От Волги до Майна Немецкая сага

I.  До эпохи исторического материализма

1. Мой прадед

Мой прадед – обрусевший немец.
Он был приказчик у господ.
Детишек делать был умелец,
И кучу наплодил сирот.

Один из них и был мой дед,
Доживший до преклонных лет.
А как он жизнь свою прожил –
О том поэму я сложил.

От прадеда веду отсчёт.
Что было раньше, то не в счёт.
***
Парнишка Генрих из деревни,
Где б мог всю жизнь пасти коров,
Попал в Саратов, город древний,
В лавчонку маминых сватов.
И там премного преуспел
В гешефтах тех мануфактурных
И русским языком владел
Уже тогда совсем недурно.
Вот так наш парень стал приказчик
И вёл торговые дела.
Доволен был всегда заказчик
И фирма барина росла.
Потом немецкий господин,
Когда юнец решил жениться,
Один свой малый магазин
Им отписал, велев плодиться.
Так юный Генрих и Кристина
Зажили дружною семьёй
И дети – дочка и два сына,
По дому бегали гурьбой.
Ну, а потом.....
***
Рожать решила вновь Кристина.
Но, не увидив даже сына,
- в последних родах умерла.
Пред смерью Витей назвала.

Младенец, хоть остался жить,
Не захотел ни есть ни пить.

Вот так мужик, с детьми оставшись
Наедине с своей судьбой,
Малого сына потерявший,
Стал думать о жене другой.

Ведь без хозяйки дом не дом,
С тремя детишками притом.
К тому же не был он кривой,
И вот привёл жену домой.

Она ж красавицей слыла,
Что из Камышина села.

Был у красавицы ребёнок –
От брака первого приплод.
Его лелеяла с пелёнок.
Чужой же, вроде – как урод.

И не заладилось потом,
И стал чужим, как будто, дом.
Жена детей не приняла
И так сошёл мужик с ума.

Попал в палату номер шесть,
Да там и помер, вышел весь.
***
Там воет ветер за окном
И тусклой лампы жёлтый свет,
Не лезет в горло там обед,
Больной бормочет о своём:
Ach meine Kinder, meine Kinder! (о, мои дети, мои дети!
Was soll mit euch und mir geschehen?         Что будет с вами и со мною?
Wenn euer Vater ist Behindert – Коль инвалидом стал отец,)
Осталось лишь петлю на шею.
****
Детям оставил он наследство,
Учился каждый там, где жил.
И, проведя в сиротстве детство,
Образованье получил.

2. Дед

А дед мой – Вова с бабкой рос.
Но не ходил на сенокос.
Он в семинарии тогда
Учился где-то на попа.

В семнадцатом ушёл на фронт,
Потом домой! И – голый понт.

У революции законы:
Крушите банки, телеграф!
А вместо денег  – лишь погоны.
Кто был силён, тот был и прав.

Досталась деду лишь шинель,
Да революции похмель.
Вот так бывает иногда.
Всем – хрен, а нам, конечно, - два.

В деревню, к бабке –  там сытней.
И жёнушку, что побойчей.
***
Свадьбу празднует народ!
Льётся самогон рекой.
Замуж девушку берёт
Наш солдатик молодой.
Девки весело поют,
Бабки пряники жуют.
Угощает всех подряд
Дочкин папа - пимокат.
Выдал старшую он дочь.
С глаз долой, из сердца прочь.
***
А что в деревне можно выбрать?
Должна быть крепкая семья.
С приданым чтобы, да не выдра,
И хата чтоб была своя.

Мужик в России был гусар
И продавался, как товар.
Амалья – бабушка моя
Таким вот деда приняла.

И всё ворчала, уж потом:
«Пришёл в одной шинели в дом.»

II. Светлое будущее

1. Колхозы

Но, это после, а в начале –
Любовь и страсти под луной,
И «Горько!» за столом кричали.
И был зачат папаша мой.

Он был из тех, кто долго жил.
Всего же дед их наплодил,
Как удалось нам сосчитать,
Числом, так эдак, два по пять.

Был Витя тоже среди них.
Не вырос из корней своих.

Всё это было при колхозах.
Крестьянин не ведёт тетрадь.
Но, отчитаться всё же должен.
А дед по-русски мог писать.

Вот и нашёл работу дед.
Тем и питался много лет.
Для всех бухгалтером он был.
Тем занимался, тем и жил.

Но кто-то что-то настучал.
Червонец и, –  лесоповал.

2. Аресты

Стук перестук по всей стране.
Стучат в колхозах на селе
И пишут в городах доносы,
НКВД ведёт допросы.
Вот  так однажды и мой дед
Пришёл с отчётом в сельсовет,
И незнакомец там один
Ему сказал: «Вы, гражданин,
Нам о вредительстве своём
Сейчас подробно расскажите.
Всю вашу банду мы возьмём
И протокол Вы подпишите.»
Но дед, конечно, отпирался
И сразу правду рассказал,
Ничем таким не занимался
И даже никого не сдал.
Видать не дотянуло дело
До высшей меры, до расстрела.
А докозательств коли нет,
То получил лишь десять лет.
Но звание врага народа
Со сроком вместе получил.
Стояла тёплая погода
И на дворе май месяц был.
***
То было в год восьмой тридцатых.
Ребёнка бабка родила.
А деда красные солдаты
Вели куда-то в кандалах.

Её не стали обвинять.
Ведь не умела и читать.
Сказала: „Lecken mich am Arsch!“ (поцелуйте мою задницу)
Тем, кто разграбил весь фураж.

Осталась, без кола, двора.
Спасибо, летняя пора.

Беда не ходит в одиночку.
И деда старшую сестру
Забрали тоже как-то ночью,
А может быть, и поутру.

Умела Берта ведь читать,
Могла Калинину писать,
О том, что её младший брат
Совсем ни в чём не виноват.

И из редакции тогда
Она пропала навсегда.

Но детки были чуть хитрее,
И подписал бумагу Глеб,
Что дядю Вову не жалеет
И что к нему он – глух и слеп.

А свою вражескую мать,
Теперь мы не хотим и знать.
Так с младшим братом своим Толей
Остался Глеб тогда на воле.

Не к маме был, конечно, строг.
А просто, не хотел в острог.

3. Нищета

А бабка, только после родов,
Как посоветовала власть,
Сложив пожитки на подводу,
С детьми в деревню подалась.

А коли муж – народа враг,
Не помогал никто никак.
Врагов боялись все тогда
Никто сам не хотел туда.

Вот так и были не у дел.
А тут и Гитлер подоспел.

III.  ВОЙНА

1. Дранг нах остен

Война пришла на нашу землю,
И смерть открыла свою пасть.
А немец русский – тоже немец,
Так  порешила наша власть.

Победу треба одержать!
Хоть где-то немца заломать!
И что с того, что немец свой!
По репе! Да и с глаз долой.

Забрали с фрона, с кораблей.
Всех посчитали, как курей.

Чем смерть, так лучше неизвестность,
Решили немцы и в тот раз,
И проплывал на всю окрестность
Копчёный запах от колбас.

А бабке было проще всех,
И все пожитки без помех,
Она в котомку собрала
И с ребятнёй в вагон пошла.

Ей Гитлер, Сталин – всё одно.
Изгоя жизнь – везде дерьмо.

И начались тогда вагоны,
И списки подал сельсовет,
И потянулись эшелоны,
А там, - кого там только нет.

И мент там бывший без погон,
И скотник, бросивший загон,
И даже бывший секретарь
На нарах, как простая тварь.

Не стало больше стороны,
Где немцы жили до войны.

2. Широка страна моя родная...

