Низами. Лейли и Меджнун

  Низами.
"Лейли и Меджнун."


Лейли; и Меджну;н — трагическая история любви, популярная на Ближнем и Среднем Востоке. История основана на реальных событиях и описывает жизнь арабского юноши по имени Каис ибн аль-Мулаувах, жившего в VII веке на территории современной Саудовской Аравии.





Однажды, благоденствием объят,

Я наслаждался, словно Кай-Кубад.

«Не хмурься, — думал, — брови распрями,

Перечитай „Диван“ свой, Низами».

********************

Зерцало жизни было предо мной!

И будто ветер ласковой волной

Волос коснулся, возвестив рассвет*,

Благоуханных роз даря букет*.

Я — мотылек, светильник мной зажжен;

Я — соловей, — *сад словно опьянен,

Услышав трели, что слагал певец,

*Слов драгоценных я раскрыл ларец.

Калам свой жемчугами отточа,

Я стал велеречивей турача.

Я полагал: «Твори, настал твой час —

Судьба благоприятствует сейчас.

Доколе проводить впустую дни?

Кончай с бездельем, вкруг себя взгляни!

Верши добро и вкусишь от щедрот!

Кто в праздности живет — никчемен тот».



Бродягу-пса удача обошла,

И не заслужит пустобрех мосла.

*Мир — это саз, коль жить с ним хочешь в лад,

Настрой его на свой, особый лад.*

********
Тот гордо дышит воздухом родным,

Кто, словно воздух, всем необходим.

Подобием зерцала надо стать*.

Чтоб сущий мир правдиво отражать.*


**********
*Коль ты противоречишь всем вокруг,

То издает твой саз фальшивый звук.
********

«О, если б муж, причастный к сонму сил,

Заказ достойный мне сейчас вручил!»

Так о работе я мечтал, когда

Явилась вдруг желанная звезда*.

«Трудись, счастливец, позабудь про сон*

И будешь ты судьбой вознагражден!»

И совершилось чудо наконец —

Посланье шаха мне вручил гонец.*

Я с наслажденьем вчитываться смог

В пятнадцать дивных, несравненных строк.
****************

*Светились буквы, разгоняя мрак,

Как драгоценный камень шаб-чираг.*
******************

«Властитель слов, кудесник, Низами,

Раб дружбы верной, наш привет прими.
*************
*Вдыхая воздух *утренней зари,(озарение)

Пером волшебным диво сотвори.

Найди проникновенные слова,

Достигни совершенства мастерства.*

***********

Любовь Меджнуна славится в веках,

Воспой ее в возвышенных стихах.

Так опиши невинную Лейли,

Чтоб *жемчугами строки расцвели.

Чтоб прочитав, я молвил: „Мой певец

И впрямь усладу создал для сердец.*


Любовь возвел на высший пьедестал

И *кистью живописца расписал“.

*Шахиней песен повесть стать должна,

*И слов казну растрачивай сполна.

У персов и арабов можешь ты

Убранство взять для юной красоты.

Ты знаешь сам, двустиший я знаток,

Подмену замечаю в тот же срок.

Подделкою себя не обесславь,

Чистейшее нам *золото поставь.


И не забудь: для шахского венца

*Ты отбираешь перлы из ларца*.
*********
Мы во дворце не терпим тюркский дух! (),

И тюркские слова нам режут слух.

Песнь для того, кто родом знаменит,

*Слагать высоким слогом надлежит!»
********

Я помертвел, — выходит, что судьба

Кольцо мне вдела шахского раба!*

Нет смелости, чтоб отписать отказ,

Глаз притупился, слов иссяк запас.

Пропал задор, погас душевный жар, —

Я слаб здоровьем и годами стар.

Чтоб получить поддержку и совет,

Наперсника и друга рядом нет.

*Тут Мухаммед, возлюбленный* мой сын, —

Души моей и сердца властелин,

Скользнув в покой как *тень, бесшумно-тих,

Взяв бережно письмо из рук моих,

Проговорил, припав к моим стопам:
*********
«Внимают небеса твоим стихам.

Ты, кто воспел Хосрова и Ширин,

Людских сердец и мыслей властелин*,

Прислушаться ко мне благоволи,

Восславь любовь Меджнуна и Лейли.





