Анна Секстон - After Aushwitz

После Освенцима

Ярость,
Чёрной удавкой
Душит меня.
Ежедневно,
Нацисты
В 8.00 утра хватали ребёнка,
Чтоб зажарить его словно завтрак
На сковородке цыплёнка.

Смерть глядит немигающим глазом,
Будто видит под  ногтем скопление грязи.

Человек так порочен,
Я громко вещаю.
Как цветок, он не прочен,
Как я замечаю,
Сожжён  быть он должен,
Я громко вещаю.
Человек –
Это птица, наполнена слизью,
Кричу, и её тоже сжечь обещаю.

А смерть лишь глядит немигающим глазом,
И чешет свой анус с прогнившей заразой.

Человек – весь от пальчиков ног
До макушки –
Он  не храм
А времянка,
Я трублю будто в рог.
Не пивать ему более чаю.
Не писать новых книг или сказок.
Не носить вновь сапог. Обещаю.
Не поднять своих глаз видеть красок,
Что в  июле являются ночью.
Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда.
Заявляю об этом всё громче.

Только Бога прошу крик не слушать тогда.

             * * *

Anna Sexton - After Aushwitz

Anger,
as black as a hook,
overtakes me.
Each day,
each Nazi
took, at 8: 00 A.M., a baby
and sauteed him for breakfast
in his frying pan.

And death looks on with a casual eye
and picks at the dirt under his fingernail.

Man is evil,
I say aloud.
Man is a flower
that should be burnt,
I say aloud.
Man
is a bird full of mud,
I say aloud.

And death looks on with a casual eye
and scratches his anus.

Man with his small pink toes,
with his miraculous fingers
is not a temple
but an outhouse,
I say aloud.
Let man never again raise his teacup.
Let man never again write a book.
Let man never again put on his shoe.
Let man never again raise his eyes,
on a soft July night.
Never. Never. Never. Never. Never.
I say those things aloud.

I beg the Lord not to hear.