Крик

                Виктору Эльзессеру, сибиряку      




"Наши внуки за нас отомстят -
кто-то крикнул -
вы слышите, твари!"
и омоновца опытный взгляд
и меня, не касаясь, обшарил.

Полоснул и узбек
из-под век
острым взглядом над чёрным изюмом...

Сколько ж гнуться тебе, человек,
над богатством
пугливым, угрюмым?

Русских беженцев голоса
доведут от Кремля до нацизма,
чудотворцу Николе глаза
заливает кровавая схизма.
Умер стыд,
не сдаваясь рублю,
у ларька под названьем "Карина".
Чудотворцу свечу я куплю,
но терпение нас покорило.
Умер стыд,
а в динамиках смех.
И ни слова о Ное и Хаме.

Неужели открылись для всех -
жрать учась, как хазары руками?

Едко пишет по воздуху дым
над мангалом челябинской стали:
"Не учи - и не будешь судим
по законам Отары и Стаи".

Никого я не бил по глазам,
понимая и в доме и храме:
где бездарны правители - там
крейсера говорят с крейсерами.

Водку жрём на могилах отцов,
от бессилия правды зверея.
Русский крест - он лишь восемь концов
бесконечности Гиперборея.

Сжался гордый таджик над хурмой,
он не снизит базарные цены -
не Москвой он рождён, а апой -
пра-пра-правнучкой Авиценны.

Жир, инжир, курага...
Иногда
Север любит пахучие травы.
Русским ближе без яда еда,
в этом выборе русские правы.
Почернеет от мести душа,
и без мести - и то почернела.

Но качается ствол "калаша" -
у омоновца важное дело.
 
...Хрустнул перстень в девять карат,
давят сумерки цвета рейнвейна:
где юлил казуист-дипломат -
там пехота прямолинейна.