*Два перла в паре — краше, чем один,

*Прекрасней рядом с павою павлин.

Шах просит сочинить тебя *дастан,

Царю Иран подвластен и Ширван,

Ценителем словесности слывет,

Искусства благодетель и оплот.

Коль требует, ему не откажи,

Вот твой калам, садись, отец, пиши!»

На речи сына я ответил так:

«Твой ум остер и как* зерцало зрак!

Как поступить? Хоть замыслов полно,

Но на душе и смутно и темно.

Предписан мне заране* узкий путь,

С него мне не дозволено свернуть.
**************
Ристалище таланта — тот простор,

Где конь мечты летит во весь опор.

Сказанье это — притча давних дней —

Веселость мысли несовместна с ней.

Веселье — принадлежность легких слов,

А смысл легенды важен и суров.

Безумья цепи сковывают ум,

От звона их становишься угрюм.

Зачем же направлять мне скакуна

В края, где неизведанность одна?

Там ни цветов, ни праздничных утех,

Вино не льется и не слышен смех.

Ущелья гор, горючие пески

Впитали песни горестной тоски.

Доколе наполнять печалью стих?

Песнь жаждет слов затейливо-живых.

Легенды той, грустней которой нет,

Поэты не касались с давних лет.

Знал сочинитель, смелость в ком была,

Что изломает, приступив, крыла.
*******************
Но повелел писать мне Ширваншах,

И в честь его дерзну в своих стихах,

Не жалуясь на *замкнутый простор,

Творить, как не случалось до сих пор.

Чтоб шах сказал: „Воистину слуга

Передо мной *рассыпал жемчуга!“

Чтоб мой читатель, коль не мертвый он,

Забыв про все, стал пламенно влюблен».*

И если я поэзии халиф,

Наследник, настоянье проявив,

На уговоры тратил много сил,

Чтоб я *ларец заветный приоткрыл.

«Любви моей единственный дастан, —

Промолвил сын, — души моей тюльпан,

Стихи тобою тоже рождены,

И *братьями моими стать должны.

*Они — созданья духа твоего,

Рождай, пиши, являя мастерство.
**************(
Сказ о любви, и сладость в нем и боль,*

Он людям нужен, как для пищи *соль.
**************
Мысль — это вертел, а слова — шашлык,

Их нанизав, напишешь книгу книг.

Вертеть шампур ты должен над *огнем,

Чтоб усладить едою всех потом.
**************
*Легенда, как девичий нежный лик,

Который к украшеньям не привык.

Но, чтоб невеста восхищала взор,

Одень ее в сверкающий убор.
********
Она — душа, природный тот *кристалл,

Который ювелир не шлифовал.*

*Дыханием легенду оживи,

Воспой в стихах величие любви.

*Твори, отец! А я склонюсь в мольбе,

Чтоб вдохновенье бог послал тебе!»

Реченья сына — глас самих судеб!

Совету внемля, сердцем я окреп.

В бездонных копях, в самой глубине

Стал эликсир искать, потребный мне.

В поэзии быть кратким надлежит,

Путь длительный опасности таит.

Размер короткий, мысли вольно в нем,

Как скакуну на пастбище степном.

*В нем мерный бег морских раздольных волн,

Движением и легкостью он полн.

Размером тем писалось много книг —

Никто в нем совершенства не достиг.

И водолаз доселе ни один

Перл не достал из плещущих глубин.

*Бейт должен быть с жемчужиною схож,

В двустишиях изъяна не найдешь.

Я клад искал, трудна моя стезя,

Но отступиться в поисках нельзя.

*Я вопрошал — ответ мой в сердце был,

*Копал я землю — вмиг источник бил.

*Сокровищем ума, как из ларца,

*Я одарил поэму до конца.

*****************

Создать в четыре месяца я смог

Четыре тыщи бейтов, звучных строк.

Коль не было б докучных мелочей,

Сложил бы их в четырнадцать ночей.

Да будет благодатью взыскан тот,

Кто благосклонно встретит этот плод.

О, если б расцвести она смогла б,

Как «си», «фи», «дал», когда придет раджаб!

Пятьсот восемьдесят четвертый год

Поэмы завершенье принесет.