И ждут их Казахстана степи
И лютый северный мороз.
Никто их там, увы, не встретит
И не прольёт над ними слёз.
***
http://www.youtube.com/watch?v=Jp0mp19AE24 (http://stihi.ru/)
Шапка с ушами, лопата и кнут,
тачка с рабами - всё перетрут.
В мёрзлых вагонах, запаяный рот,
везут в эшелонах целый народ.
Без приговора - они не ЗеКа,
всех за заборы, как братьев врага.
Степь в Казахстане да мёрзлый песок.
Только охране выдан паёк.
Вот теперь место, где будет ваш сад
- начальники местные им говорят.
Нету землянок и нету домов,
нету вам санок и нету вам дров.
Жмых перетёртый, желудок свело.
А кто уже мёртвый - тому повезло.
Из рыбьего меха не греет картуз.
Живым не доехал грудной карапуз.
Его закопают, как первый росток.
Теперь отбывает в раю он свой срок.
А те, кто не сдохли, подпишут листок.
Ослепни! Оглохни! Иначе - всем срок.
Вышел секретный для всех вас указ.
Родины нет и не будет у вас.
Немецкое рыло прикрой как-нибудь.
А всё то что было - навеки забудь!
***
Война идёт! Идёт Война.
Фашисты давят как стена.
И немец русский под ногой
У тех и этих – перегной.

Так стала Родина – не мать.
И мачехой нельзя назвать.

Тех, кто мужчин в семье имели,
Колхозы брали на постой.
Там и работали и ели.
Без мужика – хоть волком вой.

У бабки шесть голодных ртов.
Из них работать был готов
Отец мой, тощий как скелет,
Шестнадцати неполных лет.

Кому нужна сия семья?
У каждого беда своя.

И гнал их голод по Сибири,
К Нарымским дальним деревням.
С котомкой парами ходили
И побирались по домам.

А как просить, коль ты немой?
По-русски все – ни в зуб ногой.
Мычали каждый кто как мог,
Переступив чужой порог.

Конечно, кто-то подавал,
А кто-то и собак спускал.

3. Гитлер – капут!

И как-то у одной древни,
Лихие парни на конях
Антона с Вовой до деревьев,
До речки гнали на бичах.
«Эй вы, фашисты! Вот вам Волга!»
- Кричали хором пацаны:
«И жить осталось вам недолго!»
И стали в речке их топить.
Спасибо бабе сердобольной,
Что пацанов отогнала.
Спросила: Парни, вам не больно?
И в дом к себе их привела.
Помыла, жрать дала, одела
И с Богом вышла провожать.
«Одним бродить вам здесь – не дело.
Ищите-ка вы свою мать.»
А мать, с сестрёнками малыми,
Шагает кде-то по дворам.
И с Волги песнями своими
Рвёт душу с горем пополам.
***
И чаще больше подавали,
Солдаты первой мировой,
Которые в плену бывали
И возвратилися домой.

Порою скажет тот мужик,
Припомня что-то в этот миг:
Пусти их Маша в сеновал.
Нас немец ведь не обижал.

И даже кто-то, не совру,
Скатал им валенки к утру.

4. Обрусение

Но помаленьку набирались
Простых и нужных русских слов,
И с матом бойко управлялись.
Помочь тут каждый был готов.

Учила бабка: Коль дают,
Съедай всё сразу, а коль бъют,
Тогда беги уж со всех ног,
Так, чтоб не чувствовал сапог.

Was spart  der Mund,                Всё, что не съест сегодня рот,
frisst die Katze und der Hund.                собака завтра подберёт.

Вот так бродили всей гурьбою.
А чаще, по двое и врозь.
С сибирской встретились зимою,
Но не замёрзнуть удалось.

Случалось даже воровать,
И в банях мокрых ночевать,
От бешенных скрываться псов,
И попадали под засов.

Но выжить каждый как-то смог.
Видать, Господь их всех сберёг.
***
А деда в зоне, в Соликамске,
Тогда ещё водил конвой.
Но, обращались не по-хамски.
Ведь он – бухгалтер неплохой.

Хозяйством был тогда ГУЛАГ.
Без счетоводов там – никак.
Быть на посту таком блатном
Всё лучше, чем махать кайлом.

Так жил Владимир наш Андреич
На зоне, вольного сытнее.
***
Что значит воля без кормёшки?
Куда свободу ту девать?
И за кусок сырой лепёшки
Готов ты ближнего порвать.

Но всё ж тайга – не Ленинград.
Не голодали все подряд.
И сердобольный крестьянин
Давал кусок, и не один.

С котомкою вперёд, вперёд!
Голодный сытого найдёт.

5. Трудармия

Но, в январе сорок второго
Указ – всех немцем в лагеря
Бойцов для фронта трудового.
Мол, пусть не пропадают зря.

И немец пусть долги отдаст
За тех, кто вдруг напал на нас.
И пусть подохнет он, как волк,
Но хоть какой-то будет толк.

И вот теперь уж раз второй
Пришли за немцами домой.

И начались тогда облавы,
И зашныряли мусора
По всем углам большой державы,
И брали немцев со двора.

Но наших не нашёл никто.
Без документов и пальто,
Голодной бабе с шестернёй
Не нужно ведь идти домой.

Да в общем, не было и дома.
Её ночлег – там, где солома.

И лишь весною в сорок третьем,
Как отстояли Сталинград,
Решила бабка, мол, поедем
Домой на Волгу все –  назад.

Не знала баба, что «домой» -
Не будет больше, хоть завой.
А будут нары и барак,
Затон и лагерьный бардак.

Так и поплыли по Оби
На корабле в Новосибирск.

6. Лагерь

Там поджидает их охрана,
Собак конвойных злобный лай
И, как пастух среди баранов –
На вышке зоркий вертухай.

Колючей проволки стена,
На небе тусклая луна,
В бараке злобный комендант
И в кобуре его – наган.

Вот так приехали теперь.
Захлопнулась за ними дверь.

И всех, конечно, разделили.
Двух  пацанов – в мужской отряд.
Малых девчонок отселили
В барак, что звался детский сад.

Но детям сад тот – не палас.
Там на полу лежит матрас,
Их строем водят в туалет
И не всегда дают обед.

А мамы к детям – ни ногой,
И стережёт их всех конвой.
***
Отплакали дети все свои слёзы.
Высохли слёзы, как сок на берёзе.
Вшивый матрас и барак деревянный,
Голодные рты повторяют упрямо:
Тётеньки дяди – пустите нас к мамам.
Тётеньки, дяденьки в красных погонах
Не слышат наверное детские стоны.
Неведома жалость тётенькам этим.
Отнимут баланду и скажут при этом:
«Чтоб вы подохли, фашистские дети!»
А рядом барак за колючей оградой.
Детям туда непременно всем надо.
Там папы и мамы, бабы и деды,
Больные, голодные, полураздеты,
Куют своей Родине знамя победы.
Отчизну свою они не выбирали
И в чём виноваты – им не сказали.
И молча глотали они свои слёзы,
Когда их детей, как  увядшие розы,
Везли по больницам с туберкулёзом.
***
И заболел тогда мой батя.
Ведь он и так почти не рос.
Теперь не может встать с кровати
И у него туберкулёз.

Волчицей воет его мать,
Боится сына потерять.
А как туберкулёз лечить?
Врач подсказал, мол – сало пить.

Вот так мог не родиться я,
Кагда б не дружная семья.

И  всею нищею семьёю,
Украв, продав всё, что могли,
Тоскали жир тот под полою,
Чтоб брата Вову напоить.

И каждый делал всё, что мог.
С худой овцы хоть шерсти клок.
Так на поправку, наконец,
Пошёл мой будущий отец.

Загнуться не пришлось ему.
Решил Господь: «Быть по сему!»

7. Тюрьма

А в женском лагерном бараке
Лютует злобный комендант
И плёткой машет, словно в драке,
И тычет в рожу свой наган.

Но бабка дерзская была
И за себя стоять могла.
«Ты мне не Бог и ты не царь,
а просто – лагерная тварь!»

- Ему могла она сказать.
И – надерзила лет на пять.

Всё на суде он ей припомнил.
Ещё и немка помогла,
Что бабку знала ещё с Волги
И показания дала:

Мол бабка, как пришла война,
Из всех не плакала одна.
Сказала: «Гитлер – немцам друг».
И то слыхали все вокруг.

И муж её – народа враг.
А это – вовсе не пустяк.

Свой срок в тюрме Новосибирской
Она мотала все пять лет,
И детям, слава Богу близко,
Передавала свой обед.

