Как стать геологом

     Все знают, врать нехорошо.  Одно дело, когда ты набедокурил, и тебе надо как-нибудь вывернуться, и другое, когда из тебя фантазии  фонтаном  бьет.  Мои выдумки  часто вызывали  смех. Те, кто слушал, на меня смотрели с улыбкой. 
     В детстве  веришь в сказки.   Откуда они берутся? Человеку хочется, чтоб мир был чуточку иным, более праздничным и нарядным.  Мальчишка начинает придумывать.  Начинает парень   мир потихоньку осваивать. Его потихоньку внутри себя создает.
     Пока ты маленький, плохо чувствуешь границу между выдумкой и реальностью. И расстраиваешься, когда видишь, что что-то не так, что твое объяснение вовсе ничего  не объясняет. Вера в сказки проходит лет в семь-восемь. Но в то, что Дед Мороз очень добрый, что он любит тебя, в это веришь всю жизнь.
     В детстве меня одергивали, когда я начинал врать. Я по-черному не врал, боясь родительской укоризны, но любил рассказ приукрасить. Родители даже и на это смотрели неодобрительно.
 

     Однажды я увидал,  как  жившая невдалеке от нас   девушка, звали ее Соня,   шла домой с  веткой черемухи. Она  была красавица. Я тут же догадался, что   это Витька,  мой двоюродный  брат, подарил ей  букет.   Целый   день  я с жаром об этом рассказывал всем.  Я красочно описывал, как ранним утром  Витька  ходил в лес, как наломал черемухи, принес  и подарил   Сонечке огромную охапку душистых веток.  Я полностью  был убежден, что дело так и было. Ради такой  девчонки  любое дерево можно до самой верхушки обломать.  На следующий день у меня  возникла новая идея.  Витька, согласно моему рассказу, в этот день уже в  лес не ходил, а наломал сирени, забравшись в чужой сад. На третий   день он уже  собирал для Сони в лесу ромашки. Я бы тоже такое делал  каждый день.

     На  четвертый день Витька  надрал мне зад, объяснив всю неправильность моей интерпретации его взаимоотношений с красавицей-соседкой.  Но  вечером, после  этого  привычного  в общем-то для меня хода событий, подошла ко мне сама Соня и  стала    расспрашивать о Витьке, о чем он со мной  говорит и  как он о ней отзывается. Я естественно сказал, что Витька на нее давно заглядывается, что  он ночами не спит, и ведет со мной о ней постоянные  разговоры. 

      Соня мне рассказала о мальчике из повести Пушкина «Дубровский», как он носил записки от молодого барина и складывал их в дупло дуба. Она  тоже передала мне записку для Виктора. Я знал, что дубы в  нашей местности не растут, и мне придется объяснять Витьке, как записка попала ко мне в руки. Не разворачивая бумажку, я химическим карандашом сразу же нарисовал на ней сердце, пронзенное стрелой. И приписал «В + С - Л». Мне это здорово понравилось, потому что в учебнике  у сестры  я уже видел химические формулы, я мог долго их разглядывать.  Буквы в формулах не русские, а вот цифры понятные, наши. И это  была первая  формула, которую я написал. Но не я ее придумал, я видел такие  на скамейках в парке.

     Я тщательно мусолил карандаш  во рту, и брат первым  делом спросил,  почему у меня рот в чернилах. Я  без слов  передал ему записку. Он прочитал ее, заулыбался радостно и сказал, что вечером он пригласит  Соню в кино. Но меня они не возьмут. Фильм для  взрослых, сопливых туда не пускают. Брат  с небольшим ехидством мне объяснил, что в  формуле есть ошибка.  Вместо знака равно я  случайно  написал  знак отнять. Сперва надо писать прибавить, а потом равно. Я отвечал, что больше не ошибусь, и в его ответной записке  к Соне  я все написал уже  правильно. Первой буквой написал С, потом В. От перемены мест слагаемых сумма не меняется, а в адресе вначале надо писать кому, и уж потом от кого.

     Взаимоотношения у Виктора и Сони налаживались, но я оказывался отодвинутым все дальше и дальше  от  реального хода  вещей. Записок больше я не носил, задушевных разговоров тоже не было. Это меня не устраивало, мне хотелось, чтобы было  больше интересного.  Я хотел глубже понять суть взаимоотношений между парнем и девушкой, но расспрашивать  брата  как-то стеснялся.  Я понимал, что один человек может другому нравиться,  я своего двоюродного брата  искренне люблю, но любить кого-то совсем чужого мне казалось свыше моих сил.  Все-таки  брат  разрешал мне кататься на  велосипеде, учил меня играть в шахматы,  брал с собою в кино. Я в своем четвертом классе дружил с ребятами, но любить девчонок я не хотел. Впрочем, дружить я мог бы.  Я стал приглядываться к одноклассницам, чтобы предложить кому-нибудь свою дружбу.

