Ури Цви Гринберг. Песня любви и смерти

Перевод с иврита

Ури Цви Гринберг (1896-1981)

Песня любви и смерти

1

И она поняла, что любила его, и корнями врасти
он сумел в её плоть – но ветвям никогда не цвести.
После смерти моей, – он сказал, – при мерцанье свечей
ты искать меня будешь в колодцах бессонных ночей,
и мой голос услышишь, как не слышала голос ничей.

И когда говорил он и сдерживал чувства едва,
до гортани дошло его сердце, и кровью сочились слова,
как у тех, кто в стремлении к Богу достигает высот.
И она увидала, как птицы прервали полёт,
и в росе, на земле, их тела, ибо траур затмил небосвод.

И когда его в саване опускали в могилу,
лишь она не рыдала, точно слёз только ей не хватило.
Но сейчас она плачет, и ей жарко от слёз на щеках,
а в душе её холод – как пасмурный лёд в облаках.

И похожа она на обрубленный ствол – только крону волос
лесоруб ей оставил, а ветви срубил и унёс.
Сядет ворон на крону, крича и пугая бедой,
и ушедший привидится ей, но не мёртвый – живой,
и в пейзажах ночных – лик его, отражённый луной.


2


И она вспоминает, каким в неге ночи он был вожделенной,
и каким – когда оба сидели они у стола.
А мужчины, чья страсть заставляла звенеть её вены –
без влекущей мелодии той что ей бычьи мужские тела!

И она одинока над пропастью ночи бессонной.
В каждом взгляде тоска: и когда говорит и молчит.
Не взошло его семя, или Бог затворил её лоно,
но он пел, её муж, и в ушах её снова звучит
его голос, как прежде: не мертвенно-тусклый.
А она – посреди пересохшего русла.


3


Глаза спелых ягод темнее, и гладкая кожа на веках,
и крепкое тело – как мрамор, и нити волос, будто струны.
А жизнь её – серые ночи: как воды в ноябрьских реках,
как пристань, к которой не могут причалить фрегаты и шхуны.

Бывало, любила она засыпать в полнолунье одна.
Теперь же не хочет тонуть в море лунном на вдовьей постели,
и быть, как ладья, над которою встала волна,
и нет рядом рук, что направить штурвал бы сумели.
Те руки мертвы, но они обнимают её,
и в комнате воздух лесной с ароматами смол и цветенья.
Как это случилось, что стынет пустое жильё,
и ей не вернуть никогда то, что отнято вдруг у неё:
тот облик живой, унесённый рекою забвенья?


4

И она говорит: «Если я захочу переплыть океан,
и вернуться к звеневшим в нашей юности колоколам,
прежде чем я прибуду туда – он окажется там.
Ещё раньше, чем в гавань корабль войдёт сквозь туман,
и гудки его дальние будут слышны,
встанет этот умерший в оранжевом свете луны.
Зазвучит его голос, не скроет лицо его мгла.
Существует он в мире – а во мне всё сгорело дотла.

Потому не уйду я отсюда, ведь я – будто ствол,
что срубил дровосек и оставил у свежего пня
там, где в землю корнями он врос и расцвёл.
Но обрублены ветви его, и он гол.
Ароматами нарда весна окружает меня,
но во мне та же боль и весной и зимою кричит:
то, что вместе и врозь – эхо всех голосов.
В полночь смолкнут они, только голос один не молчит,
и кукует кукушка из старых часов.