Николас Гильен. Прозвище

                Элегия роду

I
Со школьных времен –
и даже раньше… От с`амой зари, когда я едва
был лишь каплей чего-то: дремотой и плачем –
с тех самых пор
меня называли именем святого:
пароль и отзыв для беседы со звездами.
"Тебя так  з о в у т,  тебя будут так звать…"
А потом мне вручили  э т о  –
то, что вы видите на моей визитке,
то, что я проставляю под своими стихами:
те тринадцать букв,
что были на плечи мне взвалены,
которые всюду теперь со мною, куда б я ни шел.
Это и есть моё имя – не так ли?
Вы  з н а е т е  мои адреса и приметы?
Вам знакома моя бродячая кровь,
моя география – с мрачными кручами,
глубокими горестными низинами,
которых нету на картах?
Может б`ыть – вы заглядывали в мои бездны,
блуждали по галереям подземным
с огромными сырыми камн`ями,
с островами, проступающими над черными лужами –
там, где у меня из сердца – я ощущаю это –
вырывается чистый поток
древних вод, падая
с грохотом, гулким и освежающим,
на землю с раскаленными деревьями,
с обезьянами-эквилибристами, змеями
и попугаями, возглашающими свои законы?
Вся ли  к о ж а  моя  ( д о л ж е н  б ы л  я  с п р о с и т ь ) –
вся ли кожа моя родом  о т т у д а :  от  с т а т у и  той
из испанского мрамора? И мой пугающий голос –
этот резкий гортанный крик? Оттуда ли родом
все мои кости? Корни мои? – и корни
моих корней – и, вдобавок,
эти темные ветви, во сне шевелящиеся,
и эти цветы, что на лбу у меня распускаются,
и эта живица горькая, что сочится у меня по коре?
Вы уверены?
И нет  н и ч е г о  помимо  н е ё  – той самой записи –
той самой, что вы скрепили
вашей "печатью гнева"?*
(О, мне стоило бы спросить об этом!)

Ну, хорошо: вот сейчас я вас спрашиваю:
Вы не видите этих барабанов у меня в глазах?
Этих тугих барабанов, по которым ударяют
две сухие слезы?
Может быть,  н е т  у меня  д е д а  –
чернее ночи,
с чёрной большой отметиной
(еще чернее, чем кожа),
большою такой отметиной – от удара кнутом?
Так  к а к  же: разве  н е т  у меня  д е д а
из племени мандинга, из Конго, из Дагомеи?
Как его зовут? – О, да: скажите мне – как?
Андрес? Франсиско? Ам`абле?
Как будет "Андрес" на конголезском?
Как обычно вы произносили
"Франсиско" по-дагомейски?
А на мандингском –  к а к  будет "Амабле"?
Или – нет? Значит,  д р у г и е  у них были имена?
Стало быть –  п р о з в и щ а?
Вы знаете мое  д р у г о е  п р о з в и щ е  – что мне досталось
от той бескрайней земли –  к р о в о т о ч а щ е е  прозвище,
в плен захваченное, которое пл`ыло п`о морю,
в цепи закованное – и проплывшее это море в цепях?
Ах – вы не можете его припомнить!.. –
оно растворилось в ваших старинных чернилах.
Вы украли его у беззащитного нищего негра.
Вы спрятали его, понадеявшись,
что я опущу глаза от стыда.
Спасибо!
Благодарю вас!
Thank you, благородные господа!
Merci!
Merci bien!
Merci beaucoup!
Но нет же… Неужели надеялись? Нет!
Я ничем не запятнан.
Мой голос сверкает, как начищенная монета.
Взгляните на герб мой: на нем – баобаб,
а еще – носорог и копье.
И к тому же –
я внук, я правнук
и праправнук раба.
(Пусть стыдиться  х о з я и н).
Может, лучше я буду – Ел`офе?
Николас Ел`офе, пожалуй?
Или Николас Бак`онго?
А может – Гильен Банг`ила?
Или Кумб`а?
Наверно – Гильен Кумб`а?
Или – Конг`е?
Мог бы я быть – Гильеном Конг`е?
О, кто ж это знает!
Это тайна, покрытая густым мраком!

II
Ощущаю, как необъятная ночь нависает
над теми, кто забился в глухие норы,
над невинными душами, которых мучают;
но еще – и над звонкими голосами,
что с неба срывают солнечные диски –
самые прочные –
чтоб наградить ими  п л е м я  с р а ж а ю щ е е с я.
Из какой-нибудь жаркой страны, проколотой
громадной стрелой экватора –
знаю: придут мои далёкие братья –
давняя горечь моя, распыленная в ветре;
знаю: вернутся ко мне куски моих вен –
давняя кровь моя, мое племя,
твердой ногой приминая боязливые травы;
знаю: придут те люди  з е л е н о й  ж и з н и,
давняя сельва моя, с болью своей,
на кресте распятой, и с грудью, пылающей на костре.
Не зная друг друга – распозн`аем друг друга по голоду,
по приметам чахотки и сифилиса,
по поту, купленному на чёрном рынке труда,
по обрывкам цепей,
вросшим намертво в кожу;
не зная друг друга – распозн`аем друг друга
по глазам, наполненным снами,
и даже по тем оскорбленьям, которыми, как камн`ями,
каждый день в нас плюют писаки четверорукие –
с их чернилами и бумагой.
Так какое мне дело тогда
(какое дело  т е п е р ь  мне!) –
ох, – до этого имени неприметного
из тринадцати буквочек белых?
Ни мандингского, ни банту,
ни йоруба, ни дагомейского имени
моего грустного деда,
что утонуло у нотариуса в чернилах?
В чём же дело, друзья мои чистокровные?
О, да – друзья мои верные –
идите ко мне – взгляните: вот мое имя!
Мое неизменное имя,
сотворенное из неизменных имен;
Имя моё – и  ч у ж о е,
свободное и  м о ё, чужое – и  в а ш е;
чужое и свободное – как воздух.