Ведь даже зеки на тюрьме
Не голодали так как те,
Кто в трудовых был лагерях,
Работал не за хлеб – за страх.

И сроков не было у них,
А вместо жрачки – тёртый жмых.

Мой батя, с младшим братом Отто
Сигали часто за забор
И воровали где-то что-то.
Себя кормили и сестёр.

Антон драчлывый был пацан.
За словом он не лез в карман.
Того, кто преграждает путь,
Мог головой всегда боднуть.

И даром, что одна рука
Была подсохшая слегка.

8. Победа!

Ну, а потом была победа.
От счастья плакала страна.
И немцы думали – поедем!
Нас ждёт родная сторона.

Ведь мы ж работали как все
И отдавали всё войне.
И каждый пятый был патрон
От наших рук произведён.

Другое думают вожди.
От них пощады ты не жди.
***
Девятое мая! На небе ни тучки.
Солнце светило, как на заказ.
П  О  Б  Е  Д  А!
Кричал всюду голос могучий
Из репродукторов громко не раз.
И все были рады, и радости слёзы
Смешались с надежною где-то в душе.
Забудутся беды и кончатся грозы,
Все по домам! Ведь довольно уже.
Вернувшись с гулянья, где все были рады,
Папа с Антоном шагали домой.
Но, злой комендант встретил их у ограды
И крикнул: Эй, фрицы! А ну-ка, постой!
А вы чем довольны? Не ваша победа!
Здесь Родина наша и только для нас!
И пусть пожалеют в гробу ваши деды,
Что выбрали русскую землю для вас.
Конечно, болтал что попало придурок,
И был он, конечно, до чёртиков пьян.
Но правду сермяжную чуял ублюдок,
И был в кобуре его чёрный наган.
***
Хоть нет для немцев приговора
И не сказали, в чём вина,
Они остались за забором.
Для них не кончилась война.

И продолжал им быть Затон,
Как для скота большой загон.
Их стережёт опять конвой,
И нет дороги им домой.

И Волга – немцев колыбель,
Не приготовит им постель.

Теперь для них в краю Сибирском
Совсем другие берега.
И от Перьми до Минусинска
Расселят бывшего врага.

А часть отправят в Казахстан
Там, где на севере буран
И степь замёрзшая кругом.
Там свой построят они дом.

Так расселили их тогда
По деревням, - кого куда.

IV. КОМЕНДАТУРА

1. Барак

А наши жили все в бараке,
Что при заводе Сибсельмаш.
Отец на зоне, мать – в тюряге.
Что с них возьмёшь и что им дашь.

Два парня босых доходных,
Сестрёнка старшая при них.
Пдросток младшая сестра
И две малые – детвора.

И всем, конечно, нужно есть.
Да так, чтобы в тюрьму не сесть.
***
Их не стерёг уже конвой.
В бараке комната одна.
И в ней ютились всей семьёй.
А жрать – лапух и лебеда.
А тут ещё одна морока –
За хату нечем заплатить.
Хоть не корячилось тут срока,
Но, где-то надо дальше жить.
Когда сидели за колючкой,
Хотя бы даром был ночлег.
Но, ЖКО здесь – как липучка.
Квартплату дай, мил человек!
И вот повестка прямо в суд.
От страха дети все помрут.
А кто пойдёт? Оцец мой трус.
«Я не пойду. Ментов боюсь.»
За восемь бед – один ответ,
И грязный, тощий как скелет,
Пошёл Антон тогда на суд.
Мол, что дадут – то пусть дадут.
Спросил ментов тогда судья:
«Кого судить? Что за статья?»
«Да вот, живут все и  не платят,
Да ещё нашу воду пьют.
Пора, наверно, выселять их...»
«А где же, мальчик, ваша мать?
- судья спросил тогда Антона.
«Их мать в тюрьме, отец – на зоне»
- успел лишь секретарь сказать.
Но, нет закона выселять.
Судья решил: «Долги – списать!»

2. Конец сиротству

А дед из зоны в Соликамске
Повсюду письма рассылал.
И ждал ответы от инстанций.
Он так семью свою искал.

И вот однажды по утру
Начальник пригласил сестру
И ей, испуганной вконец,
Сказал, что ищет их отец.

Что в лагерях он выжить смог,
И что выходит его срок.

Конца и края не восторгам.
Отец нашёлся! Будем жить!
Собрав всё до последней корки,
Решили Вову снарядить.

Пусть поезжает старший брат,
С отцом вернётся он назад.
Тогда увидит наконец
Своих детишек наш отец.

Вот так поехал папа мой
На зону, как к себе домой.

3. Зона

Поехал Вова автостопом
И зайцем на товарняках.
А кое где, и просто топал
В худых кирзовых сапогах.
Добрался он до Соликамска.
А там, на станции, конвой
Для зеков свой готовил транспорт,
И взяли пацана с собой.
Один солдат, что побойчее,
Сказал другому: «Посмотри!
Малец лицом, как наш Андреич.
А ну-ка, ты его спроси.»
«Эй ты, чумазый доходяга!
Ты что здесь делаешь, юнец?
Ведь мы на зону, там тюряга...»
А тот сказал: «Там мой отец»
***
А дед едва узнал в нём сына.
Должно быть двадцать уж ему.
И взрослый должен быть детина.
А этот – деду по плечу.

Полураздет, почти что бос.
Лицо – одни глаза и нос.
С собой в кармане ни гроша.
И в чём тут теплится душа?

Вот так и встретились они.
Голодный с воли, сыт с тюрьмы.

Потом трудились зеки ночью.
Точали Вове сапоги,
И добровольно, между прочим,
Хотели деду угодить.

Отмыт от грязи и от вшей,
Одетый с пяток до ушей,
Наелся Вова, наконец.
О нём заботился отец.

Ведь дед уж отмотал свой срок.
Домой свободно ехать мог.

4. Свободен!?

Да только не было уж дома.
И снова лагерный барак,
Где всё до боли так знакомо,
Но прописаться в нём – никак.

Он, хоть свободный человек,
Да только, всё же –  бывший зек.
А дети прятали отца
И снова страхам нет конца.

Их сдал, конечно, кто-то свой,
И комендант привёл конвой.
***
Но был Господь там, видно, близко.
И сделал он, наверно, так,
Что с разрешеньем на прописку
Вернулся утром дед в барак.
Большой начальник так сказал:
«Он всю войну детей искал.
И что же, мы его теперь
Обратно в зону? Я ж не зверь.
К тому же, он не беглый вор.
Его не ищет прокурор.»
Он выдал деду пропуск в руки
И сам сказал ему: «Иди!»
А дед всё думал, что он шутит
И даст команду застрелить.
Так в зоне делали солдаты,
Чтобы награду заслужить,
Стреляли в спину с автомата.
Мол, далеко не убежит.
И, выйдя уж за проходную,
Никак мой дед не мог понять,
Что он свободен подчистую.
Его не будут больше брать.
***
Судьба не показала фигу,
И дед свободен в этот раз.
Он вписан в домовую книгу
И комендант им не указ.

И только бабка на тюрьме
Сказала: Легче будет мне.
Коль к ними пришёл теперь отец,
Хоть отдохну я наконец.

Возилась я с детьми всю жизнь.
Теперь ты с ними повозись.

5. Жизнь продолжается

Всё потихоньку рассосалось,
А жизнь всегда берёт своё.
И дед, не ведая усталость,
Наладил им житьё-бытьё.
До зоны был ведь он бухгалтер
И мог работать лишь пером.
И даже гвоздь в какую палку
Забить не мог он молотком.
Ну а теперь он дел всех мастер.
И шить и валенки катать.
И жизнь детей своих украсил.
Он был им за отца и мать.
А после парни повзрослели
И стали с девками гулять,
Ходить на танцы, на кочели.
Так появилась моя мать.

6. Елизавета

Lisbeth, в миру Елизавета.
Она в Соцгороде жила.
С отцом и братом, и тем летом,
Расконвоирована была.

Как с Волги немцы, они все
Когда-то жили на селе.
Отец её был кладовщик
И голодать он не привык.

