Зависть

         Зависть

Я мелкой злости в жизни не испытывал,
На мир смотрел светло, а потому
Я ничему на свете не завидовал:
Ни силе, ни богатству, ни уму…

               ***

Ах, что только не делала зависть,
убивила, сводила с ума, приносила девчёнкам
страданья, вот послушайте быль есть одна.
Ну с чего бы начать?
Вот пожалуй: в класс девчёнка вошла новичок,
все ребята конечно встали, и директор прервал урок.
Сразу весть облетела по школе
«Ах красавица, ангел какой!»
— и признаться вам сразу,
я девчёнки не видел такой.
Русые волосы гладко причёсаны,
 не сходила улыбка с лица,
голубые глазёнки моргали,
будто в них зарождалась весна.
Полюбили все в школе девчёнку,
не гордилась она красотой,
так как имя её было Лялька,
просто куклою звали её.
Атаманом был в школе Серёжка,
тоже славился он красотой,
все девчёнки к нему так и липли,
только думал он о другой.
Понимали всё это девчёнки,
отомстить решила она,
и по школе в одно мгновенье
облетела ребят клевета.
Только один не поверил Серёжка,
вдруг поднялся, и крикнул: «Молчать!
Ведь не правда, ведь это не правда,
кто-то подло над ней подшутил,
всё равно я правду узнаю и тогда,
пощады не жди!».
А Лялька ничего не зная, в класс спокойно вошла,
всё также лицо в улыбке сияло, и румянец не сходил с лица.

Вдруг подошёл к ней Серёжка:
«Лялька только без лжи!».
До того ли сейчас её было,
по листу пробежали глаза, улыбнулась,
но вдруг изменилась, по щекам пробежала слеза:
«Люди!Люди!За что так жестоко?!
Люди! Люди!За что это так?!
И она как стрела метнулась, промелькнула в школьных
дверях.
Школьный двор, парк, дорога, машины, но не видит она ничего,
слёзы, всё застилают слёзы, крик…
И рядом Серёжка.
По дороге она бежала,
завизжали вдруг тормоза,
под колёсами Лялька лежала, и от боли закрыла глаза. "
Лялька! Лялька! Не надо слышишь!
Лялька! Лялька! не смей, погоди!».
Слёзы льются из глаз атамана,
сердце рвётся в юной груди.
Но лежала она неподвижно,
лишь ресници слипались в крови,
и одно только слышит девчёнка:
Лялька! Слышишь, не смей, погоди!".
И в последние жизни минуты,
вдруг сказала она тяжело:
«Я люблю тебя, слышишь Серёжка,
я люблю лишь тебя одного!».

На дороге она лежала,
рядом с ней рыдал атаман,
а вокруг них люди стояли,
и каждый без слов понимал.
А серёжка словно лебедь кружился,
над лебёдкою бедной своей,
и кричал он всё тише и тише:
«Лялька!Слышишь не смей! Постой!»
Люди! Не надо завидовать счастью!

Люди! Я повторяю вновь!

Люди! Пусть живёт на свете!

Вера
Надежда
Любовь



   Литературным недругам моим.


Мне просто жаль вас, недруги мои.
Ведь сколько лет, здоровья не жалея,
Ведете вы с поэзией моею
Почти осатанелые бои.
 
Что ж, я вам верю: ревность — штука
     злая,
Когда она терзает и грызет,
Ни темной ночью спать вам не дает,
Ни днем работать, душу иссушая.
 
И вы шипите зло и раздраженно,
И в каждой фразе ненависти груз.
— Проклятье, как и по каким законам
Его стихи читают миллионы
И сколько тысяч знает наизусть!
 
И в ресторане, хлопнув по второй,
Друг друга вы щекочете спесиво!
— Асадов — чушь. Тут все несправедливо!
А кто талант — так это мы с тобой!..

Его успех на год, ну пусть на три,
А мода схлынет — мир его забудет.
Да, года три всего, и посмотри,
Такого даже имени не будет!
 
А чтобы те пророчества сбылись,
И тщетность их отлично понимая,
Вы за меня отчаянно взялись
И кучей дружно в одного впились,
Перевести дыханья не давая.
 
Орут, бранят, перемывают кости,
И часто непонятно, хоть убей,
Откуда столько зависти и злости
Порой бывает в душах у людей!
 
Но мчат года: уже не три, не пять,
А песни рвутся в бой и не сгибаются,
Смелей считайте: двадцать, двадцать

пять.
А крылья — ввысь, и вам их не сломать,
А молодость живет и продолжается!
 
Нескромно? Нет, простите, весь свой век
Я был скромней апрельского рассвета,
Но если бьют порою как кастетом,
Бьют не стесняясь и зимой и летом,
Так может же взорваться человек!
 
Взорваться и сказать вам: посмотрите,
Ведь в залы же, как прежде, не попасть,
А в залах негде яблоку упасть.
Хотите вы того иль не хотите —
Не мне, а вам от ярости пропасть!
 
Но я живу не ради славы, нет,
А чтобы сделать жизнь еще красивей,
Кому-то сил придать в минуты бед,
Влить в чье-то сердце доброту и свет
Кого-то сделать чуточку счастливей!
 
А если вдруг мой голос оборвется,
О, как вы страстно кинетесь тогда
Со мной еще отчаянней бороться,
Да вот торжествовать-то не придется,
Читатель ведь на ложь не поддается,
А то и адресует кой-куда...
 
Со всех концов, и это не секрет,
Как стаи птиц, ко мне несутся строки.
Сто тысяч писем — вот вам мой ответ!
Сто тысяч писем светлых и высоких!
 
Не нравится? Вы морщитесь, кося?
Но ведь не я, а вы меня грызете!
А правду, ничего, переживете!
Вы — крепкие. И речь еще не вся.
А сколько в мире быть моим стихам,
Кому судить поэта и солдата?
Пускай не мне, зато уж и не вам!
Есть выше суд и чувствам и словам.
Тот суд — народ. И заявляю вам,
Что вот в него-то я и верю свято!
 
Еще я верю (а ведь так и станется!),
Что честной песни вам не погасить.
Когда от зла и дыма не останется,
Той песне, ей-же-богу, не состариться,
А только крепнуть, молодеть и жить!


 Эдуард Асадов