Песня Марии

   
    Пасхальный ягнёнок потрескивает в жиру,
    Жертвенный жир всё прозрачнее на жару...
   
    Окно,
    Солнечное окно
    Сотворено
    Тем же огнём.
    Бледные еретики сгорают в нём,
    И ветер его раздувает,
    Сдувает евреев...
    Их одежды широкие в небе реют
    Над изрубленной Польшей,
    Над сожжённой Германией...
    Летят и не умирают.
   
    Стаи
    Пепельных птиц
    мне сердце терзают.
    Пепел в глазах,
    И рот мой забит пеплом.
    Эти птицы садятся у самого края
   
    Бездны,
    Которая выкинула в пространство
    Всего одного человека...
   
    Печи,
    Раскалённые, как небосвод.
   
    Сердце -
    По нему я ступаю и знаю,
    Что солнечного младенца
    Мир убьёт и сожрёт...
    19 ноября 1962

 Перевод В.Бетаки



 Песнь Марии


 Воскресный ягнёнок шкворчит в жиру.
  Жир
 жертвует мутность свою огню.

 Священное золото - свет в окне -
 горит всё на том же святом огне.
 Огонь,

 расплавляющий еретиков,
 гонящий евреев.
 Густой покров

 над шрамами Польши, золой
 земли.
 Они не погибли и не ушли.

 Но серыми птицами в сердце,
 в рот,
 золою - в глаза.
 И над бездной - вот

 один человек над пространством - вне.
 И печи пылают, как небо, - мне.

 И сердце,  в которое я вхожу,
 я самосожжением приношу.

 О золотое дитя, что мир
 убьёт и проглотит... Уже убил.

 Перевод Ю.Комаровой



 Mary's Song

 The Sunday lamb cracks in its fat.
 The fat
 Sacrifices its opacity. . . .

 A window, holy gold.
 The fire makes it precious,
 The same fire

 Melting the tallow heretics,
 Ousting the Jews.
 Their thick palls float

 Over the cicatrix of Poland, burnt-out
 Germany.
 They do not die.

 Grey birds obsess my heart,
 Mouth-ash, ash of eye.
 They settle.  On the high

 Precipice
 That emptied one man into space
 The ovens glowed like heavens, incandescent.

 It is a heart,
 This holocaust I walk in,
 O golden child the world will kill and eat.