Врагом народа он не стал.
Толь не успел, толь опоздал.

Он вместе со своей семьёю
(жена и четверо детей)
Был смыт репрессии струёю
И вырван из своих корней.

Попал на севере в колхоз.
Да только тоже там не врос.
Уже весной в сорок втором
Опять пришли за ними в дом.

Так дед Филипп, Андрей, Лизбет
Попали в лагерь на пять лет.

А лагерь был в Новосибирске.
Тот самый лагерь трудовой.
В тайге осталися сибирской
Малые с мамою больной.

У каждого судьба своя.
Когда репрессии струя
Гнала по жизни их вперед,
Не каждый думал, что умрёт.

Да только выжили не все
В том адском красном колесе.

7. Метель им пела песенку

Мальчик и девочка ждут у окошка,
Когда же придёт их любимая мать,
И им принесёт она кушать немножко.
Тогда не придётся голодными спать.

Только напрасно мечтают ребята.
Их мама сегодня совсем не придёт.
Свернувшись клубочком, они как котята,
Коленками греют голодный живот.

А утром расскажет хозяйка квартиры,
Как сам председатель ей говорил,
Что маму в райцентр вели конвоиры,
И кто-то случайно её застрелил.

А после заплакала добрая тётя:
Как же вам сиротам жить-то теперь!
Куда же вы в холод такой-то пойдёте?
А после за ними захлопнула дверь.

Может поможет им кто-то в округе.
Наверное мир не без добрых людей.
Но немцы в деревне боятся друг друга,
А русским не нужно немецких детей.

Братик с сестрёнкой идут по посёлку.
Зовут свою маму, им хочется есть.
А холод втыкает в их тельца иголки
И им предлагает, уставши присесть.

Снег их укроет серебряным пологом,
Метель колыбельную песню споёт.
Появится ангел из белого облака
И деточек к маме с собой уведёт.
***
Вина её была простая.
Хотела деток покормить.
И на току, там где-то, скраю,
Зерна щепотку утаить.

У стен глаза и уши есть,
И каждый тоже хочет есть.
Но друг за другом все следят.
Сдают друг друга все подряд.

А конвоиру в этот день
Идти в райцентр было лень.

Вот так осталась Лизавета
Без мамы, братика, сестры.
И ненавидела за это
Жену отца после войны.

А брат Андрюша был шофёр
И получил свой приговор
За то, что грузовик разбил,
Но никого не пришибил.

Вот так осталась моя мама
С отцом и мачехой незваной.

8. Дело молодое

Но познакомилась с Володей.
Мой папа был уж не босяк.
Да и понравился ей, вроде.
Любовь, сваты и – равный брак.

Никто из них не знал тогда,
Что снова ждёт семью беда.
И как с тюрьмы вернётся мать,
Опять всех будут выселять.

Опять враги народа все,
И место им лишь на селе.

9. Снова в «поход»

Сорок восемь часов
Им на всё и про всё.
И приказ уж готов:
Всем оставить жильё!
Собирайте монатки
И пожитки свои.
Кто играть будет в прятки,
Не уйдёт от тюрьмы.
Едут бабка и дед,
И всех дочек с собой,
И Володю с Лизбет
И Антона с женой.
А у Любы есть братья
-  и их заодно.
Все должны выметаться,
Но Андрею свезло.
Был как раз он на зоне
И закрыт на замок.
Но его не погонят,
Отбывал он свой срок.
Говорят ведь не зря,
Что кому-то тюрьма,
А кому – мать родна.
***
И всем кагалом в Коченёво,
За километров пятьдесят.
А там жильё им не готово,
Но нет дороги им назад.

Тогда свезли их всех на Майск,
Где жил знакомый их, Датай.
Свободных были пара хат.
Всех разместили там пока.

Тогда и поняли они,
Что много есть в стране земли.
***
Широка страна моя родная.
Много в ней лесов, полей и рек.
Но для немцев нет родного края,
И они чужие здесь навек.
Всюду им житьё – одна морока,
И следит за ними комендант.
Нет для немцев никакого срока,
Пока жив и здравствует тиран.
Ведь врагами будут даже дети,
Что родятся и после войны,
И нигде учиться им не светит.
Их работа – скотные дворы.
И никто ни разу им не скажет,
Что такого сделали они.
Но молчать навеки им прикажут,
А иначе – двадцать лет тюрьмы.
Даже немец, тот который пленный,
Будет возвращён домой назад.
Свой же немец будет на коленях.
Никогда его уж не простят.

10. И «этот» помер!

Никто не вечен в этом свете.
Ведь смертна каждая здесь тварь.
И помер Сталин, наконец-то,
Наш генеральный секретать.

Ой сколько крика! Сколько слёз!
И даже плакали всерьёз,
Те, кого с Волги он согнал.
Да только плакать дед не стал.

„Sie alle sind die dumme Sau“           (они все – тупые свиньи)
И к чёрту Сталина послал он.

Так говорил с своей семьёю.
Знал, что его не продадут.
А комендант за всей толпою
Следил. Мол, как себя ведут.

И заходил он к немцам в дом.
Смотрел, как плачут, и притом,
Подозревал, что немец всяк,
Как будто рад был втихоря.

Сказать по правде, был он прав.
Всем надоел уж тот удав.
 
Но это было чуть попозже.
В пятьдесят первом же году
Родили папа с мамой всё же
Мою уж старшую сестру.

В те годы был простой закон.
Здоровы коль она и он,
Тогда чуть меньше, чем за год
От свадьбы, появлялся плод.

Ведь жизнь не так уж и хитра,
И повалила детвора.

11. А вот и я...

Я был в семье ребёнок третий,
Родился в шесть часов утра,
И Витей назван был при этом.
Бог любит троицу. Пора!

В двух поколениях подряд,
Как только Витю народят,
Не проживает он и год
И от чего-нибудь помрёт.

Но выжил Витя в этот раз.
Видать, закончился тот сглаз.
***
Моя память, видать, однобока.
Час зачатья не помню совсем.
Да и не было б в этом мне прока.
В час зачатья был глух я и нем.
Зато помню в деревне соседку.
Сумасшедшая бабака была.
И ругалась она очень крепко,
Когда лазали к ней на чердак.

И с братом моим Вовкою,
Что на два года старше был,
Карабкалися ловко мы
По лестнице пожарной той.
Мы крали колокольчики,
Какие-то там бантики,
Питарды и пистончики
Меняли мы на фантики.

Мы конфет тех почти не видали.
Шоколада не нюхол никто.
И отца не искали медали,
И одно было с братом пальто.
И я помню ещё, как я ползал
Из-за правой ноги, что не шла.
Ковылял от бараков я поздно.
Там играла в песке детвора.

И за акцент немецкий наш
Дразнили нас фашистами.
И брали нас на абордаж.
Но были тоже шустры мы.
Мой братец побойчее был
И дрался всегда до крови.
И матом русским уже крыл
Тогда кого ни попадя.

12. Я – немец...

В деревне жил Витюшенька,
и с другом детства Толиком,
он был как будто братиком.
Тогда им было шесть.
А вечерком у Толика
смотрели телевизор,
И Толика мамашенька
на прялке пряла шерсть.

Там бой шёл в телевизоре,
и наши партизаны
в деревне штаб немецкий
конечно подожгли.
Витюша вместе Толиком,
за партизан то радучись,
фашистов не жалеючи,
кричали: «Наши - жги!»

Тут маменька по-доброму,
без задней-то мыслинушки,
возьми, да ляпни Витеньке:
«Дак вот они ж твои!
Те, что в одних подштанниках,
из штаба выбигаючи,
кричат, вопят проклятые.
Вот черт их побери!"

Витюша, не заплакавши,
но как-то весь скукожившись,
про мамку свою строгую
чего-то пробурчал.
Схватил польтишко с вешалки,
- корова мол не пояна,
Обул пимы с калошами
и быстренько умчал.

И это чувство горечи,
когда в любой компании
тебе напомнить могут,
как плюнуть: ты другой,
в своей душе подраненной,
не будучи калекою,
он, как недуг врожденный,
как горб, носил с собой.

