Поэт на купюрах. Из романа

 Из романа "Башмак Эмпедокла"   

  В центральном Доме живописцев, куда он успел как раз к обсуждению вопроса, согласится ли он дать добро на изображение его неуловимого облика на новых денежных купюрах, его поначалу не узнали, чему несказанно  обрадовались. Ведь именно эта неуловимость его облика, лица  необщее  выражение, схваченное удачно коллективом богомазов нового поколения, сделает  практически невозможной подделку казначейских билетов. В то же время широкие массы, не очень довольные предстоящей денежной реформой, смягчатся, увидев на новых деньгах любимое лицо. Чтобы не ломать голову,  кем  еще  украшать  твердую,  наконец,  валюту,  решили  остановиться  только  на Померещенском: на мелких купюрах – лицо, на более крупных – лицо, но уже в  шапке, на червонце – поясной портрет, а на сотне уже в полный рост и  в  башмаках.
     Правда, кто-то из развязных молодых  авангардистов  предложил  воспользоваться единственно башмаками,  чтобы  купюры  были  соответственно достоинством в один, два, три и более башмака, тогда и народ путаться не будет, и обсчитывать будет труднее, а сам символ башмака  будет  закреплять идею успешного бега денег от инфляции.
     Наконец,  в  клубе  Соборной лиги литераторов Померещенский посетил экстренное заседание цвета  литературы. Заявление сделал поэт Гурьбов:
     – Мы все теперь не просто литераторы, мы теперь сами себе  литературные агенты. Теперь сложилась такая литературная практика, иной  писатель хотел бы выехать за рубеж, но не может. Иного писателя и в условиях свободы многие хотели бы попросту выслать за пределы нашей многострадальной родины, но уже не могут. В  результате страдают и бывшие братские литературы, и вообще мировая литература: нет привычной затечки мозгов. В результате мировое сообщество способно пойти на крайние меры: будет  выкрадывать  наших  ведущих  писателей...
     Тут все повернулись, конечно, в сторону Померещенского. Гурьбов  тоже с грустью посмотрел в его сторону, но продолжил:
     – Да, судари мои, будут выкрадывать, и не только ведущих,  –  Гурьбов приосанился и посмотрел куда-то поверх голов ведущих писателей, –  чтобы влить свежую кровь в застойный очаг так называемой свободной  литературы открытых западных обществ. Надо сказать, что в навязанных  нам  условиях мы бессильны, посмотрите, в бывшем нашем кабаке на каждого официанта  по два охранника, а мы не можем себе позволить и половины того. Выход один: максимум внимания друг к другу. Что греха таить, раньше за каждым из нас присматривали компетентные органы, а теперь мы  полностью  предоставлены сами себе. Повторяю: мы сами себе и литературные агенты, и органы...
     В зале зашумели, некоторые нестройно захлопали. Гурьбов поднял руку и торжественно завершил, не опуская руки:
     – В сложившейся обстановке мы должны брать пример с  народа,  с  тех, кто не выходит из-под земли, тех, кто не хочет подниматься в воздух.  Мы должны оказать давление на правительство категорическим образом:  перестать писать! Или нас возьмут под защиту, поддержат, или пусть  подыхают, извините за прямоту, от духовной жажды!
     Прозвучали бурные аплодисменты.
     – Отныне каждый наш шаг должен стать демонстрацией протеста. Мы должны появляться на улице в количестве не менее  трех  писателей,  исключая жен. Это будет одновременно самозащитой от внешних врагов и вызовом  нашим врагам внутренним! И учтите, народ нас поддержит, ибо в условиях забастовок и голодовок у него останется единственная возможность: читать! И еще раз – читать!
     Гурьбов опустил руку. Все опять посмотрели в сторону  Померещенского, ожидая, что он, несомненно, возьмет слово, и Гурьбов последовал за  ожиданием  зала, призвал: «Надеюсь, товарищ Померещенский, вы не пройдете мимо трибуны, не сказав своего веского слова как нам выживать в  условиях постсовременности?»
     Померещенский не стал ломаться и не обиделся на товарища,  взошел  на трибуну.
     – Как выживать в постсовременности? Прежде всего, каждый должен  оставаться на своем посту. Если, конечно имеет свой пост. Остальным я бы сказал, не следует зауживать понятие современности до постной постсовременности! Есть еще в нашем распоряжении квазисовременность, гипо- и гиперсовременность, гомосовременность, ну и для избранных – архисовременность...
     – Ну не все же нетленку гонят, – раздалось из зала.
     – Нечего меня гнать, я сам уйду, – пошутил Померещенский и на  прощание еще предложил следовать заветам апостола Павла (не сообразуйтесь веку сему) и старца Григория Сковороды (век ловил меня, но не  поймал).  И последними словами его были: – Но мы пойдем другим путем! – И вышел.
     Поздние апокрифы утверждали, что не сам вышел, а вывели, при этом ловили его всем миром, но некоторые коллеги сознательно мешали этой ловле, ведь ловили-то его не сами писатели, а люди уже из другого ведомства,  и это немудрено, так как предстояла нашему герою встреча уже не с  кем-нибудь, а с агентом тайного приказа, на такую встречу добровольно  не  ходят.