Наставник

Акаки!

Любимое имя каждого грузина. Имя, которое стало клятвой. Его знали только по имени во всей Грузии, знали по имени и за ее пределами. Огромная популярность Акакия, преклонение перед ним, благоговение, с которым произносят его имя, говорит о поистине всенародной любви.

У каждого народа есть такие имена: Пушкин и Толстой у русских, Шекспир — у англичан, Сервантес — у испанцев, Гёте — у немцев. Скажите любому грузину — Акаки (фамилию говорить не обязательно), ваш собеседник уже поймет, что речь идет именно об Акакии Церетели. В Грузии всего трех человек народ называет по имени: это бессмертный Шота, это Илья, это Акаки.



Акакий Церетели
Наставник
(быль)

I

На горе, под облаками,
Различимое с трудом,
Что-то темное над нами,
С птичьим схожее гнездом.

Это – пацха, что к пещере
Накрепко приплетена.
Зноя не пропустит в двери,
И зима ей не страшна.

Если гром ударит в кручу,
Затопить грозится дол,
Сакля кутается в тучу,
Чтобы вихрь ее не смел.

Но когда над нею скромной
Светит солнце, а под ней
Стелется ковер узорный,
Нету хижины милей.

Словно маленькое диво
Предстает она глазам,
И уютна и красива,
Не сравняться с ней дворцам.

Но подняться к ней по тропке
Страшно путнику подчас,
Должен он иметь неробкий
Нрав и острый, зоркий глаз,

Или скакуна лихого,
Выращенного в горах,
Быстроногого такого,
Чтоб не знал, что значит страх.

Кто ж владелец сакли этой –
Ласточкиного гнезда?
Кто встает в ней до рассвета,
Не скучает никогда?

Молодой абхазец статный,
Сын вольнолюбивых гор.
Простота ему приятна,
Суетный не нужен вздор.

Были бы ружье да сабля,
Бурка да хороший конь,
Да горел бы неослабно
Добрый в очаге огонь!

Правда, есть еще иная
Благодать, что всем нужна,
Без которой жизнь земная
Недостаточно полна.

Но и этим подарила
Жизнь любимца своего.
Полюбил он, полюбила
И избранница его.

Вот уж месяц, как он справил
Скромный свадебный свой пир,
Подарить жене бы вправе
Вместе с сердцем целый мир.

Нет прекрасней Назибролы!
Дочь Мегрелии, она –
То ль звездой упала в долы,
То ль в Эдеме рождена.

Что пред ней цветы живые
В горной ласковой глуши?
Для любви она впервые
Приоткрыла дверь души.

Связью меж землей и небом
Стал для Назибролы друг,
Плющ с лозой так связан не был,
Как супруга и супруг.

Позавидовал бы каждый
Им, познавшим рай земной,
И вздохнул бы с тайной жаждой,
Слыша лепет их ночной.

Но таинственна природа
И земная зла юдоль.
Сыплет горечь в чашу меда,
Причиняет сердцу боль.

II

Ну и темень! Зги не видно,
Как в темнице иль пещере.
Струсить путнику не стыдно
Разбежались даже звери.

Хлещет дождь как из кувшина,
Воет ветер в черной хмури,
Взгорья, скалы и долина
Содрогаются от бури.

Словно черти в преисподней
Сотни бед с цепей спустили,
Словно дьявол бурю поднял,
А унять ее не в силе.

Даже бесу неохота
Ждать, что гром над ним раздастся...
И в такую пору кто-то
Подошел к дверям абхазца.

Постоял перед порогом,
Постучался: «Отоприте!
Гость я, посланный вам богом,
Человека приютите».

Ждать хозяин не заставил,
Пожалел бы он и зверя,
Хворосту в очаг подбавил
И открыл радушно двери.

Гостя ввел. Куда же деться?
Человек продрог в городе...
Пригласил к огню погреться
И подставил стул треногий.

Гость безмолвнее гранита,
Ни словечка он не буркнет,
Башлыком лицо закрыто,
Возится с тесьмою бурки.

Бурку бросил ближе к печи,
Чуть помедлил, отряхнулся,
Сбросил свой башлык на плечи
И к абхазцу повернулся.

Засмеялся. «Ну, хозяин,
Не узнал меня ты что ли?
Или больно гость случаен?
Принимай, хоть поневоле!»

«Брат Сапар, да ты ли это?
Счастлив свидеться я с братом.
Не узнал... А есть примета –
Будешь ты теперь богатым.»

Обнял сверстника он нежно –
Был с молочным братом дружен.
Разбудил жену поспешно,
Попросил сготовить ужин.

