Наши невероятные приключения

 1. И ВОТ МЫ ПОШЛИ...

  Ага... мы взяли на прогулку
  маленьких пластилиновых собачек -- Трезора и Чоку.
  Я и Маша иногда ходим в широкое поле,
  и Маша показывает своим пластилиновым друзьям
  синее небо и синюю речку, жёлтую дорогу
  и какие-то деревья. Зелёную траву...

  Сначала мы вышли на дорогу
  из серых гранитных глыб, присыпанных гравием.
  Её нагромоздили на закате социализма
  от села Бармышева до гранитного карьера. Километра три-четыре?
  С тех пор прошло уж никак не меньше десяти лет,
  на обочине выросли маленькие яблоньки, рябинки, тополя...
  Черемуха... Весной они буйно расцветают.

  А ведь был просто луг за деревней, да-да. Пустой луг,
  если не считать травы. Семена с деревенских деревьев
  над ним пролетали, и ничего не росло.
  А теперь тут и красный иван-чай. Даже маслята
  по самой кромке дороги. Но их нельзя есть...

  По дороге должны были возить гранит с карьера
  куда-то вдаль. Денег выпросили многовато,
  так что удалось пристроить к дороге даже огромадную баню
  с бильярдной комнатой и ещё чего-то.
  Теперь там в одиночестве парится и гоняет шары
  осиротевший сторож.
  Карьер заполнила вода, теперь это озеро эпохи
  победившего капитализма. Гранит капитализму почему-то
  не нужен - даже для могильных памятников.

  Там дальше, за Татарским мостиком, если свернуть налево,
  простираются торфяники. Глубокие канавы с водой,
  заросшие всякой лесной мелочью. В одну из них я однажды упал,
  потому что подломилась жёрдочка...
  Торф почему-то тоже давно никому не нужен -
  уже лет тридцать или сорок.

  Да и мостика никакого нет и не было вовсе... Ни Русского, ни Татарского.

  Мы пошли по дороге, и Маша показала собачкам реку-ручеек
  Чукаиху.  В половодье она течёт под дорогой
  через две большие трубы... Раньше-то маломальская дорога
  шла выше по течению, и мы там со старшими внучками
  когда-то давным-давно ловили пескарей - у брода.
  Этим внучкам я тогда ещё пел колыбельные
  и рассказывал ночные сказки.
  И они спорили, у чьей кровати я должен сидеть сегодня.

  Собственно говоря, я рассказывал им одну-единственную сказку,
  где Иван-царевич, мальчик Петя и три мои внучки
  обходили богатырским походом всю нашу Русскую землю,
  по пути побеждая драконов, разбойников, злых колдунов
  и просто негодяев. Кто-то ведь должен был
  содержать в порядке нашу Русскую православную землю.
  А? Или не должен?
  Или пусть здесь безобразничают все кому ни лень?

 2. И ВОТ МЫ ПОШЛИ КУДА-ТО...

  Когда внучки подросли, пришлось увеличить дозу
  сказочной назидательности, потому что они стали
  ссориться и даже иногда драться.
  Старшая (назову её Катя) любила обижать,
  а средняя (назову её Даша) любила обижаться.
  Эх, жизнь...
  Я их старался мирить, но в результате они обе почему-то
  повернулись ко мне спиной. Выросли? И безразмерную сказку мою
  разлюбили за некоторую назидательность. И меня разлюбили?
  Или просто ничего не было?
  Вот ведь как бывает. Да... Эхехе.

Впрочем, важно совсем другое. Важно, чтоб во мне самом
жила любовь. Ибо это имя Бога. И оно вечно. И приобщает нас к вечности.
А внучкам своим - благодарен. Они хранили меня от тоски-кручины целых три года -
после ухода в мир иной их бабушки Марии. Потом передали эстафету третьей своей сестре.

  С дочкой, их мамой, у нас всё по-другому.
  Почему-то мы ВСЕГДА любили друг друга. Если она иногда
  получала двойку, я мог с ней два или даже три дня
  не разговаривать - и это было наказанием,
  потому что мы очень любили друг друга.
  А как же: если люди совсем чужие, то они могут
  не разговаривать неделю, месяц, год. А если...
  Она вела меня, взявши за палец,
  сквозь тьму мира сего,
  сквозь мрак и морок. Угу. Без неё я бы давно
  помер от огорчения. Правда...

  Мы с ней даже ходили в походы по родному краю -
  от родной нашей летней деревни и по Дарьяльскому ущелью,
  например. У нас там от маленькой речки Кунары
  уходил в лес глубокий овраг, и мы его звали Дарьялкой.