Закончен труд, я отдых заслужил,


Закончен труд, я отдых заслужил,

На паланкин поэму возложил.

К ней доступ я закрою на запор,

Пока мой шах не вынес приговор.

О сердце, не удерживай порыв,

Не должен быть оратор молчалив.

Средь златоустов, на арене слов,

Я превзошел искусных мастеров.

Достаток мой — усилий долгих плод,

Сокровищница мысли мне дает.

Открыв простор волшебному коню,

Свое я Семиглавье сочиню.

Такое мне досталось волшебство,

Что отрицать бессмысленно его.

За чародейство слов — творцу почет,

«Зерцалом тайн» прозвал меня народ.

Меч языка разящий создал стих,

Он чудотворен, как пророк Масих,

И обладает силою такой,

Что «Джазр-асамм» раскроется глухой.

В моих словах святой огонь живет —

Тот, кто коснется, пальцы обожжет.

Поэзии могучая река

Прославилась в мой век на все века.

А дармоеды, их презренный сброд,

Кормиться счастлив от моих щедрот.

Добычу лев сражает наповал;

Объедками питается шакал.

Я съесть могу лишь то, что в силах съесть,

Но прихлебаев у меня не счесть.

Завистники, аллах, избавь от них!

Злословят и хулят мой плавный стих.

Передо мной пластаются, как тень,

Но за глаза поносят всякий день.

Газели сочиню — раздумий плод —

Злоречный за свои их выдает.

Двустишия торжественных касыд

Он подражаньем жалким осквернит.

А если сочиняет он дастан,

Скажу я так: подделка и обман.

Не полновесным золотом монет,

Фальшивой медью он дурачит свет.

Мартышка людям подражать взялась —

Зерцалом звездным стать не может грязь.

Сияет и лучится яркий свет,

Но тень за ним скользит бесшумно вслед.

О наша тень, ничтожна и смешна,

За человеком следует она.

Столь неотступно, тою же тропой,

За провожатым следует слепой.

Пророк был тени собственной лишен, —

Чужими он тенями окружен.

Знай, океан с прозрачной глубиной

Не замутит бродячий пес слюной.

Бесчинства желтоухие творят, —

От гнева щеки у меня горят.

Я — океан в спокойных берегах,

Гляжу на них с усмешкой на устах,

Я — светоч, пальцем по нему стуча,

Хотят, чтоб ярче вспыхнула свеча.

Я не железный, тяжко зло сносить,

Зачем с каменносердыми мне быть.

Пусть я прославлен как добытчик слов,

Но у меня немало есть врагов.

И бесноватость не избыть врагам;

Недуг приходит к ним по четвергам.

Чтоб оправдаться, мой обчистив двор,

Хозяина поносит наглый вор.

Когда облава на воров идет:

«Держите вора!» — первым вор орет.

Пускай воруют, так тому и быть, —

Но злоязычья не могу простить.

Талант мой видят, но не признают,

Без пониманья образы крадут.

Коль зрячий вор, да будет он слепым!

А коль он слеп, то станет пусть немым!

Сгорая от стыда, терплю их срам.

Мое молчанье на руку врагам!

Быть может, здесь потребна прямота,

Ступай и крикни: «Дверь не заперта!»

О, если б я корыстью был ведом,

Какое бы несчастье было в том!

Скрывая в рукавах весь мир щедрот,

Смотреть не стану, как ворует сброд!

Для слуг моя распахнута сума,

Пусть пользуются этим задарма.

Жемчужин у меня моря полны —

Мне мелкие воришки не страшны.

Сокровище хранят замок и меч.

А рута красоту должна сберечь.

От сглаза мать дала мне руту в дар,

Железным стал я, как Исфандиар.

Мне «Низами» прозвание дано,

Имен в нем тыща и еще одно.

Обозначенье этих букв благих

Надежней стен гранитных крепостных.

Хранит мое богатство бастион,

И я от постягательств огражден.

Сокровищнице в крепости такой

Подкоп не угрожает никакой.

Где жемчуга, там змеи тут как тут.

Колючки сладкий финик стерегут.

Кто удостоен славы на земле.

Завистной подвергается хуле.