Гость от пищи отказался:
«Мне мешает есть невзгода,
У меня, брат, разыгрался
Аппетит иного рода.

Расскажу тебе о деле:
Вот что сталось, друг, со мною.
Был я честен, храбр доселе,
А теперь совсем иное...

Ты ведь знаешь Алмасхита
Иналипу? Всех пригожей
Он. И так же знамениты
Конь его и упряжь тоже.

Смел он и хорош собою,
И наездник он прекрасный.
Вот кто стал моей судьбою,
Вот соперник мой опасный.

Если есть на свете слава,
Ею Алмасхит увенчан,
Красотой и мощью нрава
Сводит он с ума всех женщин.

Лишь Зиа-ханум – гордячке
Это голову не кружит,
Он не падок на подачки,
Недоступным он не служит.

А Зиа-ханум известна
Красотой, капризным нравом,
Много молодежи честной
Привлекла к своим забавам.

Как луна недостижима,
Светит, никого не грея.
К ней влечет неудержимо
И того, кто льва храбрее.

Очарует и заманит,
Но, подвергнув испытанью,
Оттолкнет, глядеть не станет
На безмолвные страданья.

Покорила чаровница
И меня, лишив покоя.
Не могло мне и присниться
Унижение такое!

Вот наказ ее спесивый:
«Ты меня достоин будешь,
Есть у Иналипы сивый
Конь... В три дня его добудешь!»

Иналипа же и богу
Не отдаст коня-любимца.
Тронь его – забьет тревогу,
Пожелает насмерть биться.

Нету выхода иного,
Есть одно лишь средство – кража,
Хоть противно это слово
Вымолвить и в шутку даже.

Либо умереть мне, либо
Насладиться жизнью краткой.
Как ни грозен Иналипа,
Уведу коня украдкой».

Взгляд хозяина невесел:
Разумом своим природным
Все он понял, все он взвесил
В замысле неблагородном.

Он сказал печально другу:
«Ты задумал преступленье,
Но любовному недугу
Нет на свете исцеленья.

Значит, нужно покориться
Прихоти твоей богини.
Чтобы после не стыдиться,
Пот стыда не лить в кручине.

Исполняй ее желанья,
Будь они еще капризней,
Хоть за это в наказанье
Можешь ты лишиться жизни.

Смелость – дар небес чудесный,
Для бесстрашных нет препоны.
Хорошо тебе известны
Жизнь и все ее законы.

Но бесстрашья не довольно,
И победа невозможна,
Если будешь ты невольно
Поступать неосторожно.

Люди путают обычно:
Страх и осторожность – схожи,
Но различны, как различны
Божий гнев и милость божья.

Знай, Сапар, трудна дорога.
Хоть и зорок глаз твой грешный,
А берет меня тревога,
Ты же все-таки не здешний.

Поручи мне это дело,
Мне знакома вся округа.
Иль коня добуду смело,
Или жизнь отдам за друга.

Отдохни, вина отведай,
Обсушить одежду надо.
Если я приду с победой –
Буду требовать награды».

Так он речь окончил шуткой
И отправился из дома.
Шел он в непогоды жуткой,
В блеске молний, в гуле грома.

III

Стихла буря на рассвете,
Прояснело все вокруг.
Сивый конь летит, как ветер,
На коне абхазец-друг.

Привязал коня хозяин,
Вот он дома наконец.
Видит: усталью измаян,
Спит под буркою пришелец.

Но абхазец мимо брата,
Позабыв о пище, сне,
К ненаглядной, чтимой свято,
К дорогой спешит жене...

Думает он: « Лишь взгляну я,
Молча постою над ней,
Если жажду поцелуя
Погашу в крови своей».

...Что же, что же это значит?
Жизнь его, его любовь,
Назиброла тихо плачет,
Расцарапав шею в кровь.

Та, что всех ему дороже,
Бьется об пол головой...
И неприбранное ложе
Он увидел пред собой...

Догадался, что случилось,
Кто злодейство совершил.
Голова на грудь склонилась,
Ужас, горе – свыше сил!

Долго на страданья милой
Полумертвый, он взирал.
Наконец, собравши силы,
Подошел к ней и сказал:

«Перестань, родная, полно!
Все, что было, - только сон,
Смоют все забвенья волны,
Позабудется и он.

Выпала такая доля,
В этом нет твоей вины.
Наше горе – божья воля,
Мы стерпеть его должны.

Так не лей же слез бессильных.
Сновиденье – не беда.
Нашей нежности светильник
Не погаснет никогда!»

Сам отчаяньем волнуем,
Кротко утешал ее
И горячим поцелуем
Слезы осушал ее.