Но знал, что власть советская,
здесь немцев в грязь втоптавшая,
с "большим немецким ворогом"
уж мирится давно.
Берлином зацелована
и Боном избалована,
простить же немца русского
не может всё равно.

"Припомним окаянным им
и деток убиенных,
и города спаленные.
А ну-ка им поддай!"
Как будто, то не ведомо,
что немцы те советские
от Фюрера деяниев,
как от Москвы Китай.

V. ТЕПЕРЬ – КАК ВСЕ...

1. Солдат я...

Проходит всё всегда когда-то.
Обиды детские - как дым.
Я вырос и пошёл в солдаты.
Ракетных войск был рядовым.

На службе все были равны.
И русский, немец для войны,
Которой не было ещё,
Был словно мясо для харчо.

Никто не спрашивал там нас,
Какого цвета у нас глаз.

Ну, а потом.....

Уже не мальчик, но мужчина
Пришёл из армии домой.
А чем утешится детина?
Гулянки, драки и запой.

И местных драк не обходя,
Я дрался с кем ни попадя.
Но сели мне на хвост менты,
И я подумал: Ну, кранты!

Подался в город я тогда.
Как оказалось – навсегда.

2. Первый брак

Ах силушка, сила природная,
Совместно с башкою дурною,
Житуха в общаге голодная
Зовёт обручиться с женою.
И кто-то, конечно, находится.
Какая-нибудь не строптивая.
И секс и любовь, всё как водится.
А после живёшь ты с немилою.
Но дети, конечно, рождаются,
И дурость назад не воротится.
А жизнь, как всегда, продолжается,
И мир посмотреть, ох как хочется.
***
Шпионом  я стать не сподобился.
Не вышел, как видно, я мордою.
Ведь путь за границу, как водится,
Закрыт для немецкой народности.
Ведь знали партийные сволочи,
Что немец, хотя и безропотный,
Сбежит босиком или в онучах.
Только пусти – и потопает.

3. Чужой среди своих

Ведь, сколько волка не корми,
Не станет он твоей собакой.
И ты за ним всегда смотри,
Коль ввяжешься в большую драку.
А лучше – просто отпусти,
Забудь ошейник и цепочку,
И благодарности не жди.
Прикрой ворота лучше ночью.
Ведь волк тебя и не просил
Кормить его, сажая в клетку,
И бить его, когда он выл,
Съедая тухлые объедки.

Тогда поехал по Союзу
Машин наладчик для литья.
В работе был я необуздан.
Но, развалилася семья.

И всё, что я не пропивал,
Я тёще, детям отдавал.
А оставалось очень много.
Но жизнь моя, увы – дорога.

С детьми я виделся тогда
Раз в месяц, да и не всегда.

Но вот однажды, на заводе,
Каширском, где-то под Москвой,
Жильё мне предложили, вроде.
Мол, Витя – спец наш дорогой!

Переходи к нам на завод,
И как по маслу всё пойдёт.
Прописка, ордер, паспорт, штамп.
Квартиру сразу тебе дам.

Сказал директор мне при всех,
Когда отлаживал я цех.

И вот уже в отделе кадров
Я паспорт свой преподношу.
Начальник вздрогнул тогда сразу,
Увидев пятую графу.

Мол, Витя! Что ж ты не сказал
О том, что немец? Вот скандал!
Ведь проживать нельзя тебе
В Московской области, в Москве.

А что я мог сказать в ответ?
Послал всех в задницу. Привет!

4. Москвичи

Отметил я командировку,
Уехал на другой обьект.
А вот московских прошмондовок
С тех пор совсем не мог терпеть.

И их протяжное а....а....
За каждой фразою всегда.
Как будто пред тобой дебил,
Что к логопеду не ходил.

Но в самомнении высок.
А в сущности – дерьма кусок.

VI. ПЕРЕСТРОЙКА

1. Юрфак

Восьмидесятых середина.
Уж перестройка на носу.
И я решил тогда, что двину
Свои стопы я в институт.

Запретов нет уже совсем.
Учиться можно было всем.
И поступил я на юрфак,
Случайно. Просто вышло так.

Не в тот троллейбус я вошёл
И вот судьбу свою нашёл.

2. Галина

Смотрите женщине в глаза,
И вы, конечно, всё прочтёте.
В них утра свежего роса
И щебетанье птиц в полёте,
И запах скошенной травы
В молочно-утреннем тумане,
И шум берёзовой листвы.
Глаза, конечно, не обманут.
Смотрите женщине в глаза,
Чтоб мир прекраснее казался.
Я не нажал на тормоза,
Я посмотрел и в них остался.
***
Так появилась в жизни Галя.
Глаза – блестящий изумруд.
Мы с ней за партою встречались,
А сватом был нам институт.

И он сближал, конечно, нас,
И сразу понял в этот раз,
Что это – новая стезя,
И нам свернуть с неё нельзя.

И мы забыли с ней про всё,
Уйдя в любовь, в небытиё.

И словно в юности когда-то,
Желая чаще вместе быть,
Ходили днём в кинотеатр,
Чтобы обнять, поговорить.

Билеты брал в последний ряд,
И пусть ханжы нам говорят:
«Мол, нет совсем у вас стыда!»
Стыд был, да не было угла.

Был для таких, как мы, Союз
Жильём всегда, увы, не густ.

Она жила у мамы с дочкой,
Сбежав от мужа впопыхах.
Моя семья дошла до точки.
Развод оформил я в судах.

Свободны были мы тогда,
Как с гор бегущая вода.
Не нужно рвать семейных пут,
Нас дома только дети ждут.

Нас институт соединил,
И сам Господь нас обручил.

Мы отмечали узким кругом,
И в ЗАГС ходили вчетвером.
Мы с Галой и её подруга.
Кристина – дочь была при том.

Не то, чтоб я совсем не пил.
Гулянок шумных не любил.
Не зря болтает ведь народ:
«За пышной свадьбой жди развод.»

Бокал шампанского вина
И на двоих любовь одна.

VII. ВОСТОК – ДЕЛО ТОНКОЕ

1. Ташкент

А после был уже Ташкент.
Был электронщик нужен там.
«Вы всё наладите в момент.
За это мы квартиру Вам.

А то, что немец – не беда.
Мы уважали их всегда.»
В графу не смотрит, ведь узбек.
Важней – какой ты человек.

Так в тридцать лет, уж не юнец,
Нашёл свой угол наконец.

2. Квартира!

Квартира! Это не пустяк!
Простой советский работяга
Не получал её за так.
Коль не в профкоме, не деляга,
А просто вкалывал, как вол,
Или пахал, как папа Карло,
Был не большой, конечно, толк,
И была бита твоя карта.

Была возможность лишь одна,
Коль не хотел лизать ты попу:
Страна большая нам дана.
Езжай-ка, друг, в командировку.
И может быть, когда-нибудь,
Там, где нужны специалисты,
Тебя, возможно, позовут,
Дадут квартиру и прописку.

Конечно, не большие шансы.
В России – точно не ищи.
Ведь там жилищные балансы
Давно успели растащить.

И только в южных тех республиках,
Там, где заводы впопыхах
Плодили, не имея публики,
Той, что работать может там,
Был, вроде, хоть какй-то понт,
Жилой там выделяли фонд.
***
Но сам Ташкент, конечно, ГОРОД!
С огромной буквы – не Москва.
Был хлебный, солнечный, фруктовый.
Там были кофе и халва.

3. Восточный базар

http://www.youtube.com/watch?v=lpC98S02SzI (http://stihi.ru/)
Шумит, зазывает
восточный базар,
И нам предлагает
различный товар.
Вот спелый хурма
– торгаши говорят.
Какой сладкий она,
попробуй-ка брат.

А персик какой!
Подходи-ка сестра!
Забирай-ка с собой.
За рубь полведра.
А вот дамский пальчик!
Сладкий как мёд.
Попробуй-ка мальчик.
Он просится в рот.

