Кишинёв
учил меня азам и буки
и прятал в тень окрестных буков,
чтоб я не опалила щёк
под знойным солнцем, я ещё
не ведала какие муки
мне на десерт припасены -
хоть с малолетства знала сны -
но в этом городе, туманном
от злых пород известняка,
любая явь любым обманом
покажется без сквозняка…
(Стихи писать – судьбу латать,
и скорописью, как иглою
порой рассветной молодою
строчила, чтоб не умирать.)
…а осенью в монетный двор
мой подоконник превращался
и в золото переплавлялся
серебряный и медный сор
так рьяно, что листвы узор
секунду каждую менялся.
Я выросла. И Кишинёв
гонять меня под солнцем начал
сквозь строй приятельских подначек
до хрипоты, до впалых щёк…
И, стройкой потеснённый, шёл
на щепки лес, огнём охвачен,
метался, все вокруг темно
от дыма было…Истекло
столь щедрых тенью время буков
и золотых его монет…
Не стало друга, и подруги
простыл одновременно след,
а тот, кто мне судьбу сверстал
из ям-колдобин, горя-лиха,
зеркальный протянув овал, -
- взгляни мол, - предлагает тихо -
туда, где в солнечном плаще
один из буков тихо метит
меня прозрачной тенью веток,
где нянчат, пестуют ещё,
а я твержу: аз, буки, веди.
Свидетельство о публикации №117112106228