Баллада о книжном ребёнке с восточными глазами

Я открывал себе кипящий мир,
дышал живыми влажными словами
и понимал кошачью болтовню,
и пятна на стене внушали ужас.
И я в священном трепете внимал
тем сказкам, что читала на ночь мама,
и в изумленьи раскрывал Хайяма,
Низами, Руставели, Мандельштама.

Но где моё детство?
Но где этот дом?
Но где это облако, где мы вдвоём?
Лишь бронзовый бой с одноногой судьбой.
И где же остался мой шарф голубой?

Но изменили свой громоздкий ход
судьбы слепые ржавые колёса,
и перестал себя я понимать,
и шутки превратились в плач и вздохи.
И мне дарили, вовсе не скупясь,
лишь новые зазубренные шрамы
те гурии с кофейными глазами…
Не спас ни Руставели, ни Низами!

И где моё детство?
И где этот дом?
Свинцовый чужой небосклон за окном.
Как жаждет душа тот последний покой!
И трещину дал хрупкий шар голубой.

Но ворвалась ты в мой бесцветный мир,
окрасив в цвет моё пустое небо.
Покоится на рострах парус твой,
а я кормлю чахоточных грифонов.
И я готов уснуть и умереть
в твоих немых и жаждущих объятьях.
Всех демонов твоих готов понять я,
как клоп-щитник на белоснежном платье.

Из песен и слов мы
воздвигнем свой дом.
Ну вот же то облако, где мы вдвоём!
В бесценных для наших сердец мелочах
ты держишь наш шар голубой на плечах.