Мраморный дыня!
Бальшой как чучка.
Такой в магазине
не купишь с лотка.
Чалявек молодой! -
Кричит мне кампыр.
Попробуй-ка сыр мой
и кислый кефир.

Свежий сметана,
писташки и мёд!
Деньга с кармана
- сладости в рот.
От нашей палатки,
Наташа-Ханум,
Попробуй-ка сладкий
и мягкий лукум!

Не хочешь лукум,
так попробуй халва!
А может изюм?
Или вот парварда?
Корейские блюда:
морковка, чимча!
Седло для верблюда,
блестящий парча!

Сушёный томат,
сладкий перец и зра.
Какой аромат!
А вот жёлтый зарчва.
Морковки для плова
купить не забудь.
Она уж готова
в казан твой нырнуть.

Мясо барашка,
балык и курдюк.
Модный рубашка
и старый утюг.
***
И все друг друга звали «брат»,
И каждый гостю был там рад.
Коль кто-то в дом к тебе пришёл,
То накрывай скорее стол.

Вот так и жили мы тогда.
Текла в арыках там вода.

4. Жизнь прекрасна!

А после стали мы юристы
И получили свой диплом.
И адвокаты, и дантисты
Наш часто посещали дом.

И жизнь наладилась опять.
Мы стали больше получать,
И дети дружною гурьбой
Со школы вместе шли домой.

Потом –  машина и гараж,
Везде я свой и всюду – наш.

5. Кто есть ху...?

Но уж в разгаре перестройка,
И громом грянет Фергана,
И просыпается прослойка –
Аллах Акбар! Давай война!

Не смог их удержать Горбач.
И женский вой, и детский плач,
Рык озверевших мужиков,
Уж превратиться был готов,

Тогда в гражданскую войну,
И я боялся за семью.

И революция культурная
Конечно сразу, как всегда.
Язык, мол, русский кинем в урну
И на узбекском «куч куда».

А я в узбекском – малый шиш.
Сказать лишь мог: «Игермабиш».
Что значит – литров двадцать пять
В мой бензобак, мол, наливать.

А что юрист без языка!?
Езжай домой, ВиктОр–ака.

VIII. В СИБИРЬ! В СИБИРЬ!

1. Бегство

Легко сказать, мол, возвращайя!
А что с квартирой, с гаражом?
Мол, ты кваратирой поменяйся,
Ну, а гараж – продашь потом.

А кто поедет? Люди в страхе
Бегут с республик, кто куда,
И как бездомные собаки:
Вокзал – вагоны – поезда.

И немец русский, как на грех,
Опять застрял меж тех и тех.

Сказали им тогда узбеки:
Нам, ведь, не нужно покупать.
Вы все уедите навеки.
И вам придётся всё бросать.

И будет каждый наш узбек
Без вас богат, мил человек.
Нам нужен собственный наш бай.
Вам – досвидания, бай-бай.

Стал неприветливым Ташкент.
Всё изменилося в момент.

2. Всё сначала...

Свою оставили квартиру.
Спасибо, тёща приняла.
Тут не до жиру, быть бы живы.
И снова все мы без угла.

Хоть я по званию юрист,
И был, конечно, я речист,
Юристам не дают жильё.
Опять электрик – ЖКО.

Хотя бы комнату дают,
И хоть какой-то есть приют.

Но жизнь на месте не стояла.
Подачек от судьбы не ждал,
И очень быстро из подвала
Я снова наверх вылезал.

Электрик шёл наверх, не вниз,
И скоро стал экономист.
А после фирму я создал
И приобрёл свой капитал.

Работал день и ночь, как вол.
Вот так квартиру приобрёл.

IX. ДАЁШЬ РЕСПУБЛИКУ!

1. Ломай, круши..!

Тогда уж лопнул СССР,
и, словно ждавшие минутки,
рождая местный беспредел,
рвалися к власти парт-ублюдки.

Повылезали баи, беки,
невесть откуда – казаки,
князья, что из варяг, да в греки.
Дворян проснулось – пруд пруди.

И каждый «барин» или «бай»
хотел иметь, конечно, край,
где был бы он почти что царь.
Мол, заживём мы все, как встарь.

2. И нам – царя...!

И всюду националисты
свои чесали языки.
У немцев тоже был речистый,
Завлаб из бывших, свой акын.

«Мол, Сталин, гад, не по заслугам
у немцев землю отобрал
на Волге, где народ наш плугом
ту землю триста лет пахал.»

И появилось «Возрождение»,
Для коммунистов – в горле кость,
И немец русский с наслажденьем
Мечтал о том, что не сбылось.

Мол, мы поедем все на Волгу!
Пусть землю предков нам вернут!
Вождям же: Венгардту и Гроуту –
Всю власть над нами отдадут.

3. А нас там « ждут..».

Но ждал их русский там народ.
Мол, немец, снова не пройдёт!
Не зря мы проливали кровь
За нашу Родину и кров!

Кобылы сивой, в общем, бред
Несли друг другу все в ответ.

И каждый ново-демократор,
Неся с трибуны нацфигню,
Был даже хуже партократа,
Поскольку верил в чушь свою.

И уж совсем не мог терпеть,
Тех, кто не хочет с ними петь
И дуть в ядрёную дуду.
Мол, кто не с нами – тех в "звизду"!

Так расплодилося идей
Ничуть не меньше, чем вождей.

Но немцы были уж разбиты.
Косил их серп и молот бил.
Как у разбитого корыта
Они стояли у могил.

X. ДРАП НА ЗАПАД

1. Ihre Papiere!?                Ваши документы
 
И каждый как-то, кое-как,
Заполнил уж тогда Antrag.                Антраг – заявление, прошение
И все хотели в ФРГ,
И было всё им "пофиге".

Кому нужна «родна» земля,
Где враг с вилами ждёт тебя!?

Я тоже не был исключеньем.
Оставил эту мишуру,
Что называли «Возрожденьем»,
Я не хотел плодить войну.

2. Мы раньше вместе были все

Я не смогу нажать на спуск,
Посеяв смерть из автомата.
Прости мне, Родина, я трус.
Мне не убить родного брата.

Мы раньше вместе были все,
И всё равно, какая морда.
Никто не думал о войне,
И враждовать было не модно.

Скажи мне, почему узбек
Теперь в России - гастарбайтер?
Ведь он – советский человек.
Такой, как ты – говнюк спичрайтер!

И почему теперь грузин,
Живя в Москве, уже не русский.
Ведь он – российский гражданин.
Вот только нос чуть-чуть не плюский.

Как ловко разделили вы
Нас на грузин, армян, чеченов.
А раньше были просто МЫ,
И не было чеченских пленов.

3. Ничего не осталось

Отец тогда мне говорил:
«Витёк я им давно простил.
И лет прошло уж пятьдесят,
Тут не воротишь всё назад.
Да что былое ворошить.
На Волге мы не будем жить»

4. Окончательный разгром

Он говорил мне: Витюша!
Разумнее как-то живи.
Меня ты и маму послушай
И деньги не трать, а копи.

Потом, когда станешь старый,
Работать не сможешь ты так.
Поймешь, что копил ты недаром,
Что был ты совсем не простак.

Иначе не купишь машину
И будешь в квартире чужой
С голодною, кислою миной
Смотреть телевизор не свой.

Живу сорок лет с твоей мамой.
Возьми с нас пример ты хоть раз.
Тыщь тридцать лежит, то – не мало,
В районной сберкассе у нас.

Они заработаны кровью
И потным крестьянским трудом.
Своё потеряли здоровье,
Зато поживем мы потом.
***
Лежит он в гробу деревянном,
Который не смог бы купить,
На все эти деньги, что с мамой
Они продолжали копить.
***
И был готов ему уж паспорт
С немецкой визой и билет
В Гановер – всё напрасно.
Он умер. Его больше нет.

И я вложил ему тогда
Билет и визу в никуда,
Поцеловал, прощаясь, в лоб,
И уложил его я в гроб.

5. Нам пора...