После подошел он к гостю,
Продолжавшему дремать:
«Встань-ка, ты не на погосте,
Чтобы вечно тут лежать!»

Перепуган, зверем гибким
На ноги вскочил Сапар,
Но по ласковой улыбке
Понял: миновал удар.

Поблагодарил он бога:
«Муж не знает ничего,
Пощадила недотрога
Честь супруга своего».

И спросил спокойно брата:
«Вижу, что доволен ты.
Значит, здесь мой конь крылатый
И сбылись мои мечты?»

«Сивый конь грызет удило,
Время собираться в путь.
Если чем не угодил я,
Ты уж, брат, не обессудь».

Разговор шел обыденный –
О конях, о том, о сем.
Брат принес воды студеной
И утирку дал потом.

Как положено законом,
Гостю чинно брат служил –
Он обычаям исконным
Верен был, как старожил.

Своего коня дал брату,
Сам на краденого сел,
Бурки черные косматы,
Скакуны быстрее стрел...

Горные дороги узки,
Нрав у скакунов горяч,
Всадники на самом спуске
Лошадей пустили вскачь.

А внизу хозяин разом
Сивого коня сдержал
И, сверкнув горящим глазом,
Громко спутнику сказал:

«Сапар-бек, мне все известно,
И тебе прощенья нет,
За поступок твой бесчестный
Совести ты дашь ответ.

Стой, молчи, не лги безбожно.
Ведь грехи такие есть,
Что простить их невозможно,
Что мала любая месть!

Скройся с глаз моих скорее
И не попадайся вновь,
Чтобы я рукой своею
Братскую не пролил кровь.»

И стоит Сапар весь белый,
Грешной головой поник,
И молчит – окаменелый,
Словно отнялся язык.

Еле вымолвил он: «Прав ты,
Бес меня попутал, брат,
Не хочу скрывать я правды,
Знаю, как я виноват.

Сам перед твоею волей
Голову склоню свою,
Я твой пленник, раб – не боле,
Вот – оружие сдаю.

Ведь с такой виной позорной
Мне покоя не найти,
Жизнь возьми за грех мой черный –
Этим честь мне возврати!»

«Нет, родство меж нами свято,
Мне ли жизнь твою отнять?!
Не могу казнить я брата,
Нас одна вскормила мать.

Будет мстить тебе отныне
Совести суровый суд,
Посягнул ты на святыню,
Что превыше бога чтут.

Уезжай! Моя пощада
Ляжет на плечи, как груз,
Ты узнаешь муки ада.
Больше нет меж нами уз.

Лишь одно мое веленье
Увезешь ты, как наказ,
В Кабарде, по возвращенье,
Выполни его тотчас:

Старца мудрого проведай,
Воспитавшего тебя,
О грехе своем поведай,
Он рассудит нас, любя.»

Тут Сапару витязь гордый
Отдал сивого коня
И пошел по тропке горной,
Низко голову клоня.

IV

Не своим происхожденьем,
Не казною, не поместьем,
Разумом и обхожденьем
Был Хаджи-Усуб известен.

На пиру или на тризне
Словом старца все согреты.
Свято соблюдал он в жизни
Магометовы заветы.

Знал он и моря и сушу,
Горы, долы и пустыни.
Тело сохранил и душу
Молодыми и поныне.

Со времен известен давних,
Он всегда в трудах бессменных
Воспитатель и наставник
Множества мужей почтенных.

Он учил и Сапар-бека,
Но напрасны наставленья,
Если нет у человека
Совести со дня рожденья.

И явился в дом Усуба
Осквернитель дружбы кровной,
Растоптавший братство грубо
Ради прихоти любовной.

И в грехе своем сурово
Каялся пред стариком он,
Хоть порой иное слово
Застревало в горле комом.

Выслушал мудрец питомца,
С горестью признанью веря,
Совестью – светлее солнца –
Глубину паденья меря.

И, вздохнув, спросил в смятенье:
«Ну, а что же муж несчастный?»
«Отпустил мне прегрешенье,
Не казнил за грех ужасный,

Только повелел все это
Рассказать тебе, учитель,
Ждет он твоего ответа», -
Молвил братства осквернитель.

«Понимаю, и такое
Я решенье принимаю:
Кровь пролью своей рукою,
Этим совесть очищая.»

Поднял пистолет наставник,
И Сапар ему покорно
Грудь открытую подставил,
Искупая грех позорный.

«Нет, не твой удел кончина,
Я – ответчик перед веком:
Я взрастил тебя как сына,
Но не сделал человеком!»

И наставник без боязни
В лоб свой выстрелил нежданно,
Сам себя предавши казни,
Рухнул наземь бездыханно.

1898

Перевод с грузинского Б. Брика