Принцесса стоит смерти. инь и янь

...Игорь достал из кармана пиджака две плоские шкатулки. Молча протянул их нам с Терри.
— Какая прелесть! — воскликнула Терри.
В шкатулках были кольца черненого серебра. Довольно большие, причудливой формы — нераспустившийся розовый бутон на длинном, скрученном в кольцо стебле.
— Это самый ценный металл Земли — серебро, — просто сказал Игорь. — Его считают металлом, которого боится зло. Мы немного знаем о вашей истории, о кольцах, помогавших преодолеть расстояние…
— Надеюсь, эти кольца не столько затейливые? — поинтересовался я.
Игорь покачал головой.
— Здесь нет никакой электронной начинки. Просто кольца ручной работы. Я был когда-то дизайнером-ювелиром. Теперь уже не работаю… разве что по таким случаям.
— Извини. Спасибо. — Я надел кольцо на указательный палец. Несмотря на всю изысканность формы, оно не смотрелось чужеродным даже на мужской руке. Действительно великолепная работа.

У меня тоже есть подарок для вас с Терри.
Два футляра из черного стекла с золотистыми коронами-вензелями на крышке. И хрустальные флаконы с лимонно-желтой жидкостью внутри.
— Духи и одеколон, — догадался я. — Тоже индивидуальное производство?
— Конечно. Я был дизайнером по запахам. Запускал массовые серии — «Честь», «Алое на голубом», «Фея полуночи»… Впрочем, вам они незнакомы. А это из старых запасов… то, что в серию не пошло. У них даже нет названия, условным было «Инь и Янь».
Я потянулся к флакону, но Михаил остановил мою руку.
— Попробуйте запах вдвоем с принцессой. Так будет лучше. Это подарок для людей, которые любят друг друга, очень индивидуальный подарок. Он не пошел в серию именно из-за этого… Да вы поймете...

...С легкой тревогой я смотрел, как она открыла прозрачный флакон, привычным жестом коснулась волос, лба.
— Приятный запах… А что это за символ на флаконе?
— Инь. Это древний знак женщины, женской силы. — Я нагнулся к Терри, вдохнул аромат духов. Густой, насыщенный, но не тяжелый. Что-то от мускуса, что-то от едва распустившихся розовых бутонов. Приятный, не более того. Ничего особенного. Я потянулся за своим флаконом, свинтил тугой колпачок. Янь — мужской символ. Легкий, едва уловимый аромат цитрусовых, нотки меда и…
Мир вокруг поплыл. Словно по стенам плеснули густым туманом. Свет мерк. Все исчезало, рябило, удалялось в бесконечность. Лишь Терри оставалась рядом.
— Терри…
— Сергей…
Мы потянулись друг к другу. Сквозь пустоту, сквозь прозрачный туман. Ее ладони касались лица, гладили меня нежными, робкими движениями. И ничего не оставалось, кроме этих ладоней, теплых, почти горячих; кроме голубых, распахнувшихся глаз; кроме ...

. И не осталось преград между нашими телами, и не осталось самих тел — ничего, кроме неудержимой силы, сливающей нас воедино. Инь и янь, янь и инь…
Уже не было слов и необходимости в словах. Мы читали друг друга, словно раскрытые книги.
«Это наркотик, Сергей?»
«Нет. Это свобода. Это таран, ломающий стены. Инь и янь. Две силы».
«Разве стены были?»
«Не знаю… теперь не знаю».
«Мы читаем мысли?»
«Не знаю».
«Это навсегда?»
«Не знаю».
Я брал ее, как тысячи раз до этого. Как в самый первый раз, как мог бы брать в последний день перед вечной разлукой. Как свою первую женщину, как всех женщин, которых любил до нее. Как всех, кого никогда не полюблю и кем никогда не овладею, — потому что никто не был мне нужен и не существовало никого, кроме нас.
«Я люблю тебя, Терри».
«Я знаю. Я люблю тебя, Сергей».
«Я знаю».
Смешно было назвать это сексом — словно динозавра ящерицей. Глупо называть любовью — как объяснять слепому цвет неба на восходе. Но слова стали не нужны.
«Скажи, почему ты полюбил меня?»
«Скажи, почему ты полюбила меня?»
«Ты была светом во тьме. Ты обещала любить… не требуя любви. Ты не испугалась моего мира, который пугал меня самого. А еще… я любил тебя всегда. Всегда… Я знал, что ты будешь. Именно такая».
«Ты был тем, кто не забыл меня. Ты заставил себя поверить — зная, что мои слова лишь игра. Ты не испугался моего мира — который был смертью. Ты смог уйти, когда это было нужно. Ты смог отстоять свой мир. Ты смог позвать, когда я ждала. Но я еще не любила тебя…»
«Я знаю».
«Теперь знаешь. Вначале был мой долг перед тобой. Потом — стыд за родителей. Потом — страх перед предком Сеятелей».
«Ты боялась?»
«Да. Ожившие боги — это страшно. Но это прошло — когда я увидела твой мир ближе».
«Когда ты полюбила меня?»
«Когда ты отказался от власти над Таром — я поняла, что это для тебя, лишь увидев земную жизнь. Когда ты сказал, что мы найдем себе новый мир. Когда помог увидеть красоту мертвой планеты. Когда был для меня всем — мужем и другом, рабом и господином. Когда я поверила в твою любовь к Терри — а не принцессе планеты Тар.»
Мы лежали обнявшись, и мир вокруг обретал ясность. И шепот мыслей затихал, но в нем уже не было надобности, как и в словах. Лишь руки Терри продолжали гладить меня — нежно, благодарно, встречая ответную ласку моих рук.
Было тихо, так тихо, как не могло быть на Земле двадцатого века. Тише, чем в нашем доме на Сомате, тише, чем в дворце императора Тара.
— Сережка, — прошептала Терри. — Этот набор… инь и янь, он подействовал бы на любого? На какую угодно пару?
— На тех, кто любит друг друга, — так же негромко ответил я. — Он не приворотное зелье… этим и страшен. Мы могли понять, что не любим друг друга.
— Мы любим, — Терри уткнулась мне в плечо. Прошла минута, прежде чем я понял — она спит. Подарок Михаила вымотал нас до предела. Я осторожно поправил одеяло, потом глянул на экран. Три часа ночи.
Странно — я понял то, что было раньше лишь словами. Я действительно любил Терри всегда.
Еще до нашей встречи в ночном парке Алма-Аты.
Прежде, чем я понял слово любовь.
Всегда.
Я ждал и любил ее всегда.



Сергей Лукьяненко
ПРИНЦЕССА СТОИТ СМЕРТИ.