      Мне нравились тихие девочки. Я  не был пятерочником  и отличницы  меня не интересовали. Была у  нас  в классе милая, вся в  конопушках,  Настя. Она была добрая.  Набравшись смелости, я подошел к ней  и предложил  сидеть со мной за одной партой.  Была весна, конец мая, школа  заканчивалась,  и я сказал Насте, что в пятом классе я буду  обязательно сидеть с ней рядом. Она с удивлением  посмотрела на меня  и согласилась. А я с нетерпением стал ждать того момента, когда  окажусь в пятом классе. 
      Бывало,  я  и до этого  подходил к Насте и разговаривал. Мы обсуждали то, что мне неправильно поставили тройку, можно было бы и четверку.  Я расспрашивал  про решение задачи, когда вода в одну трубу  вливалась, а из другой  выбегала. Мне было непонятно, зачем  надо наливать и тут же выливать, я не видел в этом никакого  смысла. Ведь понятно, что  либо вода перельется через край, либо вытечет вся, через отверстие  на дне.  Настя смотрела на меня и смеялась. И это было очень хорошо. Я  с нетерпением ждал, когда пойду в  пятый класс.
     Пришло  лето, и я  уже в июне стал  ждать, когда же мы пойдем в школу.


     Миновало то время, когда  людям приходилось обмениваться записками, писать письма.  Раньше  сотовых телефонов не было.  И я решил, что буду писать Насте записки и прятать их  в условленном месте. Повесть о Дубровском я уже прочитал, сразу после разговора с  Соней.
Лето выдалось жаркое. Люди  ждали, когда с  неба  будут сыпаться дожди, но были грозы с молниями, а долгих, затяжных дождей не было.  Я успел написать несколько – четыре или пять – записок и даже получить ответный листок от Насти.  Мне  нравился  Дефорж – Дубровский,  я  стал читать и  другие хорошие книги. Передо мной стал открываться огромный мир людей и реальных человеческих чувств.

     Привычка врать или приукрашивать не исчезла  сама собой.  И это  аукнулось совершенно неожиданным образом.  Я много читал и фантазировал. Я прочитал книжку про Дерсу Узала,  писателя Арсеньева.  В ней  рассказывается история  исследования загадочно красивого  Дальнего Востока.   Следом  попалась в руки книжка про геологоразведчиков, и я сразу захотел стать геологом. Мне вдруг стало  охота  искать минералы,  жить в палатке в лесу, переплывать через бурные реки, есть кашу из котелка у костра.  Тем более, что и лес, и речка были явлением привычным, рядом с поселком текла небольшая река.

     В следующей своей записке я сообщил Насте, что ухожу вместе с геологической экспедицией в тайгу и просил ее никому об этом не говорить. Я уезжаю в областной центр. Там у меня родственники, они  мне помогут устроиться в какую-нибудь геологическую партию, работающую на Амуре или во Владивостоке. Надо  спешить, пока стоит хорошая погода.

     Я расколотил свою  копилку о камень во дворе  и начал готовиться к путешествию. Уложил в рюкзак крепкие ботинки, теплую  одежду, чай, сахар, носки, кружку, ложку, острый отцовский нож и компас. Рюкзак показался тяжеловатым, а я  еще  не уложил половины нужных вещей.  Бытовые мелочи – иголка, нитки, спички, мыло,  свечка, полотенце – вдруг выплыли на первый план.  И еда.  Я никак не ожидал, как много всего человеку надо.  Не на один  рюкзак набирается. И денег на билет маловато. Хорошо бы у Насти одолжить, и я написал ей об этом.

     Придя к тайнику, я обнаружил в нем деньги и записку от Насти. Она предлагала встретиться вечером для разговора.


     Конечно, я должен был встретиться с нею перед отъездом.  Вечером я пошел к условленному месту. Настя была уже там.  Я спросил, откуда у нее деньги, так много.
   - Мама дала.
   - Как, мама? Ты что, все ей рассказала?
   - У меня же нет денег. Я попросила у нее. Она обещала никому не говорить.- Слушай, не надо тебе ни в какую экспедицию, - продолжила она, - нам еще учиться надо.
Я и сам это понимал. Я протянул Насте  деньги обратно. И вдруг слезы потекли у меня из глаз. Я не мог сказать ни слова. Настя взяла меня за руку и тоже ничего не сказала.

    Когда я пришел домой, на столе лежали компас и папин ножик.
     - Ты куда это собрался?  Папа хочет с тобой в воскресенье на рыбалку пойти.
     - Мама, а Настины родители с тобой ни о чем не говорили?
     - Сказала Настина мама,  ты хочешь учиться на геолога. Правильное это дело, сынок, надо учиться. Вот окончишь школу, поедешь на геолога учиться. Без института в геологи не берут.

    Зря я все-таки обиделся на  Настю. Конечно, в ее словах было много здравого смысла, но она  рассказала родителям обо всем. Я стал ей выговаривать, это предательство.
Она вдруг расплакалась:
   - Я же спасти тебя хотела.


     В пятом классе я сел с нею рядом. Я многое понял. Все-таки об этом стало известно друзьям,  я сам им рассказал.  Меня сразу стали дразнить «геологом». Но я всем говорил, что геологом буду. Постепенно к этому друзья привыкли и даже стали меня уважать. Вот и классная  руководительница  сказала  мне однажды, что, мол,  чтобы стать геологом,  надо бы учиться получше. И я стал стараться учиться получше.