Был братьями Юсуф за красоту

В колодезную брошен темноту.

Иса с дыханьем благостно-живым

Был в Иудее мучим и гоним.

Чтит Мухаммеда набожный араб,—

Преследовал его Абу-Лахаб.

И на земле никто не избежал,

Вкушая мед, пчелиных острых жал.

С тех пор, когда мое возникло «Я»,

Не обижал я даже муравья,

Жемчужин не искал в чужих морях,

Помехой не служил в чужих делах.

Сам недругов порочить не мастак —

Я не хулил завистливых собак.

С достоинством и выдержкою льва

Я слушал поносящие слова.

Я знал, что ярость лучше затаить

И лучше о врагах не говорить.

Но доблестью считать я не привык

Сносить насмешки, прикусить язык.

Купец, видавший не один базар,

Оценит и похвалит наш товар.

Враг, вздумав руку на меня занесть,

Сам враг себе, свою пятнает честь.

Пусть сердце вздор докучный не гнетет,

Достанет сердцу собственных забот.

Ты, сердце, — роза, нежен твой цветок,

Лобзай того, кто рвет тебя не в срок.

Хлеб собственною кровью добывай,

Коль безголовый, шапку не снимай.

Уж лучше униженье испытать,

Чем с торгашами дружбу затевать.

Стань тем лучом, что согревает мир,

Не для тебя Джамшида пышный пир.

Тебе царей подачки не нужны,

С бесчестием они сопряжены.

С опаской в царский заходи чертог,

Царь — пламень жаркий, ты — соломы стог,

И от огня, пускай дает он свет,

Подальше лучше быть, таков совет.

Был мотылек огнем свечи прельщен,

Но, прилетев на пир, испепелен.

О виночерпий, я с трудом дышу,

Вина благословенного прошу.

Того вина, что чище серебра,

Того, что открывает мир добра.

Будь счастлив долей собственной своей

И посягать на хлеб чужой не смей.

Заносчиво надев чужой халат,

Сам пред судьбою будешь виноват.

Коль птица к солнцу устремит полет,

Ее за дерзость солнце обожжет.

Колеса переедут ту змею,

Что пред арбою ляжет в колею.

Бряцающий оружием захид,

Вступая в драку, будет сам избит.

Бессмысленно лисе бороться с львом,

Гранитных стен не расшибают лбом.

Друг кравчий, восклицая: «Пей до дна!»

Налей мне искрометного вина,

Чтоб, эликсиром радости объят,

Я стал счастливым, словно Кай-Кубад.

Коль ты не камень — действуй и живи,

Коль не хромец — дороги не прерви.

Отряхивая пыль с усталых ног,

Шагай вперед по войлоку дорог.

Пляши, коль надо, не сходя с тропы,

Пусть на пути колючие шипы.

Отдай коня, пешком иди вперед,

С лицом открытым, не страшась невзгод.

Устав в пути, себя не береги,

Груз донести другому помоги.

Знай, если будешь немощью объят,

Тебе поможет в трудный час собрат.

О, виночерпий, наполняй бокал,

Налей вина, чтоб дух мой воссиял.

Блаженный ток в крови моей бурлит,

Лаская душу, сердце обновит.

Сказитель, перед тем как начинать,

Стал жемчуг слов сверлить и подбирать.

Жил некогда в Аравии один

Великий муж, арабов властелин.

Стараньем шейха амиритов край

Поистине расцвел, как божий рай.

Земля, его дыханьем вспоена,

Была благоуханнее вина.

Муж доблестный всем обликом своим

Ни с кем другим на свете несравним.

Он украшал Арабский халифат

И, как Гарун Аджамский, был богат.

Как в скорлупе таящийся орех

Судьбою огражден от бедствий всех.

Но милостью других не обделя,

Сам был свечой, лишенной фитиля.

Он жаждал сына, так ракушка ждет,

Что в ней волшебный жемчуг расцветет.

Так хлебный колос клонится пустой

Без полновесной силы золотой.

Как в скорлупе таящийся орех

Судьбою огражден от бедствий всех.

Но милостью других не обделя,

Сам был свечой, лишенной фитиля.

Он жаждал сына, так ракушка ждет,

Что в ней волшебный жемчуг расцветет.

