Пасха. Вагнер

(из “пасхальной пьесы”)

действие второе

***
Всего-то жизнь, не страшная потеря.
Обидно, но не более того.
Особенно, когда её не с теми,
кого…

Учитель мой был каждому знаком.
В каких теперь он бродит эмпиреях?
Я не таков… И вряд ли я, как он,
канон сплести вокруг себя сумею,
как кокон – навидались дураков.

Уж сколько лет прошло, скажите стены,
как Фауст канул? Стих последний стон.
Он извивался, как Лаокоон,
от яда неизвестного доселе
в такую ж точно ночь, когда со всеми
я в церкви был, хотя давно не верил.
Ту ночь я помню словно страшный сон.

Я занял кафедру его, придя на смену –
грех жаловаться. Но при всём при том…
Я спать не в силах в эту ночь
Канун
Христовой Пасхи. Скоро Воскресенье.

Какие глупости приходят мне на ум.
Прочь, мысли вздорные. Я открываю том
его трудов: “Три унции Сатурна
смешать с Меркурием, золой и мышьяком.
Женить на медленном огне…” – сплошной подлог
и, как бы хуже не сказать, литература.

Наука – есть гомункулус, плод долгих
и кропотливых изысканий. Результат
настолько мал в сравнении с потоком
сил, утекавших в землю. Разве так
он представлял её? Жонглёр, дурак,
не Фауст, а фантаст. Когда пред оком
того, кто был за первый грех распят
(не будь и сам Христос таким же лжепророком),
предстал бы – оказался б точно “свят”,
держу пари. Он не вкусил от плода,
познание лишь затемнив стократ.

Он издевался, трактовав Платона
и так и эдак. Что ему Сократ?

Я не таков: я видел, как разъят
единый мир, я наблюдал распад
протона…

В селениях окрестных говорят,
я не достоин кафедры патрона.
Учитель был душа, а я подонок,
затворник мелочный и злой. Пусть говорят.

Всего-то жизнь, чего о ней трепаться?
Безделица: безденежье без дна
да бездна книг, на коих пыль в три пальца.
Библиотека Фауста. Без сна
я здесь один. Пора и мне прощаться:
я чувствую – вот-вот придёт Она…

Я к ней готов. В моих руках сосуд
с мерцающим огнём внутри сосуда.
Угаснут языки, слова сотрут,
но весь я не развоплощусь, покуда
сей глиняный горшок не разобьют.
Хоть глина ненадёжная посуда,
а всё ж надёжней плоти. Я умру,
но он останется. И тот, кто будет после
на этом месте, моему уму
пусть похвалу воздаст по-стариковски:
мол, были люди, вот бы самому.

…

Ну, нет, приятель. Раскатал губу.
Наверное, такой же умник плоский,
каким был он. Что сможешь ты понять?
Воспользуешься, как настольной лампой,
иль, ежели совсем лишён таланта,
для тонуса начнёшь употреблять.

Поэта эпигоны не спасут,
и воин не потомством будет славен:
всё переврут, гори весь дом огнём.
Один лишь автор своему творенью равен.
И, если нам погибнуть, то вдвоём.

Разбейся же сосуд!