  Или шли вокруг огромной ямы с белыми каменными утёсами,
  где ещё до войны добывали бурый железняк.
  Там высокая трава, высокие деревья и маленький ручей. Или...
  Я-то бы лежал на кровати с книжкой, но дочка брала меня
  за руку, а сзади толкала Мария, моя разлюбезная жёнушка.
  Как хорошо -- теперь есть о чём вспомнить. Хорошо,
  когда мы совершаем маленькие подвиги,
  кои запоминаются на всю жизнь.

  Вот и с маленькой Машей мы отправились
  в маленький поход. Перешли по гранитной дороге
  речку Чукаиху, Чуку, а там уже фундамент коровника.
  Да, конечно, его не видно -- только иван-чай, крапива,
  лопухи... Давно нет ничего -- ни коровника,
  ни маленькой лесопилки, ни прочих сельских предприятий.
  Только частная торговля (из-под полы) палёной водкой.

  В деревне живут одни старушки и дачники. Например,
  мы с Машей, моя пожилая сестра Галина... эх, писано сие ещё
  в третьем годе нового тысячелетия, когда она была тут...
  на земле... И наша с ней 93-летняя мама, которая
  тогда  выходила во двор и сидела на кровати
  под рябинкой, а в свой последний год только в избе путешествовала
  от кровати до кресла.
  Плохо видела, плохо слышала, плохо ходила...
  Господь дал время сосредоточиться в молитве.

 3. КУДА ЖЕ МЫ ПОШЛИ...

  О чём же я... да-да, мы пошли,
  а дома остались старенькая мама-бабушка
  и сестра Галина.
  Она к нам каждое лето приезжала из Киева, чтобы
  ходить за матерью. Да, собственно, все эти последние 50 лет приезжала...
  Удивительный и не очень понятный мне человек. Однажды
  привезла мне костюм своего покойного мужа,
  а я там обнаружил рублей 200 старыми советскими...
  Это много. Больше моей месячной зарплаты.

  Они лет пять пролежали там в Киеве...
  и ко мне привезла, не посмотревши в карманах...
  Я-то разве не посмотрел бы? Да первым делом
  проверил бы все закоулочки...
  А она... чистейшей души человек... не мне чета. 

  Ну, ладно. Значит,  дошли мы с Машей до коровника.
  Когда-то я тут недалеко разрабатывал месторождение
  старого навоза, ставшего землёй.
  Брал тачку, лопату, ведро и шёл вброд через речку,
  потом непроезжей тропой или просто через крапиву.
  Но когда соорудили вот эту гранитную дорогу, будь она неладна,
  моё месторождение мгновенно вычерпали ушлые
  автомобилисты. Охохо...

  А за коровником до сих пор не засыпана цилиндрическая яма
  для силоса с бетонными боками.
  Да было бы странно, если б кто засыпал... Кому надо...
  Однажды я там обнаружил... собаку. Она полдня визжала и лаяла -
  с перерывами, пока я не сообразил, что звуки доносятся
  не из деревни.
  Продрался сквозь заросли бурой крапивы в рост человека,
  заглянул в огромную яму и сразу понял,
  что тут нужна лестница. Которую сразу же и притащил из дому.

  Опустил её в яму и,
  любуясь на себя со стороны (вот, мол, какой сердобольный
  и чуть ли ни святой человек),
  стал спускаться в преисподнюю.

  Почему-то я полагал, что бедная собачка сразу же бросится
  мне на грудь. Из благодарности и от счастья.
  Тёма и Жучка.
  Но собака с верёвкой на шее сразу же стала убегать.
  Так вот мы с ней и описывали круги по заросшей крапивой яме.

 4. НУ, ЯСНО КУДА...

  ...Так вот мы с ней и описывали круг за кругом по заросшей крапивой яме.
  Круг за кругом... Ага. Пришлось идти домой за хлебом
  (а это опять минут пятнадцать).
  Правда, хлеб тоже не помог.
  Тогда я стал создавать опорные хлебные пункты
  на нашей скорбной тропе,
  чтобы собака хоть чуть-чуть, хоть слегка замедлила свой бег
  по бесконечному кругу.

  Возле хлеба она останавливалась и злобно рычала. Собака
  небольшая, но вдруг укусит?
  В конце концов мне удалось наступить ногой на верёвку и
  осторожно подтянуть это несчастное существо к себе.
  Взял существо под мышку, поднялся по лестнице
  и с отвращением отпустил гадюку,
  которая тут же рванула куда глаза глядят.

  Разуверилась в людях... Или с рожденья не верила?
  Не встречала человека, который бы просто её кормил
  и гладил иногда.
  Рассказывал сказки, пел песенки, стирал пелёнки, ставил градусник
  и болел вместе с ней. Да-с... Укладывал спать.
  Готов был умереть ради... Да что там...