Так хлебный колос клонится пустой

Без полновесной силы золотой.
Шейх тщетно уповал, что, сжалясь, рок

Дозволит древу новый дать росток:

У кипариса на закате дней

Побег взрастет из свившихся корней.

И на лугу фазан в палящий день

Под молодой листвой обрящет тень.

Счастливец тот, с кем рядом сын растет,

В потомках он бессмертье обретет.

Шейх к милосердью высшему взывал,

Дирхемы щедро нищим раздавал.

«Родись, мой месяц, мой желанный сын!»

Жасмин сажал он, но не рос жасмин.

В пустой ракушке силился опять

Жемчужную он завязь отыскать.

Не знал он, тщетно вознося мольбу,

Что слезной просьбой искушал судьбу.

Не ведал он, печалью угнетен,

Что в ожиданье каждом свой резон,

Что связано все тесно на земле,

И смысл особый есть в добре и зле.

Что если кем-то был отыскан клад,

То лучше не найти его в сто крат!

И в списке дел, что будут на пути,

Иные лучше вовсе обойти.

Ведь счастья не находят люди те,

Что пребывают в вечной суете.

Ключ к тайне ищут, к той, что на замке,

Не ведая, что ключ у них в руке.

Шейх, чтоб родился столь желанный сын,

В глубинных копях свой искал рубин.

Моленьям слезным внял благой творец

И первенца послал он наконец.

На розовый бутон похож сынок.

Не роза, нет! — манящий огонек.

Жемчужинка блестящая. При нем

Сменилась ночь неугасимым днем.

Весть разошлась по всем концам страны,

Отец сорвал замок своей казны.

Он роздал все. Так роза наземь в срок

За лепестком роняет лепесток.

Чтобы недугов мальчик не знавал,

Он добрую кормилицу призвал.

Не мать, а время нянчилось с сынком

И благостным поило молоком.

Был молока священного глоток

Как преданности будущей залог.

Та пища, что вкушал он, с каждым днем

Любовь и стойкость укрепляли в нем.

Индиго, окропившее чело,

Восторженные чувства в нем зажгло.

И, проливаясь, капли молока

Росой казались в венчике цветка.

Кто глянет в колыбель — произнесет:

«Соединились молоко и мед!»

Сиял младенец в люльке вырезной,

Покоясь двухнедельною луной.

«Талант любви ребенку богом дан!»

И наречен был Кейсом мальчуган.

Год миновал, и убедились все,

Что мальчику в пленительной красе

Сама любовь, благословляя в путь,

Вложила перл в младенческую грудь.

До трех годков, играя и шутя,

Резвясь в садах любви, росло дитя,

В семь лет кудрявый, прелестью живой,

Тюльпан напоминал он огневой.

А в десять лет — твердили все уста,

Что легендарной стала красота.

При виде лучезарного лица

Молились все о здравии юнца.

Родитель, восхищен и умилен…

Был в школу мальчик им определен.

Наставник мудрый отыскался в срок,

Наук обширных истинный знаток.

Он с лаской обучал, как истый друг,

Способнейших детей пытливый круг.

Желал учитель, чтобы каждый мог

Добра и прилежанья взять урок.

В те времена, преданье говорит,

Для девочек был в школу путь открыт.

Из разных мест, стекаясь в знанья храм,

Совместно дети обучались там.

Талантов кладезь, несравненный лал,

Кейс знаний суть мгновенно постигал.

С ним вместе обучалась в школе той,

Жемчужной ослепляя красотой,

Дочь племени соседнего одна.

Была она прелестна и умна,

Нарядней куклы и луны светлей,

И кипариса тонкого стройней,

Мгновенный взгляд, скользящий взгляд ее

Был, как стрелы разящей острие.

Газель с невинной робостью в глазах

Властителей земли ввергала в прах,

Арабская луна красой лица

Аджамских тюрков ранила сердца.

В кудрях полночных лик ее сиял,

Казалось — ворон в когти светоч взял.

Медвяный ротик, сладость скрыта в нем,

Был чуть приметным оттенен пушком.

И эту восхитительную сласть,

Чтобы никто не смел ее украсть,

Отец Лейли и весь достойный клан

Оберегали словно талисман...