_____________________________
*Вероятно, аллюзия на библейскую
Печать гнева Божия.



El APELLIDO
de Nicolas Guillen


                Elegia familiar

I
Desde la escuela
y aun antes… Desde el alba, cuando apenas
era una brizna yo de sueno y llanto,
desde entonces,
me dijeron mi nombre. Un santo y sena
para poder hablar con las estrellas.
Tu te llamas, te llamaras…
Y luego me entregaron
esto que veis escrito en mi tarjeta,
esto que pongo al pie de mis poemas:
las trece letras
que llevo a cuestas por la calle,
que siempre van conmigo a todas partes.
Es mi nombre, estais ciertos?
Teneis todas mis senas?
Ya conoceis mi sangre navegable,
mi geografia llena de oscuros montes,
de hondos y amargos valles
que no estan en los mapas?
Acaso visitasteis mis abismos,
mis galerias subterraneas
con grandes piedras humedas,
islas sobresaliendo en negras charcas
y donde un puro chorro
siento de antiguas aguas
caer desde mi alto coraz;n
con fresco y hondo estrepito
en un lugar lleno de ardientes arboles,
monos equilibristas,
loros legisladores y culebras?
Toda mi piel (debi decir),
toda mi piel viene de aquella estatua
de marmol espanol? Tambien mi voz de espanto,
el duro grito de mi garganta? Vienen de alla
todos mis huesos? Mis raices y las raices
de mis raices y ademas
estas ramas oscuras movidas por los suenos
y estas flores abiertas en mi frente
y esta savia que amarga mi corteza?
Estais seguros?
No hay nada mas que eso que habeis escrito,
que eso que habeis sellado
con un sello de colera?
(Oh, debi haber preguntado!)

Y bien, ahora os pregunto:
No veis estos tambores en mis ojos?
No veis estos tambores tensos y golpeados
con dos lagrimas secas?
No tengo acaso
un abuelo nocturno
con una gran marca negra
(mas negra todavia que la piel),
una gran marca hecha de un latigazo?
No tengo pues
un abuelo mandinga, congo, dahomeyano?
Como se llama? Oh, si, decidmelo!
Andres? Francisco? Amable?
Como decis Andres en Congo?
Como habeis dicho siempre
Francisco en dahomeyano?
En mandinga como se dice Amable?
O no? Eran, pues, otros nombres?
El apellido, entonces?
Sabeis mi otro apellido, el que me viene
de aquella tierra enorme, el apellido
sangriento y capturado, que paso sobre el mar
entre cadenas, que paso entre cadenas sobre el mar?
Ah, no podeis recordarlo!
Lo habeis disuelto en tinta inmemorial.
Lo habeis robado a un pobre negro indefenso.
Lo escondisteis, creyendo
que iba a bajar los ojos yo de la verguenza.
Gracias!
Os lo agradezco!
Gentiles gentes, thank you!
Merci!
Merci bien!
Merci beaucoup!
Pero no… Podeis creerlo? No.
Yo estoy limpio.
Brilla mi voz como un metal recien pulido.
Mirad mi escudo: tiene un baobab,
tiene un rinoceronte y una lanza.
Yo soy tambien el nieto,
biznieto,
tataranieto de un esclavo.
(Que se averguence el amo)
Sere Yelofe?
Nicolas Yelofe, acaso?
O Nicolas Bakongo?
Tal vez Guillen Banguila?
O Kumba?
Quiza Guillen Kumba?
O Kongue?
Pudiera ser Guillen Kongue?
Oh, quien lo sabe!
Que enigma entre las aguas!

II
Siento la noche inmensa gravitar
sobre profundas bestias,
sobre inocentes almas castigadas;
pero tambien sobre voces en punta,
que despojan al cielo de sus soles,
los mas duros,
para condecorar la sangre combatiente.
De algun pais ardiente, perforado
por la gran flecha ecuatorial,
se que vendran lejanos primos,
remota angustia mia disparada en el viento;
se que vendran pedazos de mis venas,
sangre remota mia,
con duro pie aplastando las hierbas asustadas;
se que vendran hombres de vidas verdes,
remota selva mia,
con su dolor abierto en cruz y el pecho en llamas.
Sin conocernos nos reconoceremos en el hambre,
en la tuberculosis y en la sifilis,
en el sudor comprado en bolsa negra,
en los fragmentos de cadenas
adheridos todavia a la piel;
sin conocernos nos reconoceremos
en los ojos cargados de sue;os
y hasta en los insultos como piedras
que nos escupen cada dia
los cuadrumanos de la tinta y el papel.
Que ha de importar entonces
(que ha de importar ahora!)
ay! mi pequeno nombre
de trece letras blancas?
Ni el mandinga, bantu,
yoruba, dahomeyano
nombre del triste abuelo ahogado
en tinta de notario?
Que importa, amigos puros?
Oh, si, puros amigos,
venid a ver mi nombre!
Mi nombre interminable,
hecho de interminables nombres;
el nombre mio, ajeno,
libre y mio, ajeno y vuestro,
ajeno y libre como el aire.

(с испанского)