  Потом мы с Машей покинули гранитную дорогу и пошли через поле
  к дальнему лесу. Впрочем до леса на этот раз не дошли.
  Маша стала бегать по дороге и по стерне,
  отдавши мне пластилиновых собачек Трезора и Чоку.
  Я их положил в нагрудный карман рубашки.

  Вообще-то Трезор был соседской собакой - помесью лайки и
  какого-то терьера. Он был вольной птицей, бегал по деревне и
  окрестным лесам... но иногда, конечно, лежал возле дома
  и облаивал местных алкашиков,
  у коих здесь пролегала заветная тропа к дому с дешевой водкой.
  Иногда он даже ходил в атаку,
  и алкашики матерились, обещая его убить, повесить, зарезать,
  четвертовать и так далее.
  Выкрикивали всякие злые слова в окна хозяйского дома,
  и могучий мужик Степаныч иногда беззлобно оправдывался:
  он, мол, и мухи не обидит, а лает просто так.
  Не держать же его на цепи...

  Одна из трезоровых троп пролегала и по нашему саду-огороду.
  Но он как-то нелепо погиб, когда в одном из домиков стали
  травить толстых поганых крыс.
  То ли крысу съел, то ли приманку.
  Издержки свободы - на цепи сохранился бы в целости... А?

 5. НО КОГДА ЖЕ...

   ...Но когда же начнутся хоть какие-нибудь
   приключения? Наверное, никогда не начнутся...
  (Я ещё тогда даже и не предчувствовал, не предощущал...
  неожиданную находку.)
   Кстати, вторую пластилиновую собачку звали - Чока.
   Он был домашней собакой других соседей.

   Такой большой и чёрный сторожевик. Ризен-шнауцер.
   Он был последним в помёте и потому выказывал некоторые
   странности характера, за что и прозвали: чОкнутый, Чока.
   Однажды его гладила девочка, пыталась играть с ним, а он
   чуть её не убил. Зубы рванули щёку
   в каком-нибудь сантиметре от горла, еле уняли кровь.

   Потом отец этой девочки застрелил его из ружья.
   Конечно, таких вот неожиданно-свирепых собак (по правилам собаководства) нужно... Это ж не собака, а топор в руках сумасшедшего.
   Но мы же сердобольны, да? Милосердны... Уж и не знаю,
   как тут быть... если собака не друг человека.

   Маша бегала по полю, по жёлтой стерне. По жолтой стерне.
   Здесь когда-то сеяли овёс, а теперь просто растёт трава.
   Её нынче наполовину скосили,
   но так и оставили почему-то на поле. Кто и зачем косил?
   Загадка... Но, может быть, всё просто:
   вывозить сено раздумали просто потому, что оно не имеет сбыта,
   ибо в новую историческую эпоху
   общественный скот просто-напросто... ликвидировали. Забили.

   А одинокий поселянин на коровёнку сам себе заготовит. Да?
   Сто лет правит страной инопланетная цивилизация. 
   То кнутом и маузером вводят план БЕЗ рынка,
   то -- рынок БЕЗ плана.
   То у них орёл БЕЗ решки,
   то решка БЕЗ орла.
   То дух без материи, то материя бездуховная. 
   Мыслители...
   Могли бы в конце концов догадаться, что у монетки две стороны.
   Или не могли бы? Ошибка в генетическом коде. Чока и Ко...

   Где-то там внизу, на уровне моего пояса бегала маленькая
   Мария. Раскраснелась, развеселилась.
   Мне тоже стало жарко; снял рубашку и кинул на плечо.
   Ах да, мы ведь тоже пошли с собакой, с рыжим колли, которого
   нужно гонять каждый день, чтобы он всё-таки ел свою кашу
   (я иногда набирал эту кашу в ладонь и подносил её к собачьему носу).

   Филя нашёл у дороги грязную палку и говорит:
   давай, хозяин, бросай подальше! Он мог чуть ни час бегать туда-сюда.
   
   Охохо... печатаю, а всевозможная козявочная семья под руку лезет.
   Деда, давай рисовать... деда, давай баночками играть:
   "Здесь в бутылках колючая вода -- генеральская!"
   Почему генеральская? Минеральская.
Деда-деда...
   

 6. УЖ И НАЗВАНИЯ НЕ ПРИДУМАЮ ГЛАВЕ ВОТ ЭТОЙ

   Опять меня куда-то понесло...

   ...В 93-м потерялся рыжий филькин предшественник Гром.
   Дворняга, с детства опекаемая нашей кошкой Стешей... Да-да.
   Однажды на Грома напал какой-то породистый,
   но тут из подворотни выскочила Стешка - прыгнула на спину
   и давай его когтить.
   Тот с визгом помчался по улице... длинной-длинной.