А я имел уже в кармане
Aufnahme, самый тот, Bescheid.            Ауфнаме бешайд – решение о приёме...
Сказал тогда своей я маме:
„Wir muessen fort. Es ist so weit“        Мы должны ехать, настало время       

Я маме, сёстрам – всей семье,
Заполнил документы все.
И им ответил тоже Бонн,
Что, мол, Umsiedlung пазрешён.           Умзидлунг -  переселение         

Лишь только Вова – старший брат,
Послал нас всех по-русски в зад.

Сказал: «Мол, я всегда был русским,
И им останусь навсегда.
Язык немецкий ваш, ублюдский,
Я не осилю никогда.

От мамы мне достался дом,
Пригон, скотина, и притом –
Могила нашего отца.
Я с ней останусь до конца».

А я тогда не возражал,
И выбор брата уважал.

XI. ЗДРАВСТВУЙ, ФАТЕРЛАНД!

1. Мы уезжаем...

Не скажем вам мы, здравстуйте,
но скажем: До свидания!
Мы были ваши немцы,
здесь жили триста лет.
Вы нас вдогонку грабите
в таможнях ваших долбаных
И мол, капут вам Гитлер!
кричите нам вослед.

Ну здравствуйте, вы – русские,
нам говорят в Германии.
Чего сюда припёрлися?
Без вас уже полно!
Язык вы свой не знаете,
обычаев не помните,
Совсем не настоящие
вы немцы, уж давно.

Когда-то подарили нам
судьбу такую странную
Родные наши пращуры –
большие шутники.
Идите-ка, мол, по миру,
туда, где будет лучше вам,
Куда-нибудь подалee...
Вот мы все и пошли.

Родные братья русские
и немцы двоюрОдные.
Наверно лучше знаете вы
кто же я такой?
Живу теперь в Германии
и немец я по паспорту,
С советскими замашками
и русскою душой.

2. Русский! Немец?

А вот и лагерь. Город Friedland.          Г.Фридланд. Недалеко от Касселя.
Туда приехал без помех.
На хлеб не мажут там повидло.
Там проверяют снова всех.
Gebaeude – длинные бараки,                Гебойде – здание.
Кроватей двухэтажных ряд,
WC – там можно писать, какать,
И все по-русски говорят.
И только, если местный немец
Заглянет как-нибудь в барак,
Ему российский наш туземец,
Конечно, скажет: «Guten Tag!»
Тогда не придирались сильно.
Тут – только рот свой разевай,
И каждая рус-дойч-фамилия
Свой Registrier имела Schein.                регитрационное удостоверение
Напишут там, в какую землю               
Ты должен ехать, и где жить.
В какой общаге тебе стены
От Amt(а) могут предложить.                Амт – администрация
А если у кого-то, где-то,
Живёт какая-то родня,
То, может, даже в землю эту
Поедет вся его семья.
Ну а потом, во Fluechtlingsamt(е)     Флюхтлингс амт – ведомство по делам
Их снова будут проверять.                беженцев
Also und Aber, Guten Abend –          Итак и однако, добрый день
Должны они уметь сказать.
И если от немецкой нации
Докажешь все свои хвосты,
То, по параграфу пятнадцать,
Ты – немец, не хухры-мухры.
***
Он был в Союзе вместо быдла.
Ну а теперь он Spaetaussiedler.   Шпетаусзидлер-поздний переселенец
А в общем, это всё одно.
И жизнь его – везде дерьмо.
Не можешь вырвать из души
Всю жизнь, которую прожил
Ты может даже и в дерьме,
Но всё же, сварен в том котле,
Где все народы меж собой
Бок о бок жили всей гурьбой.
И русский мат, один на всех,
Употреблялся без помех.
И всё смешалось там давно,
Как жизнь и глупое кино.

3. Haende hoch!                Руки вверх!

Во Фридланде мне особист,
Из БНД ихней немецкой,
Сказал: Да ты же, друг, юрист!
А может ты – шпион советский?
Ну, предположим, резидент.
Под видом немца смог пробраться.
И вот сейчас как раз момент,
Как на духу во всём признаться.
Ему сказал: Мол, был бы рад
Работать где-нибудь шпионом.
Неплохо платят, говорят,
К тому же – звёзды на погонах.
Да вот не вышел я лицом,
А может быть – не вышел рожей,
Чтобы работать подлецом,
И на шпиона не похож я.
Так посмеялись мы вдвоём,
Поговорили по-немецки,
Потом – по-русски, петрил в нём
Специалист «контра-разведки».
Был диссидентом в ГДР
Он за бетонною стеною.
А вот теперь он – офицер 
И разбирается со мною.

4. Менталитет

Так немец пёр сюда советский
Огромной плотною стеной.
Хотя не знал язык немецкий,
Но по закону был он свой.

Но всполошились в Бонне немцы,
Что, мол, промашку дали мы,
И для советских тех туземцев,
Уж не хватает нам земли.

Тут нужно где-то тормознуть,
Чтоб преградить им как-то путь.
Создать какой-то парагрАф,
Где русский немец был неправ.

Ментальность выдумал юрист.
Мол, хоть ты немец, но – нечист.

Немецкую свою ментальность
Должны вы были сохранить:
Язык, церковную моральность,
И Magermilch должны мы пить.                Магермильх – молочный обрат.

И, хоть ты охай, хоть ты ахай,
Иметь был должен Muttersprache.               Мутершпрахе – немецкий родной язык.
И в доме, мол, язык немецкий
Употреблять в стране Советской.

А на немецком языке
Ты должен шпрехать налегке.
***
А клоун красный – Лафонтен,                Полтик левого толка
Сказал: «Немецко-русский хрен
Не слаще африканской редьки,
И надо «Nein» им им всем ответить.
Sie sind fuer uns schon keine Немцы           Для нас они уже не немцы
und muessen bleiben im Союз.                И должны оставаться в Союзе
Wir brauchen keine Иноземцы!»                Нам не нужны иноземцы
Притом забыл, что сам – француз.
****
Не знали, будто, те уроды,
Что после той Большой войны,
Всему немецкому народу
Поотрубали все хвосты.

И мог любой тогда сосед
Стучать немедля в сельсовет,
Когда немецкий слышал шпрех.
За то наказывали всех.

Мы были все тогда – фашисты.
Хоть по-немецки не речисты.

И что до пятьдесят шестого
Нас караулил комендант.
Он мог арестовать любого
И был репрессии гарант.

Со стариками наш язык
Исчез, как тот предсмертный крик,
Что издаёт в бреду больной,
Переселяясь в мир иной.

Такой вот был менталитет:
В графе ты немец, в жизни - нет.

Так в Бонне хитро порешали,
Что, мол, процентов пятьдесят,
Тех, что антраги заполняли,
Мы сможем развернуть назад.

5. Русская смекалка

Был тоже наш народ хитёр.
Простой немецкий разговор
Учил на курсах наизусть.
Мол, проверяют немцы пусть.

Wie geht es? Спросят. То, да это.                Ви гейт эс? – как дела?
А мы в ответ им: «Туннерветер!»

Тебя, холёный ты Scheisskerl,                Шайскерл – засранец.
По морде били, например,
За то, что немец – просто так?
Dann halte Klappe! Ты, мудак.              Дан халте клапе – тогда заткнись.

Проблемы как-то разрешались,
И все, кому не очень лень,
В свой Deutschland всё же перебрались,    
И растворились здесь, как тень.

6. Мы сейчас говорим Guten Tag

http://www.youtube.com/watch?v=EqeRUtdpGf0 (http://stihi.ru/)
Мы сейчас говорим: Гутен таг.
Но мы думаем, всё же, по-русски.
И привыкнуть не можем никак.
Мир артиклей нам кажется узким.

Русский язык. Могучий и неповторимый.
Я ведь вырос с тобой, для меня ты родной,
И владеешь ты мною незримо.

А с немецким, ну прямо беда.
Где какое тут слово поставить?
И всегда будет что-то не так.
И с акцентом моим мне не сладить.

Как не легко, Александр Сергеевич Пушкин.
По-немецки писать или даже читать,
И всё время его только слушать.

Вспоминаю порою тот фильм.
Про семнадцать мгновений весенних.
Ну какой же был Мюллер дебил!
А Исаев в немецком был гений.

