Евгений Абдуллаев о Куприянове

Евгений Абдуллаев: ВЯЧЕСЛАВ КУПРИЯНОВ
 
Непризнанных поэтов сегодня почти не осталось.
Каждый где-то признан, как-то издан, кем-то премирован. В отсутствии широкого социально осмысленного интереса к поэтам признание как таковое значит все меньше.
Возникает другое явление: поэт признанный, но неоцененный.
Не непонятость — в силу, например, сложности поэтического языка, — а именно неоцененность. Холодноватая аура молчания, недомолвок, невнимания. Поэт — есть, его знают, его даже читают. Но о его стихах не спорят критики и поэты, его книги не замечают рецензенты...
Вячеслав Куприянов — поэт признанный.
Один из родоначальников современного русского верлибра. Талантливый и плодовитый переводчик. Интересный прозаик. В 70-е — 80-е — еще и яркий критик.
И все же.
Да, стихи публикуются. В толстых журналах. Но почему-то больше в «Детях Ра». Или — на poezia.ru. Это, скорее, площадки для дебютантов (часто — пожизненных).
И премии — вручаются. Бунинская премия, премия Маяковского. (О существовании второй узнал, только готовя этот очерк.) Премии, конечно, вещь непоказательная. Но все же, в случае Куприянова, ожидаешь увидеть награды, отражающие «цеховое» признание. Если не «Поэта», то хоть «Московский счет».
Отклики... Сборник Куприянова «Лучшие времена» (2003) открывает объемная и, видимо, старательно подобранная «мозаика мнений». Три академика, два профессора. Несколько иностранных имен. Несколько не слишком известных критиков восьмидесятых. Из поэтов — только Слуцкий образца 1971-го года и песенник Поженян.
Я попытался собрать другую «мозаику мнений». Высказывания, пусть даже критические, о Куприянове известных современных российских поэтов, критиков, литературоведов... И не сильно преуспел.
В чем причина этой неизвестности известного поэта?
Отчасти — в некотором литературном одиночестве Куприянова. За исключением дружбы с Владимиром Буричем, поэт был и остается один, в стороне от всех когорт и тусовок.
Не примыкал к поэтам-«шестидесятникам», хотя был их ровесником; а о некоторых из них еще и отзывался довольно нелицеприятно. Не принадлежал и к поэтическому андеграунду, и также успел метнуть в его «классиков» — Айги, Пригова(«Лжедмитрия Александровича») — немало стрел. Да и с неоакмеистической линией Вячеслав Глебович также не сблизился.
При этом в его стихах можно легко заметить и публицистичность и открытость лирической интонации, свойственные «шестидесятникам»; и активное освоение верлибра, характерное для андеграундной поэзии; и минимализм и афористичностьнеоакмеистов.
«Я так один», как писал любимый Куприяновым Рильке.
Запозднившийся полноценный дебют — если считать таковым выпуск первого поэтического сборника. У Куприянова он произошел на двадцать лет позже, чем у большинства его поэтов-сверстников: в 1981-м*. И, вопреки названию — «От первого лица», — поэтического лица Куприянова в этой книжке еще не было видно. Напрасно листать ее в поисках емких, парадоксальныхкуприяновских верлибров. Единственное, пожалуй, исключение — цикл под «эзоповым» названием «Заморская тетрадь».
 
В том торгующем мире
все костыли
расхватали двуногие,
пока безногие
добирались до магазинов.
МЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВЕЗДЕ ВПЕРЕДИ —
твердили двуногие,
выбегая из магазинов
на четырех ногах...
 
Остальные стихи — вполне традиционны и часто не слишком интересны*. Только изредка промелькивало что-то неожиданное, свежее:
 
Осень пахнет вином,
тихо в сердце стучится.
Птицы летят за окном,
вытянулись их лица...
 
Но дальше: «Видно, уже грустят Нашего лета стражи...» Яркое начало уходило в нечто «среднестатистическое лирическое».
Вообще, это было заметно уже в первом сборнике — а с четвертого, самого известного («Эхо», 1989), стало очевидным: сильная сторона Куприянова — именно верлибр.
Нет, и среди рифмованных встречаются замечательные строки.
 
Женщины в небе ловят мужчин,
ими полна синева.
Тянется к облаку номер один
облако номер два…
 
Или — великолепное описание воды; возможно, одно из лучших в русской философской лирике:
 
Вода в себя легко вбирает свет,
у пустоты пространство отнимая,
и плачет, натыкаясь на предмет,
значения его не понимая…
 
Но чаще удачные строки и четверостишья приходится выковыривать, как изюм из непропеченного теста. Рифмованная поэзия Куприянова достаточно эклектична — что-то от «шестидесятников», что-то от Рильке, что-то от Заболоцкого, что-то — еще откуда-то...
Опять ладонь поранило листом,
летящим с неизвестнейшего древа,
И значит, снова время для напева,
посеять слово в воздухе пустом.
 
«Неизвестнейшее древо» это не так уж и неизвестно: «Звук осторожный и глухой / Плода, сорвавшегося с древа, / Среди немолчного напева / Глубокой тишины лесной» (Мандельштам). И это — не постмодернистское «цитатничество»; оно как раз Куприянову совершенно чуждо...
 «Мастерство писателя, — писал Морис Бланшо, — находится не в пишущей руке... Мастерство — всегда дело другой руки, руки не пишущей, способной вмешаться в нужный момент, схватить и отстранить перо».
Среди верлибров Куприянова проходные стихи тоже встречаются — но их несоизмеримо меньше. И несоизмеримо выше число поэтических удач.
Верлибры Куприянова удивительно музыкальны.
Мне уже приходилось писать о скрытой рифме у Куприянова («Арион» № 2/2011). Ее легко заметить и в приведенном выше отрывке из «Заморской тетради», где «двуногие» парадоксально рифмуются с «безногими», а последние — фонетически перекликаются с «магазинами».
Или в прекрасном «Уроке рисования-1»:
 
Пушкину перед смертью
хотелось морошки
нарисуйте
морошку
 
нарисуйте
запретный плод
до которого было
бессмертие...
 
Здесь и антитетическая рифма «смертью — бессмертие», и созвучие «Пушкин — морошки».
Другая особенность верлибров Куприянова — редкая, в общем, для этой прозаизирующей формы лиричность. То, что в рифмованных стихах у него часто дается «во весь голос» («Я тебя разлюбить не могу...»), в свободном стихе становится тише, прозрачней, пронзительней.
 
От ее единственного поцелуя,
прежде чем умереть,
он долго старался выжить,
прикладывал к губам снег, полынь,
прикасался к белой коре березы...
 
Собственно, чтобы оценить Куприянова, достаточно собрать вместе его лучшие стихи — а таких наберется несколько десятков... Если бы было можно, я бы вообще отдал весь отведенный мне для этих заметок листаж под такие стихи. Они бы яснее критических выкладок показали, почему Куприянов является для меня — при всех оговорках — важным поэтом.
Поэтому и завершу этот разговор стихотворением — так будет лучше...
 
волшебные птицы
играют с дождем
одни как принцессы на горошине
вертятся на летящих каплях
другие словно на провод
пытаются сесть
на косую линию дождя
есть и такие
которые сломя голову
сигают в проемы молний
и проникают
за небесную твердь
эти самые ученые
дождь им напоминает
клетку
 
Опубликовано в журнале:
«Арион» 2014, №3
групповой портрет
Евгений Абдуллаев, Павел Крючков
Мой важный поэт
(Вячеслав Куприянов, Юрий Кублановский)