   И на коров они вместе охотились.
   Те, возвращаясь домой, норовили доесть нашу уличную рябинку
   (потом доели всё-таки). А Гром со Стешей их бурно атаковали.
   Дочь до сих пор вспоминает, как Стеша гнала корову вдоль по улице.
   Тётки смеются: скачет корова, а кошка ей ногу когтит.
   У неё уж тогда брюхо чуть не по земле волочилось -
   с котятами.

   Её жёнка моя подобрала в соседнем селе на автобусной остановке.
   Подобрала, а потом уши ей каким-то хлорофосом чистила,
   какую-то пакость там в раковинах истребляла.
   Кошечка пепельного цвета с лёгкой рыжеватой подпалиной.
   Изящная. Шесть лет жила у нас при хозяйке своей,
   да ещё шесть после её ухода.

   У нас ящик стоял для кошки с котятами. Кошек-то было две штуки,
   в деревне они котились почти синхронно. Одна сначала жила с котятами
   на печке, а другая -- в ящике. А потом они вместе соединились на печке,
   мирно лежали рядышком, вылизывали друг друга, кормили котят
   и уходили гулять по очереди. Да-да...

   Я и помирать Стешку положил в тот самый ящик,
   но она не захотела, ушла на кухню,
   лежала там на скамейке у обеденного стола
   (на телевизор уже не могла запрыгнуть).
   Поставил ей на пол картонку, она даже сумела туда сходить,
   чтобы побрызгать. Но потом уж легла в лёжку,
   и я всё-таки отнёс её к себе в ящик для котят.

   Лежала на боку, а ноги всё куда-то бежали, бежали...
   Мы с Юлькой похоронили её на пустыре, где долго стоял
   старый деревянный дом с резными совушками над окнами.
   Он погиб от старости, и соседи его потихоньку
   растаскали на дрова. Старый дом на Коковинке... на Коковинской...
   Коковень -- значит стужа.
   Правда, улице давным-давно кто-то присвоил дикое имя какого-то комиссара.

 7. СЕРДЦЕ

   Да ведь пора завершать повествование.
   Всё проходит...
   И Марью надо остановить: сколько можно бегать-прыгать
   на этой земле... Эй, погоди, остановись! Эй...

   - А кто это, деда?
   - Где? А-а... это жаворонки... жаворонки.
   Чуть не конец июня, а они вона где... Когда-то я видел-слышал их
   в мае. Жаворонки... Ну да, мы тогда с жёнкой шли через поле.
   Мы с Марьей моей шли через поле, а они пели. Спрашиваю:

   - Они слаще соловьёв?
   - Нет-нет... соловьёв люблю больше...

   Вот и посмотрели в чистое небо. А теперь...
   теперь вот что-то тут на земле. Здесь две тракторные колеи. Глубокие...
   И какие интересные камушки. Похоже, это каменные
   наконечники стрел. Жаль, что не археолог.

   И мы с Машенькой стали ковыряться маленькими палочками
   в каменисто-песчаной земле. Очень много интересных камушков.
   Сколько нароем, если идти по колее до самого леса? До самого синего леса...
   И вот смотри-ка... смотри-ка... очень похоже на сердце...
   сейчас хорошо очищу... да, каменное сердце.
   Тёмно-жёлтый кварц?

   Неужели и они... Древний охотник влюблённо подарил
   своей юной подруге? Давным-давно...
   И слой времени, слой земли покрыл эту любовь.
   И все их забыли. Навсегда.
   И сердце жёнки моей  Марии прикрыто холодной землёй.

   Ладно, чего там... всё равно когда-нибудь встретимся. Да?
С этой нашей тропинки виден сияющий крест храма Воскресения Христова.

   А потом мы пошли домой.
   Возле радиактивно-гранитной дороги Марьюшка вспомнила:
   а где Бубик и Тузик? Угу, их, оказывается, зовут
   вовсе не Чока и Трезор.
   Где... не знаю где... у тебя на бороде...
   И тут я вспомнил: они лежали в кармане рубашки и, наверное,
   упали на землю, когда рубашка оказалась у меня на плече.

   Мы, конечно, побежали в лихорадке назад, стали искать на дороге,
   но ничего не нашли.
   Это же такие крошечные пластилиновые собачки...
   Стало очень грустно.
   И мы придумали, что Бубик и Тузик просто ушли в поход
   к ближнему лесу,
   а потом они вернутся, и мы заживём по-старому.
   Я и Маша будем долго-долго маленькими-премаленькими...
   может, всю жизнь...
   И всегда будем играть друг с другом...
   если не окаменеют сердца.

  КОНЕЦ

 +++