеблей для сохранения красоты и здоровья. Его  клали  под подушку молодоженам, веточки сухого чабреца вешали  в доме на счастье и достаток.  Верили, что если носить при себе веточку чабреца, он сделает человека смелее, наградит мужеством, решительностью, упорством и храбростью, принесет победу во всех начинаниях. В дом будет приходить добро гораздо чаще, если перед ним растет  чабрец.
О том, что в народе исстари ценили чабрец, говорит факт. о котором сообщила читательница этого сайта Stella. В Армении есть село Урцадзор, примерный перевод его названия означает "лес чабреца".

      Интересный факт: чабрец, в отличие от большинства антибиотиков, является одной из немногих трав, к которой современные микробы никак не могут выработать устойчивость.

Чабрец (тимьян)

По греческой легенде родился тимьян из горючих слёз Елены Прекрасной.

В библейской легенде говорится о том, что дева Мария родила Иисуса на подстилке из тимьяна.

В европейских легендах феи спят и танцуют на постельках из тимьяна.

В старинной ирландской легенде говорится, что если промыть глаза росой, собранной с кустиков тимьяна на рассвете первого мая (после Вальпургиевой ночи), то после этого можно видеть фей.

Народные названия: чабрец, богородичная трава (thymus serpyllum), helenium – цветок Елены, дикая мята – thymbra capitata, serpullum. От небольшого пучка этой скромной травки исходит такой сильный аромат, что кажется, будто бы воедино собраны все степное разнотравье.

У всех народов существовал обычай принесения чабреца в жертву богам: обычно он сжигался в храмах или на алтарях. Благоуханный дым (фимиам) возносился к небу, лаская обоняние богов и вызывая их благосклонность. В Древней Греции он посвящался Афродите, в Риме – богу времени Сатурну, а в России – Богоматери.

По четвёртой версии, название тимьяна происходит от греческого thymiama (фимиам, благовонное курение) – греки посвящали его Афродите и воскуряли в храмах богини. Благоуханный дым, возносившийся к небу, означал, что богиня приняла жертву.

С древности чабрец почитался как божественная трава, способная возвращать человеку не только здоровье, но и жизнь. Наверное, поэтому нюхали измельченный в порошок чабрец при обмороках. Диоскорид рекомендует настой чабреца с медом при астме, в качестве глистогонного и отхаркивающего средства, при родах и женских болезнях. Плиний Старший в своих трудах приводит 28 лекарственных средств, в состав которых входил чабрец. Авиценна сообщает, что если отварить его в уксусе и приложить с розовым маслом к голове, то это помогает от потери памяти, а также от умопомешательства, летаргии и менингита. Рекомендует он его также как глистогонное, маточное и средство, способное выводить камни.