Ах Юлиан! Что сказать тебе, даже не знаю.
Вроде был не баран, или всё же был пьян,
Нам такую фигню сочиняя.

Я живу здесь почти двадцать лет.
И немецкий язык постигаю.
Но успехов огромных всё нет.
По акценту меня распознают.

Эх, твою мать..! Говорим мы на русско-немецком.
И нам всё шайс эгаль, будь то Гётте иль Даль.
Мы осколки культуры советской.
***
Конечно, были и такие:
Мы, мол, по-русски ни гу-гу!
Мол, не такие простафили.
Мы – только немцы! Мать твою...

И было это так смешно,
Такое слушать вот дерьмо.
Какой ментальности рывок!
А в сущности – простой совок.

Для немцев здешних ни один
Не будет никогда своим.

7. Однажды во Франкфурте

Однажды в аэропорту,
Во Франкфурте, сквозь зал иду.
Тут вижу парочку людей
И с ними парочку детей.
И, меж собою говоря,
Язык немецкий потребя,
Искали стойку ту одну,
Откуда полетят в страну,
Где родились и жили все.
Она же Родина и мне.

Тут я решил им всем помочь.
Смотреть, как маются – невмочь.
Я подошёл к ним и сказал:
Я б вам, ребята, показал...
В какой же город надо вам?
Всегда я рад всем землякам.

Она, взглянувши на меня,
Сказала: Nein! Und aber Ja.                Нет! Однако, да...
А он сказал мне: Guten Tag.                Добрый день.
Мол мы не русские никак,
И русишь шпрехен все мы найн.
Живем во Франкфурте на Майн.

Я на немецкий перешёл,
И быстро шпрехать я пошёл.
Немецкий мне почти родной,
Язык он мутер мне второй.
Тут оба напряглись опять -
Не могут быстро всё понять.
Он мне сказал: «Vielleicht могли             фильляйхт – может быть
б чуть-чуть помедленнее Вы...»

Сказал я им: «Могли бы вы,
Ах, хендыкок вас подери,
Пред мною ганса не ломать
И всё по-русски мне сказать?

Да нет – сказал он мне опять:
Решили немцами мы стать.
А Russisch будем позабыть.
Нам русскими уже не быть.
Детей своих убережём,
Немецким насаждая дом.
Им лучше русского не знать
И то, что русская их мать.

А я подумал: как сказать,
Чтобы смогли они понять?
Прёт свозь немецкий интерьер
Родной советский экстерьер.
Он нам как родины наказ.
Ни с кем не спутаешь ты нас.

Родители когда-то нас
Учили русскому, чтоб враз
Смогли мы корни позабыть.
Чтоб нас тогда смогли простить.
Простить должны были за то,
Чего не совершал никто.
Прощали жертв палачи,
А по-немецки - лишь молчи.

Чтоб старое не вспоминать,
Решили русский вытравлять
Теперь вы у детей своих,
Тем отбираючи у них
Возможность корни свои знать,
Чтоб не случилося опять,
Когда узнав, что ты другой,
Он тяготился бы тобой.

Любой язык есть клад везде.
Чем больше носишь их в себе,
Тем легче думать не спеша.
Богаче тем твоя душа.

8. Квасники

Есть те, что из другого края.
Мол, мы все – русские, и всё!
Германия – страна плохая.
И всё, что есть здесь – всё дерьмо.
Мы любим все свою Россию!
Матрёшкам, Путину – виват!
Лет двадцать мы уж там не были,
Но возвратиться каждый рад.

Не сразу, правда, не сейчас.
В другой, быть может всё же, раз.

Пока побудем мы в Европе.
Здесь вкусно кормят и тепло.
И не берут тут нас за жопу,
За то, что чешим мы трепло.
Ну, а в России – всё прекрасно!
Ведь им железный нужен кнут.
Их топчет Вова не напрасно.
А демократы, мол – всё врут.

9. Я ни с кем...

Не знаю, кто из них похуже.
Я не люблю ни тех, ни тех.
И болтовню их прямо в нужник
С ушей сливаю без помех.

А потому, я одинокий.
Мой друг единственный – жена.
Хоть, иногда, не без упрёков,
Но мне всегда верна она.

XII. ПРОЩАЙ, РОССИЯ...

1. Ностальгия?

Я по России не скучаю,
Хотя, и не был там давно,
Но всё, что власти вытворяют,
Конечно, мне не всё равно.

Но после выборов последних
Я понял – это навсегда,
И сталинистское наследие
Берёт там верх, как никогда.

И вспомнил я былые строки,
Что написал давно поэт.
Не извлекаем мы уроки.
В Отечестве пророков нет.

2. Как далеко ты видел, Миша...
   И как ты чувствовать умел...

http://www.youtube.com/watch?v=RJlhAAlJURU (http://stihi.ru/)
Ну что же ищешь ты в краю далёком?
И что же кинул ты в краю родном?
Иль чувствуешь себя ты одиноко,
Когда приходишь вечером в свой дом?

А тучки в небесах, как дирижабли,
Отправились в далёкий свой полёт.
И снова наступаешь ты на грабли,
И снова тебя Родина не ждёт.

И вспомнишь ты мундиры голубые,
Им преданный, российский наш народ,
Крутые девяностые лихие,
И вспомнишь, что и ты уже не тот.

А помнишь, как мечтали мы в гайдпарках?
Свобода, демократия – виват!
Не знали, что партийные огарки
В бандитский беспредел всё превратят.

А я белел, как парус одинокой,
В тумане моря красно-голубом.
Потом оставил я тот мир жестокий,
Не бил я в пах, не лез я напролом.

Поэтому, прощай моя Россия,
Немытая, без газа и дорог.
Спасибо, что хотя бы не убили.
Видать, Господь меня тогда сберёг.

3. Пора, мой друг, пора...

Ну что ж, пожалуй, закругляться
Пришла пора, наверно, мне.
Теперь немятый и неклятый
Живу в немецкой стороне.

Пишу стихи, порою – прозу.
С гитарой тоже я дружу.
И хоть на немца не похож я,
Своим Ausweis(ом) дорожу.                Аусвайс – немецкий паспорт.

В России больше не бываю.
Там нет уже моих корней.
Язык я свой не забываю,
Он – русский, до скончанья дней.

4. Для нас России больше нет

http://www.youtube.com/watch?v=_NDrATumYTU (http://stihi.ru/)
Для нас России больше нет.
Забыта уж туда дорога.
И не судите вы нас строго.
Мы посылаем вам привет
И молимся за вас мы Богу.

Господь! Ты не оставь людей
Без разума и пониманья.
И удели ты им вниманье.
Избавь от этих сволочей,
Что делят власть уже заранее.

Дай землю тем, кто в неё врос.
С ней вырос и о ней всё знает,
И цену хлебу понимает.
Дай им страду и сенокос
И дай большого урожая.

Дай мира тем, кто враждовал,
Забыв про вековое братство,
И над бедою стал смеяться,
Которую он не узнал.
Теперь не может с ней расстаться.

Прости, Господь мне, что я здесь.
Я сыт и в жизни я успешен.
Я понимаю, что я грешен.
Но оправдание мне есть:
Я в преступленьях не замешан.

Я не заказывал друзей,
Не воровал я миллионы.
Не получал я и погоны
Из рук продажных сволочей,
Тех, что напялили короны.

Я просто-напросто ушёл,
Оставив им на растерзание,
Тех, кто достоин сострадания,
Но так его и не нашёл.
Я говорю им: «До свидания.»

5. Я слушаю голос деда

Я слушаю голос деда.
Он умер давно уже.
Магнитные ленты где-то
Лежали у нас в гараже.

Прошло уже лет так много.
Без малого сорок пять.
Теперь звуковая дорога
Хочет мне что-то сказать.

То, что сказать хочу я
Детям и внукам моим.
Может прочтут не всуе
И тоже напишут своим.

Мы встретимся все в интернете.
Каких-нибудь лет через сто.
И кто-то, кому-то ответит.
А может не спросит никто.
         
          * * *