Сильвия Плат Ник и подсвечник

Сильвия Плат

Ник и подсвечник* 

Я шахтер.  Голубыми языками пламя горит.
Восковой сталактит
Капает, загустевая,

Разрывая земное лоно,
Сочатся капли из мертвенной скуки.
Порывы черного нетопыря

В зазубренные шали обернули меня,
Ледяные убийцы.
Они срослись со мной, как яичники.

Древняя пещера сосулек
Из кальция множит эхо.
Даже тритоны белы,

Эти святоши.
И рыбы, рыбы —
Господи Исусе! Льда  грани,

Жала кинжалов,
Пираньи
В религиозном рвенье

Пьют из моих живых стоп первое причащенье.
Свеча,
Качнувшись, вскарабкалась на высоту вновь.

Желтое вдохновенье.
Родной, как ты попал сюда?
О зародыш,

Даже во сне ты помнишь,
Как свернуться клубком.
Кровь расцвела, чиста

В тебе, мой рубин.
Боль,
Которая будит тебя, не твоя.

Любимый, родной,
Нашу пещеру я розами убрала.
Мягкими коврами —
Последними из викторианских.
Да падут
Звёзды во мрак, предназначенный им,

Да текут
Увечные атомы ртути
В ужасный колодезь,

Ты лишь один
Един на зависть пространствам, опора им.
Ты — дитя в яслях.
Перевел Ян Пробштейн
Оригинал: http://www.angelfire.com/tn/plath/nick.html

*
Стихотворение посвящено рождению первого ребенка Николаса Фаррара Хьюза (1962-2009), сына Сильвии Плат и английского поэта Теда Хьюза, который впоследствии стал известным ученым, занимавшимся изучением лососевых и экологией, профессором в университете Фэйрбанкса на Аляске, и который покончил самоубийством в возрасте 47 лет в марте 2009 г.  Вот соответствующая  запись в дневнике матери:  «Вот и он», — я услышала слова Теда. Все закончилось. Я почувствовала, что в одну минуту огромная тяжесть свалилась с меня. Я чувствовала себя тонкой, как воздух, готовой взлететь и в полном сознании.  Я подняла голову и посмотрела вверх. «Он порвал меня на куски?» Я чувствовала,  что вся выпотрошена и в крови от мощи, вырвавшейся из меня. «Ни царапины», — сказала медсестра Д. Я не могла в это поверить. Я подняла голову и увидела своего первого сына, Николаса Фаррара Хьюза, синего и сияющего, в футе от меня, в луже, с раздраженной, сердитой, нахмуренной гримасой и до странности низким, злым лобиком, он смотрел на меня, хмурые морщинки меж глаз, а его синяя мошонка и пенис, большой и синий, были словно вырезаны на тотеме. Тед сворачивал мокрые простыни, а сестра Д. вытирала  массу воды, которая вылилась из меня».    “Here he is!” I heard Ted say. It was over. I felt the great weight gone in a minute. I felt thin, like air, as if I would float away, and perfectly awake. I lifted my head and looked up. “Did he tear me to bits?” I felt I must be ripped and bloody from all that power breaking out of me. “Not a scratch,” said Nurse D. I couldn’t believe it. I lifted my head and saw my first son, Nicholas Farrar Hughes, blue and glistening on the bed a foot from me, in a pool of wet, with a cross, black frown and oddly low, angry brow, looking up at me, frown-wrinkles between his eyes and his blue scrotum and penis large and blue, as if carved on a totem. Ted was pulling back the wet sheets and Nurse D. mopping up the great amounts of water that had come with him.”